Дневник. Том II. 1856–1864 гг. - Александр Васильевич Никитенко

тоже улыбнулся и, сказав, что до газеты «Северная почта» касаться нечего: это газета официальная, тотчас встал с места, и заседание кончилось. Кисловский остался ни при чем.

Новый член Тихомандритский. Ну, этот…

24 февраля 1862 года, суббота

Надобно достигнуть того состояния духа, в котором бы все неизбежные превратности жизни принимались без ропота и уныния, но и с некоторым внутренним довольством. Ведь ежели человек — существо, способное к усовершенствованию, то почему не достигнуть ему этой степени нравственного совершенства? Бывают высшие умы, почему же не быть характерам высшим?

28 февраля 1862 года, среда

Стычка с Ржевским. Он безжалостно засыпает редакцию своими статьями, которые далеко не все хороши, да к тому же еще и не подписывает под ними своего имени. Мало того, он вздумал самовольно распоряжаться в типографии, приказывая метранпажу набирать и печатать свои статьи, не заботясь, достанет ли для них места, не пострадают ли от того другие отделы и в состоянии ли типография делать это с такою быстротою, как ему хочется. Об этом доложено было мне, и я сделал распоряжение, чтобы без моего ведома и согласия никакая статья не набиралась.

Во вчерашнем номере Ржевский напечатал в фельетоне статью: «Обозрение русских журналов за январь месяц». Статья наполнена ругательствами на Чернышевского, шутками дубового свойства и вообще плоха. Сильно не по душе мне все эти ругательства и плоскости!.. Сегодня Ржевский принес продолжение, с тем чтобы оно было набрано и напечатано в завтрашнем номере. Было уже три часа. Метранпаж пришел в отчаяние и явился со мною объясняться. Ржевский разгневался, не допуская, чтобы его статья, даже не подписанная, могла подвинуться, уступить место другой, каковы бы ни были соображения общей или главной редакции. Он ушел в крайнем раздражении.

Мораль этого факта: у нас невозможно соединение людей для какого-нибудь общего дела, потому что каждый из участников считает для себя законом не интересы дела, а свои собственные выгоды, свое я, свое самолюбие. Впрочем, о Ржевском меня предупреждал Валуев. «Имейте в виду с этим человеком, — сказал он мне, — что он охотник запускать лапу в чужие дела».

1 марта 1862 года, четверг

Многое приходится сносить тому, кто хочет быть вполне честным человеком.

Стоит только немного изучить и узнать людей, чтобы почувствовать глубокое презрение к тому, что в большинстве случаев отнимает у вас или дает вам их сердце.

2 марта 1862 года, пятница

Вечером приходил ко мне Арсеньев. Он очень испуган: ему кто-то сказал, что против меня и него существует заговор. Хотят свергнуть меня с редакторства, а на мое место посадить Артемьева. Арсеньева тоже хотят удалить. За себя мне нечего бояться. Я со времени известного циркуляра (об обязательной подписке на газету) только одною ногою стою в редакции. Мой выход из нее только вопрос времени. Впрочем, слухи, переданные мне Арсеньевым, на этот раз кажутся мне просто грубою шуткою, которою хотели напугать его, зная его легковерие и тревожный нрав. Я ему это так и растолковал и успокоил его.

3 марта 1862 года, суббота

В мыслящем существе жизнь без мысли есть нелепость.

Жизнь в мысли значит жизнь по законам, по идеям целого, добра, порядка. Жизнь не в мысли значит жизнь по слепым влечениям материи, природы.

Эгоизм есть бессмыслие, потому что он удаляется от главных оснований и атрибутов мысли — от общего.

Права жизни велики, столь же велики в глазах человека должны быть и права мысли.

Три элемента образуют характер: природа (природные предрасположения, наклонности), воля и среда.

5 марта 1862 года, понедельник

Если правительство само себе не помогает, ободряя честный либерализм и направляя умы к разумным и полезным реформам, то кто же может ему помочь?

Профессор П. В. Павлов за речь свою на публичном чтении, бывшем в пятницу в пользу литераторов, выслан в отдаленный уездный город под надзор полиции.

Арсеньев продолжает волноваться. Он утверждает, что действительно существует заговор о низвержении всех нынешних редакторов «Северной почты» и что главное действующее лицо здесь Мельников.

6 марта 1862 года, вторник

У министра Валуева. Интересный разговор. Я мало верю тому, что передавал мне Арсеньев о подкопе под весь состав нашей редакции, но опасение его и страх за самого себя могут быть и основательны. Притом надо также взять в расчет и слова товарища министра о дороговизне издания газеты и о дефиците, который ожидает министерство. Все это заставило меня поехать к министру. Он был очень любезен, говорил, что доволен газетою, но что его тоже смущает будущий дефицит и что он желал бы, чтобы мы соблюдали побольше экономии в гонорарах, особенно по политическому отделу. Я воспользовался этим, чтобы заговорить об Арсеньеве, и засвидетельствовал об его усердии, трудолюбии и искусстве, с каким он ведет отдел. Министр с этим совершенно согласился. Что же касается вообще до дефицита, то я заметил, что его надо было предвидеть и что издание газеты с такою целью и в таких размерах не может обойтись без значительных издержек и пожертвований. Затем министр объявил, что намерен похерить Варадинова: это даст нам экономию в 4000 рублей.

Речь перешла на цензуру, то есть на превращение ее из предупредительной в карательную Он, кажется, доволен тем, что она перейдет в его руки.

Если похерение Варадинова состоится, то надо будет просить, чтобы его не оставили и без должности, и без средств к существованию. Надо также будет заявить и о Богушевиче, который работает очень толково и усердно.

7 марта 1862 года, среда

Академическая газета «С.-Петербургские ведомости» стоила в прошедшем году 184 000 рублей. Обыкновенно расход ее простирался от 140 до 150 тысяч: печатание 32 тыс., бумага несколько больше. Корреспонденты заграничные получают в год тысячи полторы; гонорар за перевод в политическом отделе полторы копейки со строки; за оригинальные статьи — от 4 до 6 копеек. В прошедшем году академическая газета расходилась в числе 9600 экземпляров.

Опять возня со шрифтом. Министр объявил Петру Ермолаевичу, что он недоволен шрифтом и проч. Неприятная забота о сокращении гонораров. Мне кажется, Головкин сделал большую ошибку, открыв университет в Думе. Он этим только как бы утвердил в юношах мысль, что учиться можно налегке, на бегу, в публичных собраниях, а не в школе, не в университете. Это опасный шаг по направлению к легкому, поверхностному знанию, вместо серьезной науки, в которой мы чувствуем такую настоятельную потребность.

10 марта 1862 года, суббота

Толки о происшествии в думской зале на лекции Костомарова. Вот что случилось. После