Грехи дома Борджа - Сара Бауэр

Как только мы вернулись в Феррару, чтобы провести там зиму, мадонна стала капризной и нетерпимой, а дон Франческо отправился в Мантую ожидать родов своей жены. Я радовалась, что снова дома, с удовольствием предвкушая спокойные недели рождественского поста, вечера у камина, которые мы проводили за шитьем риз для собора и собственных бальных платьев, развлекаясь низменными сплетнями и чтением изящной литературы, чтобы подготовиться к предстоящему сезону. Я находила покой в том, что ни верность, ни флирт для меня не имели значения. Ценила обыкновенные вещи, такие, как запах горящей древесины, паутину, сверкающую росой, шум дождя, когда среди ночи капли стучат по оконным ставням. Это был предел моих мечтаний, и большего мне не хотелось.

Готовясь к рождественскому посту, донна Лукреция возобновила визиты к сестре Осанне, хотя условия в монастыре Святой Екатерины стали менее строгими, чем раньше. Вскоре после смерти старого герцога поползли слухи, будто сестра Лючия Нарнийская мошенница, она сама нанесла себе стигматы, а потом по ночам, уединившись в келье, расковыривала затянувшиеся ранки острой палочкой. В этой самой келье ее и заперли, не позволяя даже посещать службу в часовне, зато авторитет сестры Осанны возвысился до небес. Теперь она была единственным подлинным носителем ран Христа в Ферраре, перестала скрывать свое пристрастие к сладкому и мягкой мебели, став похожей на ребенка-тирана, получающего то, что хочет.

Утро запланированного визита в конце ноября выдалось холодное, дыхание реки зависло над городом тяжелым туманом, оседавшим каплями на стенах замка под гобеленами, вывешенными на зиму. Однако мадонна проснулась, жалуясь на головную боль и ноющие кости, поэтому вместо себя в монастырь послала меня с дарами – ароматными восковыми свечами и вишней в сиропе. Свечи, как она сказала, следовало использовать во время молитвы за освобождение Чезаре. Я улыбалась, кивая, а сама чувствовала себя плотным гобеленом, за которым стекает холодный пот зимы.

Дорога в монастырь проходила мимо дворца Джулио, и я, под влиянием минуты, решила заглянуть туда и повидать Анджелу. Мы мало общались после моего возвращения, а остановка в пути, пусть и коротком, была необходима, поскольку от сырости у меня невыносимо разболелись колени. Наверное, аптекарь, изготовивший пилюли, прописанные мне сиром Тореллой, что-то напутал в рецепте.

Во дворе уже стояло несколько лошадей и мул, по алой попоне которого я сразу догадалась, что на нем приехал кардинал. Меня слегка передернуло, но вовсе не от холода. После ссоры из-за Рейнальдо братья не обменялись ни одним добрым словом. Присутствие Ипполито в доме Джулио не предвещало ничего хорошего. Еще до того, как раб распахнул огромные створки дверей, до меня донесся разговор на повышенных тонах.

– Где он? – воскликнул Ипполито. – Могла бы уже сказать. Все равно мои люди обыскивают дом и сад. Они обязательно найдут его.

– Убери от меня руки! – кричала Анджела. – Джулио здесь нет, а о твоем несчастном певце мне ничего не известно, и вообще я о нем не думала. – Хотя слова были резкие, в голосе звучали напряжение и страх.

Слуга в нерешительности замер, рука в белой перчатке зависла над серебряной с золотом дверной ручкой. Я подбодрила его кивком.

– Монна Виоланта, – объявил он, для виду поклонился и поспешил удрать.

Ипполито, державший Анджелу за запястье, оттолкнула ее, как горящую головешку, увидев меня. Анджела кинулась обниматься, и я почувствовала, что она вся дрожит, когда ее пересохшие губы коснулись моей щеки. Она осталась стоять рядом, вцепившись в мою руку, а Ипполито в своем алом шелке, натянутом на груди, повернулся спиной к огню и сжал кулаки. За то время, что мы не виделись, он значительно прибавил в весе и стал напоминать мощного коренастого бойцового бычка, а его гнев, казалось, наполнил всю комнату.

– Я ехала в монастырь Святой Екатерины, – тихо и сдавленно проговорила я. – Вот и подумала…

Дверь снова распахнулась. Анджела облегченно выдохнула, но тут же снова напряглась, заметив, что это не Джулио, а один из охранников Ипполито.

