Пионеры Вселенной - Герман Нагаев

– Шо модели? Они вроде игрушек, – заговорил, заглушая других, Грицко – мешковатый детина, с обвислыми усиками, в прошлом году переведшийся из Киевского политехнического института. – Я предлагаю зробыть настоящий планер. Маю гарные чертежи.

– Что за чертежи? Откуда они у вас? – спросил Стрешнев.

– Це чертежи разработал профессор Киевского политехнического института Делоне. Ось, они напечатаны в брошюре. – Грицко вытащил из кармана изрядно потрепанную книжицу и развернул ее для обозрения.

После бурных дебатов было принято решение: строить планер. В комиссию по строительству вошло двенадцать человек. Руководителем избрали Стрешнева…

Фридрих жил по соседству с заводом «Мотор» и по вечерам частенько заглядывал в мастерскую. Он не имел навыка в практической работе и ведал «теоретической» частью – строго следил за выполнением чертежей.

Однажды, придя в мастерскую, он застал в ней лишь Стрешнева и Грицко. Оба, сняв тужурки и закатав рукава рубашек, стругали на верстаках планки для крыльев. Оба работали, как заправские столяры.

– Андрюша, ты где же постиг столярное искусство? – удивленно спросил Фридрих.

– Так… помогал Циолковскому.

– Он разве умеет?

– Как же! Циолковский и столяр, и слесарь, и жестянщик, и механик – он все модели и приборы делает сам. У него дома, на Коровинской, – целая мастерская.

– Это який такой Циолковский? – бросив строгать, спросил Грицко.

– Изобретатель цельнометаллического дирижабля, – сказал Стрешнев.

– Трошки слыхал… – вспомнил Грицко и опять взялся за рубанок.

– Ты писал, Андрюша, что он увлечен дирижаблями, а как же ракета?

– По-моему, с ракетой заглохло…

– Жаль. А я все время думаю об этом. Пробовал делать расчеты по истечению газов из сопла… продолжаю высчитывать траектории полета воздушных кораблей на Марс и Венеру.

– Это хорошо, Фридрих, но я сторонник реальных дел. Мне думается, надо усовершенствовать самолеты. Меня но оставляет идея об аэролете. Думаю, что надо идти от природы. Вот, возьми рыбу. Почему она так подвижна в воде? Потому что у нее – пузырь с газом. Да. Вот и в самолете должен быть такой непроницаемый пузырь с легчайшим газом. Это сделает самолет более легким, более подвижным и более безопасным в полете.

– Но ты помнишь наши расчеты, Андрей?

– Помню, помню… Они-то и не дают мне покоя… Впрочем – потом, Фридрих, потом, а то Грицко сердится, – и Стрешнев, откинув стружку, начал фуговать брусок…

Весной, перед экзаменами, бесхвостый планер был собран. Его вынесли во двор, положили на спинки стульев.

– Яка ж це птица? – ухмыльнулся Грицко. – Она як сорока бесхвостая… Не полетит! Надо зробыть хвост.

– Был бы хвост, можно бы на планере лететь, как на самолете.

– А кто бы осмелился?

– Та я ж первый бы махнул с кручи, – сказал Грицко.

– Фридрих, ты можешь спроектировать корпус и хвост? – спросил Стрешнев.

– Для равновесия придется делать и носовую часть.

– Нехай нос буде – это не повредит, – усмехнулся Грицко, – будэмо защита для собственного носа…

Было решено после экзаменов не разъезжаться по домам, а работать над планером.

И вот в июне, когда установилось тепло, новый планер с красными буквами «Пионер» на ломовых дрогах отвезли на Рижское взморье, на обрыв, где море было более глубоким.

На обрыве расчистили узкую, довольно крутую дорожку, по которой можно было бы разогнать планер, снабженный легкими колесами и рулями управления. Землю утрамбовали, а на самом обрыве сделали деревянный настил, в виде небольшого трамплина.

– Ну что, Грицко, ты не передумал лететь? – спросил Стрешнев.

Грицко подошел к обрыву, глянул вниз на песок и море, катящее волны.

– Место доброе! Тут можно быку шею свернуть.

– Может, пустим планер один?

– Не, я полечу, тилько треба швидче разогнать.

– Давайте, друзья, попрактикуемся в разгоне планера, – посоветовал Цандер.

Планер несколько раз разгоняли и сдерживали у самого обрыва.

– Це гарно! – одобрительно сказал Грицко и забрался в планер. Его откатили в конец дорожки, на горку.

– Разгон и пуск по команде, господа! – крикнул Стрешнев. – Приготовиться! Последний рывок будете делать, когда я крикну «пли!».

Самые сильные парни взялись за крылья, а двое, с длинными палками, приладились к хвосту.

