Полное собрание сочинений. Том 21 - Толстой Л.Н.

* № 42 (рук. № 4).

ФАЗАНЫ

На Кавказе так много фазанов, что они дешевле домашней курицы. Казаки охотятся за ними с кобылкой и с подсаду. С кобылкой вот как охотятся: возьмут парусины, натянут на рамку и парусину эту несут перед собой, так что фазан не видит охотника и не улетает. А охотник из-за парусины стреляет. А с собакой охотятся вот как: пустят собачонку в лес и слушают. Собачонка поднимет фазана. Он взлетит на дерево, и тогда собачонка начинает на него лаять. На этот лай идут, отыскивают фазана в сучках и стреляют. Бывает трудно пролезть в чаще к дереву, где сидит фазан, и трудно рассмотреть его. Когда собака одна лает на фазана, то он не боится ее, и сидит на сучке, и еще петушится на нее, и хлопает крыльями. Но как только он увидит человека, так вытягивается по сучку, так что только привычный охотник различит его. А другой будет стоять подле и не будет видеть. Когда казаки подкрадываются к фазану, то они надвигают шапку на лицо и не глядят вверх, потому что фазан боится человека с ружьем и больше всего боится его глаз.

Фазан вывелся весной, ни раза не видал человека, не может знать, что человек стреляет ружьем и целится глазами. Кто научил его бояться человека с ружьем, а больше всего его глаза?

* № 43 (рук. № 19).

БОГ ПРАВДУ ВИДИТ, ДА НЕ СКОРО СКАЖЕТ

В городе Владимире жил купец <Егор Михеич> Аксенов. <Он торговал железом. У него был дом и две лавки.> У него была жена и трое детей. Один раз он поехал в Нижний на ярманку, <попрощался с семьей, и прежде чем ехать в дорогу, он послал в булочную взять полную тележку калачей и хлебов и велел отнести в острог. А жена говорит ему: Ты об колодниках больше чем об семье помнишь. И теперь не забыл об них. Купец засмеялся и сказал: Семья об себе напомнит, а несчастных, если не пожалеешь, <то они> про себя не напомнят.

А жена сказала: Какие они несчастные? они воры и убийцы. За хорошие дела их бы не посадили в острог.

Купец рассердился и сказал: Не нам с тобой судить, кто виноват и кто нет. А бог велит жалеть несчастных, не разбирая. Может быть, я сам хуже их буду. И купец уехал из дома и заехал в острог. В остроге его знали, потому что он каждый праздник привозил заключенным гостинцы и каждое светло Христово воскресенье выкупал из тюрьмы должников. Он роздал калачи и хлебы, и как вспомнил слова жены, его сердце еще больше разгорелось жалостью. Он спросил смотрителя, можно ли за сто рублей выкупить какого-нибудь должника. Смотритель сказал, что за 100 р. 2-х можно выкупить. Тогда купец дал ему деньги, <велел выкупить и сам поехал в дорогу.>

На половине дороги Аксенов съехался с знакомым купцом, и они вместе остановились ночевать. Они напились чаю и легли спать в двух комнатах. Аксенов проснулся еще до света, собрал свои вещи, оделся и вышел в черную избу. Разбудил ямщика, велел запрягать, расчелся с хозяином и уехал. — В обед он опять остановился кормить, и только что лег отдохнуть, как вдруг к нему вошли становой и солдаты. Становой спросил у него: Ты ночевал на постоялом дворе прошлую ночь с купцом? — Ночевал. — Видел ты этого купца после того, как вы разошлись? — Нет, не видал. — Слышал ты что-нибудь ночью за перегородкой? — Нет, не слыхал. — Зачем ты рано уехал со двора? — Я поехал раньше, чтоб раньше к месту поспеть. — Покажи твои вещи и сними платье. Аксенов снял платье и развязал свой чемодан и мешок. Становой стал чего-то искать с солдатами в платье, в мешке и в чемодане и вынул из мешка ножик. Он спросил: Это чей ножик? Аксенов сказал: Я не знаю, у меня такого ножа не было. — А отчего кровь на ноже? — Я не знаю. <И не знаю, об чем вы меня спрашиваете.> Тогда становой сказал: Ты зарезал купца на постоялом дворе. Поутру его нашли зарезанным на постеле. Больше некому было этого сделать, потому что изба была заперта изнутри, и в избе никого, кроме тебя, не было. Теперь нечего отпираться. Вот и ножик в крови у тебя в мешке, стало быть это твое дело. Говори, как ты убил его и сколько ты ограбил денег. — Аксенов <испугался, побледнел и затрясся от страха. Он только> сказал: Не я это сделал. Я не видал купца после того, как мы пили чай с ним. Деньги у меня только мои. Вот 8000. А ножик я не знаю как попал ко мне. Тогда становой велел связать Аксенову руки и ноги и вести его на телегу. Аксенов побледнел, затрясся и больше ничего не говорил, а только читал молитвы. У Аксенова отобрали все вещи и деньги и отвезли в ближний город, посадили в острог[151] и стали судить.[152] Судили его за то, что он убил рязанского купца и украл <у него> 20 000 денег.[153] В том, что он убил рязанского купца, никто и не сомневался, потому что больше было некому, и ножик нашли у него в мешке,[154] а что 20 000 не нашли на нем, так все говорили, что он их спрятал или передал кому-нибудь, а ножик не успел спрятать или забыл.[155] — Только странно всем казалось, что, когда послали в Нижний спросить, какой человек был Аксенов, все купцы и все жители в один голос сказали, что не только в чем-нибудь дурном его не замечали, но что не было у них в городе человека лучше и добрее и справедливее его.

