ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ - ГАРРИ ТАБАЧНИК

Поэтому удар по связанной с именем нынешнего секретаря по идеологии партийной организации был ударом г прежде всего нацеленным в него.

Да и сам генсек всячески подчеркивает, что не собирается считать идеологию суверенной территорией Черненко. Он выступает на пленуме по идеологии,и в словах его сквозит едва прикрытое пренебрежение.

А Черненко, несмотря на громкие фразы о необходимости более широкого привлечения масс к управлению, не может предложить ничего нового в пропаганде. Так же, как и Андропов, он держится за то, что знает лучше всего. Для Андропова это плетка. Для Черненко — лозунги. Плеткой и лозунгами управляли во времена Сталина. Так намерен был управ-пять и Андропов. Но его не устраивало, что оружие лозунгов находится в руках соперника. И вот в своей первой же речи он объявляет: ’’Одними лозунгами дела с места не сдвинешь”.

А что советская пропаганда могла предложить, кроме лозунгов? Опять куда-то зовущих, но никуда не приводящих. Советская пропаганда внутри страны вообще бы мало в чем преуспела, не будь ее помощником аппарат насилия. Ведь критерий проверки теории практикой, который является основным положением марксизма, в Советском Союзе терпит полный провал. Проверяемая советской практикой марксистская теория распадается, как карточный домик. Но пропаганду можно строить и на лжи,и тогда происходит то, о чем говорил Геббельс: ’’Чем больше ложь, тем скорее ей поверят”. Строить пропаганду на правде труднее. Верят ей иногда меньше, чем лжи.

На том заводе, где Андропов побывал в январе, его директор начал свою речь так: ’’После ноябрьского пленума ЦК...”.

Для директора, прошедшего партийную школу, было вполне обычным сослаться на решения последнего пленума. Он знал, что только так следует поступать. Новый пленум ,или последний съезд, или очередное постановление как бы открывали новую эру. Следовало если не совсем забыть, то, по крайней мере, не очень помнить о том, что было раньше. Можно было не только попасть впросак, но и нажить неприятности, если вспомнить о том партийном съезде или постановлении, о котором вспоминать не следовало. Теперь полагалось начинать летоисчисление с ноябрьского пленума 1982 года. О бывшей до него брежневской эре пока еще забыть не советовали, но весь предыдущий советский опыт убеждал, что ждать придется этого недолго. На чем же ином, как на лжи могла строиться советская пропаганда, если приходилось отрицать сегодня то, что было написано в советских газетах вчера?Что, кроме лжи,могла она использовать, если надо было оплевьюать сегодня тех, кого превозносили вчера?

В театре на Таганке Ю. Любимов наконец-то нашел то, что так долго ускользало. Теперь финальная сцена Бориса Годунова должна была звучать так: актер выходил к публике и обращался к ней с вопросом ’’Чего же вы молчите?” Но услышать московской публике этого вопроса через 370 лет после того первого Смутного времени — не пришлось. Спектакль запретили. Говорят, что по личному приказу генсека, узнавшего о финале пьесы из рассказа мужа своей дочери Ирины, актера театра А. Филиппова. Никакие уговоры не помогли. Андропов остался непреклонен. Никаких вопросов к народу. Даже со сцены. И никаких ответов. Даже в театре. Народу во времена Андропова положено безмолвствовать.

Взгляды Черненко в этом не расходились с Андроповым. Его выступление на идеологическом пленуме подтверждало это. Он торопится уверить, что согласен со всем, что сказал генсек. А ведь совсем недавно он даже решился вступить в спор с теми, кто требовал больше дисциплины. В журнале ’’Коммунист” он выступил со статьей, доказывая, что акцент на дисциплину приведет к уменьшению демократии.

Не проходит еще и года с начала андроповского правления, а Черненко уверяет, что выступления генсека — высшее „достижение марксистско-ленинской мысли последнего времени”.

Он явно запаздывает. Создание нового культа уже идет полным ходом. Щербицкий опередил его. В речи на пленуме ЦК Украины он упомянул Андропова десять раз, а Брежнева — только один раз.

...Спектакль шел к концу. Из-за кулис вышел человек в рабочей куртке. Скинул куртку, взял стул и уселся посередине. Но этого ему показалось мало. Ему недоставало комфорта. И, не обращая внимания на то, что тем, кто был рядом места могло не хватить, человек в рабочей куртке взгромоздил свои ноги на стул и зажмурился в довольной улыбке.