Стрешнев отошел к краю обрыва, несколько человек и фельдшера с медицинской сумкой отправил вниз, чтобы в случае беды оказать немедленную помощь.

– Внимание! – раздалась команда.

Грицко взялся за руль и спокойно сказал:

– Я готов, хлопцы.

– Раз, два… Пош-ли!.. – крикнул Стрешнев.

Планер рванулся вниз по дорожке, разгоняемый дюжими парнями. Вот он уже у обрыва.

– Пли! – крикнул Стрешнев.

От сильного рывка планер взлетел немного вверх и плавно запарил над морем.

– Ура! Ура! – закричали все, кто был на берегу.

Вдруг резкий порыв ветра рванул планер в сторону, потом накренил на другой бок и круто швырнул в море.

– Ох! – ахнул кто-то на берегу.

Цандер, стоявший на обрыве, видел, что планер врезался в воду. Но тут сильная волна подхватила его, понесла, перевертывая и корежа, и хлестко бросила на песок.

С обрыва было видно, что Грицко барахтается в груде обломков.

Подбежали студенты, что были внизу, подняли его.

Грицко сбросил с плеч сломанные бруски с обрывками парусины и стал ощупывать себя.

– Ну что? Цел, Грицко? – спросил камнем скатившийся с обрыва Стрешнев.

– Як бачите, цел, – выжимая одежду, усмехнулся Грицко, – та нашего геройского «Пионера» больше нема, – разбився насмерть!

5

Девятьсот девятый – был годом сенсаций! 25 июля французский летчик Луи Блерио, на самолете собственной конструкции перелетел Ла-Манш!

Через месяц его соотечественник, Фарман, испытывая самолет своей конструкции, продержался в воздухе три часа пятнадцать минут!

Газеты не успевали сообщать о появлении все новых и новых типов самолетов во Франции, Америке, Англии, Италии.

С девятьсот девятого года авиация, тесня дирижабли, начала стремительное завоевывание планеты.

Ничто так не волновало умы, как бесстрашные полеты авиаторов на «Блерио», «Фарманах», «Фоккерах», «Хавеландах», «Савойях». Газеты всего мира на первых страницах сообщали о беспримерных перелетах, о новых рекордах высоты и дальности. Но портреты героев-авиаторов на страницах газет иногда чередовались с траурными рамками некрологов. Они выглядели зловеще!

Поклонники дирижаблей, выступая против самолетов, потрясали траурными газетами, призывали к благоразумию!

Но опасности и слава манили, влекли неудержимо! Молодые люди рвались в авиаторы. Умы молодых инженеров, изобретателей, студентов были охвачены неуемным стремлением создавать новые, более совершенные летательные машины. В крупнейших городах России стихийно возникали общества воздухоплаванья, частные и общественные школы авиаторов, создавались десятки проектов и моделей новых самолетов.

Военно-инженерное ведомство России всячески отклоняло проекты русских изобретателей, однако и оно вынуждено было закупить французские самолеты и открыть несколько воздухоплавательных школ.

«Авиационная лихорадка» захватила и Рижское студенческое общество. Доклады, рефераты, диспуты сочетались в нем с работами по постройке и испытаниями моделей самолетов и двигателей.

Душой и вдохновителем общества оставался Фридрих Цандер. Не претендуя на руководящую роль, стараясь оставаться незамеченным, он мимоходом подсказывал интересные мысли, указывал на главные проблемы авиационной техники. Одних он увлекал идеей усовершенствования двигателя внутреннего сгорания, другим советовал заняться проблемой сопротивления воздуха, третьих уговаривал обратить внимание на особенности управления самолетами.

Сам же он по-прежнему думал и работал над межпланетными перелетами. Восторженно был встречен его реферат «О фантастических скоростях ракеты», где доказывалось, что для достижения более быстрого истечения газов из сопла необходимо использовать твердое топливо, ненужные в полете части ракеты.

Фридрих выступал и с шутливой темой: «О весе каната, который висел бы в пространстве между Землей и Луной, притягиваясь к обеим». Под скромным названием скрывались расчеты о силе земного и лунного притяжения, о тяготении в пространстве между этими планетами…

Как-то в прениях по реферату о бензиновых моторах он обмолвился, что в следующем месяце непременно сделает доклад «о проблемах реактивного двигателя».

Студенты только дивились, когда он успевал делать сложнейшие расчеты и писать свои доклады и рефераты? И лишь в тринадцатом году, когда Фридрих был на предпоследнем курсе, открылась эта тайна. Как-то утром, перед лекциями, в аудиторию вбежал студент-третьекурсник и, подняв клеенчатую тетрадку, закричал: