Мари Антильская. Книга первая - Робер Гайяр

— Мадам, — проговорила Жюли, — там Ив Лефор, он непременно хочет видеть вас.

Мари повернула на подушке голову и равнодушным взором обвела свою служанку. Она была в бледно-розовой ночной рубашке из тончайшей и нежнейшей материи, которая так плотно облегала ее тело, что на первый взгляд казалось, будто на ней и вовсе ничего не было надето. Шелк четко обрисовывал крепкую грудь, подчеркивал длинную линию бедер, изгибы талии, колен и икр.

— Жюли, — с недовольной гримасой проговорила она, — тебе отлично известно, что я не хочу видеть этого человека! И держу пари, он, как всегда, выглядит так, будто у него на совести по меньшей мере десяток убийств!

— Именно так, мадам! Знали бы вы, как он со мной обращался!

— Он что, был груб с тобой?

— О, груб, мадам, это слишком сильно сказано… Но когда я появилась и спросила у него, что ему угодно, он, даже прежде чем ответить, схватил меня рукою, прижал к себе и как давай кружить… Я даже не осмелюсь повторить, мадам, все слова, какие он мне при этом говорил!

— Нет, Жюли, непременно осмелься! Ну давай же, смелее!

Служанка сделала вид, будто зарделась от смущения, потом приложила к губам указательный палец, дабы придать себе вид наивный и простодушный, который шел ей на удивление и который так восхитил Лефора, но тут же проговорила:

— Ну коли так, мадам, так вот, значит, он осмотрел меня с головы до ног… И давай выкрикивать всякие слова… Надо полагать, от желания…

— И что же он такое тебе выкрикивал? — поинтересовалась Мари, невольно забавляясь милым простодушием служанки.

— Ох! Да всякие нехорошие слова… Он говорил: «Ах, какой класивый бонда! Ах какой класивый бонда!..» Вы понимаете, что это значит?

И поскольку Мари отрицательно покачала головой, Жюли наклонилась к самому ее уху и прошептала:

— Ну, он говорил, как негры… Бонда, ну, это такое словечко, которое употребляет Кенка, когда хочет показать на свой зад!..

— Вот дуреха! — проговорила Мари. — Ну а потом?

— А потом, мадам, когда он уже хорошенько рассмотрел меня и сверху, и снизу, и спереди, и сзади, он воскликнул: «Какая милая сигарочка, хорошо бы выкурить ее в постели!..» А потом сразу вдруг как отпустит меня и как скажет: «А теперь, милейшая сигарочка, поди-ка да скажи своей госпоже, что Ив Лесеркей по прозвищу Лефор имеет сделать ей одно срочное и весьма важное сообщение!..»

Мари вновь посерьезнела.

— Жюли, — приказала она, — передай этому господину, что я устала и не желаю никого видеть, когда отдыхаю во время сиесты…

— Но это невозможно, мадам! — воскликнула Жюли.

— Это почему же, позволь тебя спросить?

— Да просто потому, что он такой!..

И в тот же момент Жюли весьма нелицеприятно изобразила Лефора. Она надула щеки, как-то выпрямилась и приосанилась, вдруг став выше ростом, энергичным движением выгнула спину, положила руку на бедро и, имитируя стремительную походку великана, сделала движение, будто подкручивает несуществующие усы.

— С чего бы это тебе его бояться! — проговорила Мари. — Поди и скажи ему, что я просто не желаю, чтобы меня сегодня беспокоили…

И, внезапно рассердившись, добавила:

— Да что ж это такое, в конце концов! Всем прекрасно известно, что я в большой печали! Генерал в плену! Никто не может сказать мне, ни когда, ни как сможет он возвратиться назад! И всякий день непременно кто-то является, чтобы отнимать у меня время, которое я хотела бы посвятить мыслям о нем! Все, довольно! Я не желаю больше видеть ни единого человека… Ты поняла, ни единого человека! Ступай вниз и скажи ему, что таково мое решение!

— Но, мадам, — удрученно возразила Жюли, — я ведь ему это уже говорила. И знаете, что он мне ответил? Он вот так подкрутил усы, потом вот этаким манером нахмурил брови… А после всего этого крикнул: «Если мадам не спустится через пять минут, милая сигарочка, то я превращу вас в пепел!»

Мари отвернулась на своей подушке, дабы показать, что не желает больше ничего слышать, однако, немного подождав, бросила:

— Тем хуже для тебя, милая сигарочка! Ступай, и пусть он превратит тебя в пепел!

В то самое мгновение через отворенное окно со двора донесся зычный голос. Это был голос Лефора, который вызывающе требовательно орал:

— Эй, кто там! А ну все ко мне!.. Да что за дела, неужели с тех пор, как здесь больше нет нашего губернатора, в этом доме не осталось ни одной живой души? Эй, Жюли! Эй, Кенка! Если мне никто не ответит, то, может, ответят моему пистолету?! Господи, пропади вы все пропадом! Неужели придется поджечь эту халупу, чтобы выманить из нее хоть одну крысу?!