Таков был финал показанных в Москве в начале 70-х годов горьковских ’’Мещан” в постановке Е Товстоногова.

Те самые провозвестники будущего, которых Горький видел в людях в рабочих куртках, оказались обычными мещанами, дорвавшимися до власти, давшей им возможность класть свои ноги куда угодно.

Андропов на место брежневских людей ”в сапогах” ставит своих. Но им так же далеки интересы страны, как и тем, кого они сменяют. Им главное — поудобнее усесться в кресло, зацепиться за него, и уже совсем хорошо, если есть куда положить ноги. Теперь, правда, в основном, в импортных штиблетах.

Уволив нескольких министров, Андропов дает понять, что предстоят перемещения во всей служебной пирамиде. Ведь советская система — это отнюдь не только диктатура одного диктатора. Это диктатура со многими диктаторами на разных ступеньках иерархической лестницы, копирующих вышестоящего, ему послушных, от него зависящих. Падение одного вызывает и падение тех, кто связан с ним.

Помощник Кириленко, бывший его заместитель в бюро ЦК по РСФСР — Егор Лигачев, становится секретарем ЦК и главой организационного отдела, который еще недавно возглавлял Черненко. Он не только принадлежит к кругу Кириленко, а значит, противников Черненко, но его взгляды совпадают с андроповскими. В Томске, где он работал до своего возвращения в Москву, он был известен старательным насаждением дисциплины.

Секретарем ЦК становится Рыжков, до того бывший заместителем председателя Госплана. Повышение Рыжкова, прежде работавшего в Свердловске и пользовавшегося покровительством Кириленко, свидетельствует о расширении Андроповым лагеря своих сторонников, в который приходят раньше поддерживавшие неудавшегося ’’кронпринца”. Это важно запомнить, так как эти связи унаследует Горбачев, и они обеспечат ему пост генсека.

Пожалуй, самым важным назначением, которое удалось осуществить Андропову, это выдвижение в начале 1983 года в председатели КГБ Виктора Чебрикова, карьере которого, казалось, должен был прийти конец, поскольку он до КГБ был вторым секретарем Днепропетровского обкома и, по всем данным, должен был принадлежать к брежневской мафии, поддерживавшей Черненко. Но, по-видимому, Чебриков вовремя понял, что следует сменить лошадей, и генсек был уверен, что теперь может полностью на него положиться.

Однако пока Андропов воевал с Черненко, из-за кремлевских кулис на авансцену вышли новые фигуры. Одна из них — низкорослая, с короткими ручками, выдвинулась в сторону Москвы с берегов Невы. По иронии судьбы, фамилия этого человека была той же, что в течение трехсот лет носили правители России, — Романов. Воевавший на фронте, окончивший судостроительный институт после войны, он стал секретарем ленинградского обкома, затем — членом Политбюро, а недавно — секретарем ЦК. Андропов мало знал этого человека, о котором говорили, что у него не только царская фамилия, но и царские замашки. „Самозванец”, — мог бы сказать о нем Андропов, если бы вспомнил, что метивший в цари герой пьесы Пушкина, как и ленинградский партийный „босс”, носил имя Гришка.

С вытеснением Черненко в секретари по пропаганде Михаил Горбачев становится официально третьим по значению секретарем ЦК. В его руках оказываются ключи от партийной машины. Несмотря на свою, по партийным стандартам, молодость, он уже опытный аппаратчик, и, получив ключи, тут же начинает создавать сеть своих сторонников. В Краснодаре первым секретарем обкома становится тесно связанный с ним по совместной работе Георгий Разумовский. В Ленинграде ему удается вопреки желанию Романова выдвинуть в первые секретари обкома Льва Зайкова.

Чистка всегда была излюбленным оружием в руках генсека. Только так он мог управлять партийным аппаратом, все время держа его в страхе, только так он мог создавать впечатление того, что трудности — результат не провалов режима, а нерадения и неспособности исполнителей. Взяв У Троцкого тезис о перманентной революции, Сталин трансформировал его в принцип перманентной чистки, как справедливо назвал это состояние 3. Бжезинский. Целью ее была не только бесконечная замена работников

различных партийных и государственных учреждений, но и запугивание их, заключение в тюрьму и уничтожение неугодных. Использовал чистку как средство консолидации власти и Хрущев с 1956 по 1961 годы, заменивший две трети членов Президиума ЦК, Совета Министров и руководящих органов республик, а также половину членов ЦК.