[156]Жена Аксенова приехала к нему в острог и привезла детей. Аксенов испугался, когда увидал ее; он сказал: Я об себе не жалею, но мне жалко тебя и детей: за что вы прослывете семьей каторжника. Жена стала спрашивать его, как все это с ним случилось? Он всё рассказал ей. Она сказала: Как же быть теперь? Он сказал: Надо терпеть. За грехи мои бог наказал меня. Жена промолчала и сказала: Скажи мне правду: не ты сделал это? Тогда Аксенов закрыл лицо руками и заплакал. — Пускай чужие думают, что я убийца, а что ты на меня подумала, это ты меня зарезала, — и он пуще стал плакать. Он <не простился с женой>, поцеловал детей и больше ничего не сказал ей.

[157]Аксенова присудили наказать кнутом и сослать в каторжную работу. И так и сделали. Когда его секли кнутом, он не кричал, а только читал молитвы. Потом, когда от кнута раны на нем зажили, его погнали с другими каторжниками в Сибирь. Офицер и солдаты полюбили Аксенова за то, что он был смирный, не буянил и товарищей уговаривал, и жалели его. А товарищи каторжники сперва невзлюбили Аксенова за то, что он не хотел с ними пьянствовать; узнали его и также полюбили. Все прозвали его божьим человеком. В Сибири на каторге Аксенов жил 26 лет. Он стал старый и седой. Все не только любили его, но почитали, как отца, и называли дедушкой. Когда бывали просьбы, Аксенов ходил просить начальство; когда бывали ссоры, к Аксенову ходили судиться. Аксенов по праздникам ходил в острожную церковь и читал Апостол и пел на клиросе, а по будням он шил сапоги и читал Жития. Из дома никто не писал писем Аксенову, и он не знал, жива ли его жена и дети.

[158]Один раз на каторгу привели новых колодников. В тот же вечер все старые колодники собрались вокруг новых и стали их расспрашивать, кто из какого города или деревни и за какое дело попал сюда. Аксенов тоже подсел на нары подле новых и потупившись слушал, что кто рассказывал. Один из новых был здоровый мужик лет 60-ти. Он рассказывал, за что его взяли. Он говорил: Так, братцы, ни за что сюда попал. У ямщика лошадь отвязал от саней. Поймали, говорят — украл, а я, право, только доехать поскорее хотел, я бы лошадь пустил. И он засмеялся. — Что ж, братцы, греха таить, были дела, давно б следовало сюда попасть, да не могли уличить, а теперь из-за пустяков попал. Всё, ребята, судьба. Да я не тужу. Бывал в Сибири, да не долго гостил. Подкопаюсь да уйду опять во Владимир. Там житье было. — Тогда Аксенов поднял голову и спросил, не знал ли он там Аксеновых. Как же не знать. Он назвал сына Аксенова — я у него жеребца увел. Богатый купец, даром что отец в Сибири, такой же, видно, как мы грешные. А ты сам, дедушка, за какие дела? — Я тот самый Аксенов.

Я уж 26 год здесь понапрасну. — А тот засмеялся, сказал: Ну да ведь мы все понапрасну. И я тоже. Да дело давнее. Аксенов не хотел рассказывать; но другие товарищи знали всё, что с ним было, и они сказали новому, что этот старичок точно понапрасну, и рассказали, как они знали, всё, что с ним было. Новый колодник, когда услышал всё дело, засмеялся еще громче, подошел к Аксенову и хлопнул его по плечу. Он сказал: Ну, дедушка, ты, видно, мне крестник. Ведь это я купца-то убил в Шабаловке на постоялом дворе и тебе ножик в мешок сунул. Я и тебя убить хотел, ты спал, да зашумел кто-то, я ножик сунул к тебе, да в окно. Ну, старик, не узнал тебя, сед же ты стал. И он хохотал. Скажи же спасибо, что не убил тебя тогда. Аксенов вздохнул и сказал: Все по грехам терпим, и отошел от него. И на Аксенова нашла злоба на этого человека. Он стал думать, что, не будь этого злодея, он бы жил счастливо дома, а что он всему виною, и ему убить хотелось этого человека. Он не мог спать всю ночь и мучался. Он знал, что грех сердиться, но не мог пересилить себя. Он молился всю ночь, <прочел псалмы> и к утру заснул. Утром он не подходил к новому колоднику и не смотрел на него. Так прошло две недели. Всякую ночь Аксенов не мог спать, и раз ночью он пошел по острогу и увидал, что из-под одной нары сыпется земля. Он остановился посмотреть. Вдруг выскочил новый колодник и схватил за горло Аксенова. Раз ты от меня ушел, а теперь задушу. Если скажешь начальству, что я прокопал выход, убью. Аксенов не испугался, сказал: Убивай, я не боюсь тебя. Ты уже давно убил меня. Тогда новый колодник выпустил его и рассказал ему, как он прокопал проход под стеной и как он землю каждый день выносит, когда их гоняют на работу. Он сказал: Только молчи, я и тебя выведу. А если скажешь, то меня накажут до полусмерти, а тебя я убью. Аксенов сказал: Уходить я не хочу. Мне не долго жить, я здесь и умру. А сказывать про тебя не знаю, буду или нет. Как бог на душу положит.