Ганнибал - Томас Харрис

Старлинг обратила внимание на то, что во время молитвы доктор Лектер сидел, благочестиво закрыв глаза.

Она чувствовала себя уверенно, и реакция ее оказалась быстрой.

— Должна сказать вам, Пол, что даже ваш тезка апостол Павел не смог бы сделать это лучше вас. Он тоже ненавидел женщин.

— На сей раз тебе крышка, Старлинг. На работе тебя никогда не восстановят.

— Творя молитву, вы, кажется, предлагали мне работу? Я вас правильно поняла? Никогда не видела, чтобы это делалось столь тактично.

— Я собираюсь в конгресс, — сказал, отвратительно улыбаясь, Крендлер. — Приходи в мой предвыборный штаб, и я, возможно, подыщу для тебя занятие. Ты могла бы стать секретаршей. Печатать и вести канцелярию умеешь?

— Безусловно.

— Стенография?

— Обычно я использовала аппаратуру для идентификации голоса, — ответила Старлинг. — Извините, что я за столом обсуждаю деловые вопросы, но я скажу так: вы слишком заторможены для того, чтобы успешно воровать в конгрессе. Вы лишь способны на то, чтобы при помощи грязных трюков добывать кое-какие сведения. Вы смогли бы подольше продержаться, став мальчиком на побегушках у серьезного жулика.

— Не ждите нас, мистер Крендлер, — настоятельно произнес доктор Лектер. — Отведайте вашего бульона, пока он не остыл.

С этими словами он поднес закрытую супницу с торчащей из нее соломинкой к губам Крендлера.

— Не нравится мне ваш суп, — недовольно скривившись, сказал Крендлер.

— Скорее, это можно назвать настойкой петрушки и тимьяна, — пояснил доктор Лектер, — и приготовлен он больше в наших интересах, чем в ваших. Сделайте еще несколько глотков, и пусть настой циркулирует по организму.

Старлинг, судя по всему, занималась тем, что оценивала ситуацию, держа ладони перед собой, словно чаши весов самой Фемиды.

— Знаете, мистер Крендлер, каждый раз, когда вы злобно на меня косились, у меня возникали тайные опасения, что я действительно в чем-то виновата. — Она подвигала ладонями вверх и вниз, как бы что-то взвешивая. — Я не заслуживала подобного отношения. Каждый раз, когда вы вносили очередную каплю яда в мое личное дело, я возмущалась, но тем не менее начинала копаться в себе. На какой-то момент я начинала в себе сомневаться и пыталась успокоить себя тем, что Папа, видимо, знает больше.

Но оказалось, что вы знали не больше моего, мистер Крендлер. А если по правде, то вы вообще ничего не знали. — Старлинг сделала паузу, чтобы отпить немного великолепного белого бургундского, а затем, обращаясь уже к доктору Лектеру, продолжила: — Мне очень нравится вино, но кажется, нам пора снять его со льда. — Превратившись снова во внимательную хозяйку, она повернулась лицом к гостю. — Вы всегда были болваном, и на вас не стоило обращать внимания, — произнесла Старлинг весьма приятным тоном. — И хватит об этом за таким прекрасным столом. Поскольку вы гость доктора Лектера, я надеюсь, что вы получите в его доме удовольствие.

— Кто вы такая? — спросил Крендлер. — Вы — не Старлинг. У вас тоже есть пятно на лице, но вы — не она.

Доктор Лектер положил лук-шалот в расплавленное масло и, как только источаемый им аромат стал еще божественнее, добавил туда измельченные каперсы. Сняв с огня кастрюлю, он поместил на ее место сотейник. Затем доктор взял с приставного стола большую, наполненную ледяной водой хрустальную чашу и серебряный поднос и поставил их на стол рядом с Полом Крендлером.

— У меня есть план, как использовать твой болтливый рот, — снова заговорил Крендлер. — Но на работу я тебя не возьму. И вообще, кто устроил тебе встречу со мной?

— Я не надеюсь, что вы полностью измените свою точку зрения, мистер Крендлер, как сделал тот, иной, Павел, — сказал доктор Лектер. — Однако вы в отличие от него не на пути в Дамаск и даже не на пути к вертолету Вергеров.

С этими словами доктор Лектер снял со лба Крендлера ленту так, как снимают резинку, обтягивающую банку с икрой.

— Мы просим вас, мистер Крендлер, чтобы вы открыли для нас свой разум, — продолжил хозяин дома. Он осторожно поднял крышку черепа заместителя помощника, положил ее на серебряное блюдо и перенес блюдо на приставной столик.

С ровного разреза не просочилось ни капли крови. Крупные сосуды доктор Лектер перевязал, а более мелкие прижег под местным наркозом. Сам распил был произведен в кухне за полчаса до начала ужина.

