Остров сокровищ. Черная стрела - Роберт Стивенсон

Дик смутился, когда ему дерзко кинули в лицо собственные хвастливые слова; он покраснел, но все же заговорил.

— Мы в трудном положении, — сказал он. — Однако, если бы мне удалось выбраться из этого дома хотя бы на полчаса, все было бы отлично. Венчанье было бы предотвращено…

— А львы, — передразнила девушка, — разогнаны.

— Я сейчас не хвастаюсь и не шучу, — сказал Дик.— Я прошу помощи и совета. Если я не пройду мимо часовых и не выйду из этого дома, мне ничего не удастся сделать. Прошу вас, поймите меня правильно!

— Отчего ты говорила, что он неотесан, Джоанна?— спросила девушка. — Язык у него хорошо подвешен. Когда нужно, его речь находчива; когда нужно — нежна; когда нужно — отважна. Чего тебе еще?

— Моего друга Дика подменили, — с улыбкой вздохнула Джоанна,— это совершенно ясно. Когда я познакомилась с ним, он был грубоват. Но все это пустяки… Никто мне не поможет, и я стану леди Шорби.

— А все-таки, — сказал Дик, — я попытаюсь выйти из дома. На монаха мало обращают внимания, и если я нашел добрую волшебницу, которая привела меня наверх, я могу найти и такую, которая сведет меня вниз. Как звали этого шпиона?

— Раттер[100], — сказала юная леди. — Вполне подходящее имя. Но что вы собираетесь делать, укротитель львов? Что вы задумали?

— Я попытаюсь пройти мимо часовых, — ответил Дик. — И если кто-нибудь остановит меня, я спокойно скажу, что я иду молиться за Раттера. В церкви уже вероятно, молятся о его бедной душе.

— Выдумка несколько простовата, — сказала девушка,— но может сойти.

— Тут дело не в выдумке, а в смелости, — возразил молодой Шелтон. — В трудную минуту смелость важнее всего.

— Вы правы,— сказала она.— Хорошо, ступайте, и да хранит вас небо! Вы оставляете здесь несчастную девушку, которая любит вас, и другую девушку, являющуюся самым близким вашим другом. Помня о нас, будьте осторожны и не подвергайте себя опасности.

— Иди, Дик, — сказала Джоанна. — Уходя, ты подвергаешь себя не большей опасности, чем оставаясь здесь. Иди! Ты уносишь с собой мое сердце. Да хранят тебя святые!

Дик прошел мимо первого часового с таким уверенным видом, что тот только изумленно взглянул на него. Но на второй площадке воин преградил ему путь копьем, спросил, как зовут и зачем он идет.

— Рах vobiscum, — ответил Дик. — Я иду помолиться за душу бедного Раттера.

— Охотно верю, — ответил часовой, — но идти одному не разрешается.

Он перегнулся через дубовые перила и пронзительно свистнул. 

— К вам идет человек! — крикнул он и позволил Дику пройти.

В конце лестницы стояла стража, ожидавшая Дика. И когда часовой еще раз повторил слова, начальник стражи приказал четырем воинам проводить его до церкви.

— Не дайте ему ускользнуть, молодцы, — сказал он. — Отведите его к сэру Оливеру, если вам жизнь дорога!

Открыли дверь. Двое воинов взяли Дика под руки, один шел впереди с факелом, а четвертый, держа наготове лук и стрелу, замыкал шествие. В таком порядке они проследовали через сад, сквозь плотную ночную тьму я падающий снег, и подошли к слабо освещенным окнам монастырской церкви.

Воины сомкнули ряды вокруг Дика и увели его.

У западного портала стоял пикет запорошенных снегом стрелков, которые прятались от ветра под аркой. Проводники Дика сказали им несколько слов, и только тогда они разрешили им войти в церковь.

Церковь была слабо освещена восковыми свечами, горевшими в алтаре, и несколькими лампами, висевшими на сводчатом потолке перед усыпальницами знатных семей. Посреди церкви, в гробу, лежал мертвый шпион с набожно сложенными руками. Под сводами раздавалось торопливое бормотанье молящихся; на клиросе стояли коленопреклоненные фигуры в рясах, а на ступенях высокого алтаря священник в облачении служил обедню.

При виде новоприбывших один из одетых в рясу мужчин поднялся на ноги и, сойдя с клироса, спросил шедшего впереди воина, что привело их в церковь. Из уважения к службе и покойнику они разговаривали вполголоса; но эхо громадного пустого здания подхватывало их слова к глухо повторяло в боковых приделах.

— Монах! — сказал сзр Оливер (ибо это был он), выслушав донесение стрелка. — Брат мой, я не ожидал вашего прихода,— продолжал он, поворачиваясь к молодому Шелтону.— Кто вы? И по чьей просьбе вы присоединяете свои молитвы к нашим?

Дик, не снимая капюшона с лица, сделал сэру Оливеру знак отойти немного в сторону от стрелков. И как только тот отошел, Дик сказал:

— Я не надеюсь обмануть вас, сэр. Моя жизнь в ваших руках.

Сэр Оливер вздрогнул, его толстые щеки побледнели; он долго молчал.

— Ричард, — сказал он наконец, — я не знаю, что привело тебя сюда; наверно, что-нибудь дурное. Но во имя нашей прошлой дружбы я тебя не выдам. Ты просидишь всю ночь на скамье рядом со мной; ты просидишь со мной до тех пор, пока милорд Шорби не будет обвенчан. Если все вернутся домой невредимыми, ты уйдешь, куда захочешь. Но если ты пришел сюда ради крови, кровь эта падет на твою голову. Аминь!

Священник набожно перекрестился, повернулся и поклонился алтарю.

Он сказал несколько слов солдатам, взял Дика за руку, провел его на клирос и посадил рядом с собой на скамью. Молодой человек, приличия ради, сейчас же опустился на колени и, казалось, погрузился в молитву.

Но мысли его и глаза блуждали по сторонам. Он заметил, что трое воинов, вместо того чтобы вернуться домой, удобно уселись в боковом притворе; и он не сомневался, что они остались здесь по приказанию сэра Оливера. Итак, он попался. Эту ночь он проведет в церкви, среди мерцающих огоньков и призрачных теней, глядя на бледное лицо того, кого он убил, а утром он увидит, как его возлюбленную у него на глазах обвенчают с другим человеком.

Но, несмотря на грустные эти мысли, он овладел собой и терпеливо ждал.

ГЛАВА IV.

В МОНАСТЫРСКОЙ ЦЕРКВИ

В монастырской церкви города Шорби служба шла, не прекращаясь, всю ночь, то под пение псалмов, то под звон колокола.

За шпиона Раттера усердно молились. Он лежал так, как его положили, — мертвые руки, скрещенные на груди, мертвые глаза, устремленные в потолок. А рядом, на скамье, юноша, убивший его, ожидал в сильнейшей тревоге наступления утра.

Только однажды в продолжение этих часов сэр Оливер обернулся к своему пленнику-

— Ричард, — прошептал он, — сын мой, если ты задумал сделать мне зло, я хочу уверить тебя, что ты замышляешь против невинного человека. Я сам признаю себя грешным перед лицом небес, но перед тобой я безгрешен.