Жюли побледнела как полотно; Мари вздрогнула и одним движением села в своей постели.

— Это он, мадам! — воскликнула бледная от страха служанка. — Я ведь предупреждала вас, что люди вроде него способны на все!

— Что ж, ладно! — промолвила Мари. — Поди и скажи ему, чтобы он подождал еще немного… Я приму его… Интересно, что же это такое он собирается мне сообщить, этот странный тип?

Она вылезла из постели, с недовольной гримасой надевая капот бледно-зеленого цвета, который удивительно оживлял ее глаза. Жюли тем временем уже спускалась вниз.

Лефора она нашла в приемной, он ходил из угла в угол, явно уже немного успокоившись. Длинная шпага била его по икрам, глухо постукивая по коже сапог. Держась одной рукой за грудь, а другой обхватив подбородок, он, казалось, был весь во власти каких-то мрачных раздумий.

Заметив Жюли, он будто вдруг на что-то решился, и рот его растянулся в широкой улыбке.

— Ну наконец-то! — воскликнул он. — Вот и моя сигарочка! А что там мадам?

— Мадам сейчас спустится, — проговорила девушка. — Она просит вас немного обождать.

— Ну вот видите, дитя мое! — вскричал Лефор, будто выиграл партию, победа в которой не вызывала у него ни малейших сомнений. — Что я вам говорил?

Жюли уж было собралась исчезнуть, однако он одним прыжком настиг и поймал ее.

— Неужели вы думали, что есть на свете такая дверь, которую могут закрыть перед носом Лефора? — спросил он тихим, нежным голосом, который тотчас же стал громче. — Черт меня побери! Красавица моя! Да никогда еще ни одной двери не удавалось устоять перед Лефором! Ни одной двери и ни одной женщине тоже! А знавал я их немало — и дверей, и женщин!.. Хлипких и прочных, больших и маленьких. Попадались среди них даже с двойным запором, один сверху, другой снизу… И всех их, будь то девицы, женщины или двери, с одним ли запором, с двойным ли, я взламывал, разрубал шпагой, саблей, кулаком, пушкой, а иногда брал обаянием! Провалиться мне на этом месте!

Утонув в этом непрерывном потоке слов, Жюли была не в состоянии ничего ответить. Она ошеломленно смотрела снизу вверх на этого огромного человека, который нависал над ней всей своей широченной грудью, и не могла не признать, что мужчина он, конечно, статный, видный, не то что большинство ее любовников.

— Вот так, милочка! — опять взялся за свое Лефор. — Уж что-что, а двери и женщин я знаю как свои пять пальцев, особенно женщин! И должен вам заметить, совсем не та, что состроит тебе хорошенькие глазки, может по-настоящему шевелить бедрами в постели! Знавал я одну маркизу, которая в этом деле не стоила даже моей подушки! Пусть меня повесят на первом же суку, если найдется на свете хоть одна женщина, которая могла бы сказать что-нибудь подобное про Ива Лефора! Вот так! Пусть меня повесят, ведь если женщина и уходила от меня, то всегда с разбитым сердцем и в слезах!.. Вас зовут Жюли… Вы очень смышленая девушка, Жюли… Я заметил это с первого взгляда. И вы мне чертовски нравитесь.

Жюли покраснела, ее трясло, как в лихорадке. Ив понял, что ему стоит только протянуть руку, чтобы сорвать плод, который прежде времени созрел, разогретый его словесным пылом, но легкий шум заставил его повернуть голову, и он увидел, как по лестнице величаво, словно королева, спускается Мари…

Он поспешно выпустил из рук Жюли, принял надлежащую позу, зажал в ладони край своей широкополой шляпы и, согнувшись почти до пола, глубоким, почтительным поклоном приветствовал хозяйку дома.

— Господин Лефор, — обратилась к нему Мари. — В чем дело, неужели и вправду происходит что-то очень важное, что не терпело бы никаких отлагательств?

Лефор величественным жестом надел шляпу, сунул за поясной ремень большой палец, а другую руку положил на эфес шпаги.

— Мадам, на острове стало слишком много разговоров! — только и произнес он, закрыв глаза и с таким видом, будто хотел показать, что лучше постараться понимать его с полуслова.

— Разговоров? — переспросила Мари. — Разговоров… Каких разговоров? О чем? И кто их ведет?

Лефор тяжело вздохнул.

— Да, мадам, именно разговоров! — повторил он. — Или, если уж прямо говорить, здесь запахло заговором, запахло предательством! Пастуха нет, и овцы вообразили себя волками… С той только разницей, что этим так называемым волкам пришла охота побрыкаться, как дурным ослам!