Примененный Ганнибалом Лектером способ вскрытия черепа восходил к временам древнеегипетской медицины, если, конечно, не считать того, что он пользовался электрической пилой со специальным полотном, ключом для снятия кости и современными обезболивающими препаратами. Что касается самого мозга, то он боли не чувствует.

Серо-розовый купол мозга Пола Крендлера возвышался над обрезом его черепа.

Став над Крендлером, доктор Лектер с помощью инструмента, похожего на тот, которым удаляют гланды, отделил от предлобной доли мозга вначале один тонкий ломтик, затем второй, третий и четвертый. Крендлер поднял взгляд, словно наблюдал за тем, что происходит. Кулинар погрузил ломтики в ледяную воду, немного сдобренную лимонным соком. Это было сделано для того, чтобы придать кусочкам мозга нужную твердость.

— Покачайся на хвосте кометы, — вдруг запел Крендлер, — принеси себе в кроватку свет луны.

Классическая кухня требует, чтобы мозги вымочили, осушили, чуть спрессовали и затем выдержали ночь в прохладе, Повар, имеющий дело с абсолютно свежим продуктом, рискует получить вместо аккуратного кусочка бесформенную желеобразную массу.

С непостижимым мастерством доктор перенес чуть затвердевшие ломтики на блюдо, слегка обвалял их вначале в сдобренной специями муке, а затем — в сухарях из пшеничных бриошей. После этого кулинар растер в соусе свежий черный трюфель и закончил действо, выжав на мозги сок лимона. Быстро переместив ломтики в сотейник, доктор Лектер жарил их до тех пор, пока они не подрумянились с обеих сторон.

— Пахнет классно! — заявил Крендлер.

Доктор Лектер положил золотистые мозги на гренки, уже разложенные по подогретым тарелкам, полил их соусом и украсил ломтиками трюфеля. Веточки петрушки, цельные ягоды каперса со стебельками и единственный цветок настурции (дабы придать кулинарному изделию некоторую объемность) завершили создание шедевра.

— Ну и как? — поинтересовался Крендлер, который снова был скрыт цветами. Спросил он неприлично громким голосом, к чему, впрочем, склонны все перенесшие лоботомию люди.

— Просто великолепно, — ответила Старлинг. — Мне раньше никогда не приходилось есть каперсы.

Доктор Лектер обратил внимание на то, как интенсивно движутся ее блестящие от масляного соуса губы.

Скрытый зеленью Крендлер вдруг запел. Выл он в основном песенки, которые распевают в детском саду, и при этом требовал к себе внимания.

Старлинг и доктор Лектер тем временем вели беседу о Мишу. Девушка знала о судьбе Мишу из разговоров о потерях близких людей, но теперь доктор говорил так, словно надеялся на возвращение сестры.

Старлинг, со своей стороны, сказала, что с удовольствием встретилась бы с Мишу.

— Я запрещаю тебе поднимать телефонную трубку в моем офисе! У тебя голос, как у кукурузной деревенской растопырки! — проревел из-за цветов Пол Крендлер.

— Скажите, я не очень буду похожа на Оливера Твиста, если скажу: ЕЩЕ, — произнесла Старлинг, позволив тем самым радости доктора Лектера вырваться наружу. Доктору удавалось до сих пор удерживать ее в себе лишь ценой чудовищных усилий.

На вторую порцию ушла вся лобная часть почти до самой моторной зоны. Заместитель помощника теперь мог бессвязно кричать лишь о тех вещах, которые находились в поле его зрения, да невнятно, но достаточно громко бормотать, видимо, засевший где-то в подкорке длинный похабный стишок, известный под названием «Влечение».

Поглощенные беседой доктор Лектер и Старлинг обращали на него внимания не больше, чем на громкий разговор за соседним столиком, находись они в ресторане. Но когда сила звука превысила все допустимые нормы и стала мешать их общению, доктору Лектеру пришлось взять стоявший в углу комнаты арбалет.

— Прошу вас, Клэрис, послушать, как звучит этот струнный инструмент.

Выждав момент, когда Крендлер замолк, доктор пустил стрелу через стол сквозь высокий букет.

— Частота, на которой звенит тетива арбалета, если вам доведется услышать ее еще когда-нибудь, будет всегда означать для вас свободу, внутренний мир и самодостаточность, — сказал доктор Лектер.

Оперение и часть стрелы торчали из букета и двигались наподобие дирижерской палочки, управляющей ритмом сердца. Голос Крендлера умолк мгновенно, а через несколько ударов замерла и дирижерская палочка.

— Мне кажется, что это «ре», чуть ниже среднего «до».