– Ничего, Ваше Высокопреосвященство, – сказал он, ловко щелкнув каблуками. – Мы везде посмотрели, даже в леднике.

– Во всех пристройках? А в пещере за водопадом? В храме Трех граций?

– Так точно, Ваше Высокопреосвященство.

Ипполито досадливо фыркнул и подошел к нам, остановившись так близко, что до меня долетели винные пары его дыхания и камфарного масла от одежды. Уставившись на Анджелу, словно меня здесь не было, он спросил:

– Как по-твоему, почему этот маленький бастард хочет получить все, что принадлежит мне?

– Я не принадлежу тебе, как и Рейнальдо. Бог даровал каждому из нас свободную волю.

– И ты осмеливаешься говорить со мной о Боге, шлюшка? – Ипполито занес руку, словно собираясь ударить Анджелу, но она не дрогнула, с вызовом вздернула подбородок, и он опустил руку. – Что он может тебе дать, чего я не могу, Анджела? У меня и богатства больше, и власти, и ты не станешь притворяться, будто я не знаю, как тебя ублажить.

– Любовь не определяется богатством, властью и опытом в постели, Ипполито, – терпеливо произнесла она, словно взрослый, разговаривающий с упрямым ребенком. – Я люблю его. Один взгляд его глаз означает для меня больше, чем все, что ты можешь мне дать. Мне жаль.

– Жаль? Да ты понятия не имеешь, что означает жалость. – Он помолчал, тяжело дыша. – Однако вскоре ты это узнаешь.

Позвав своих охранников, он нас покинул. Анджела опустилась на подоконник, прислонившись спиной к открытой ставне. Я присела рядом и ждала молча, пока она смотрела в сад, не в силах задержать взгляд ни на одном предмете дольше секунды. Ее беспокойство напоминало тот фонтан, что бил внизу, чьи струи разлетались на ветру. Вскоре Анджела немного успокоилась, улыбнулась и взяла мои руки в свои.

– Я беременна, – сообщила она. – Мне кажется, это давно должно было случиться, но… сама знаешь… после аборта… А тут недавно вечером я почувствовала, как ребенок шевельнулся. Поначалу я решила, что это просто несварение – на ужин подавали очень жирные макароны, – но Джулио предложил помассировать мне живот и сразу все понял. – Подруга прижала мою ладонь к своему боку. – Вот тут. Потрогай. – Живот у нее был небольшой, но твердый, и через несколько секунд я действительно ощутила под ладонью трепет новой жизни.

– По-твоему, сколько месяцев? – спросила я, стараясь изобразить взволнованность и радость.

– Пять, может, шесть. Ну разве это не чудесно? Теперь нам должны позволить пожениться.

– Надеюсь, ты не призналась Ипполито.

– Ты первая, кому я рассказала. Если бы ты сегодня не приехала, я бы разыскала тебя даже прежде Лукреции. Порадуйся за меня, Виоланта.

Я улыбнулась, надеясь, что улыбка послужит примочкой на рану в моем сердце. Мне хотелось разделить радость; я все равно не смогла бы вернуть себе ребенка, возмутившись ее счастьем. И через какое-то время я начала оттаивать под действием ее тепла. Мы перешли с подоконника на мягкий диванчик рядом с камином. Рабыня подбросила в камин дров и принесла поднос с разными салатиками, гренками и жаренными в масле кроличьими ушами, от которых Анджела отказалась из страха, что у ребенка будет заячья губа. Мы поговорили о необходимости питаться горячей пищей, чтобы родился мальчик, отдыхать и не пренебрегать физической нагрузкой, обсудили имена и то, как Анджела обставит комнату для родов. Она выразила надежду, что я сумею быть рядом в решительный час, и рассказала, что Джулио уже сочиняет песни, дарящие покой во время родов. Дверь в комнату будет открыта, пояснила Анджела, для приличия повесят лишь занавеску, и Джулио будет сидеть снаружи вместе с музыкантами и петь своим прекрасным голосом. Мы посплетничали насчет донны Лукреции и дона Франческо Гонзага, о том, как часто они обмениваются письмами. Мадонна говорила, что дон Франческо помогает ей в ее попытках освободить Чезаре из тюрьмы, и, вероятно, тут она не кривила душой. Это был бы самый верный для него путь к ее сердцу.

Приближался вечер, а когда пришла рабыня и зажгла свечи, я вдруг вспомнила, что не выполнила поручения к сестре Осанне. Анджела прошлась по двору, провожая меня. Я села на мула, а она стояла и гладила его по носу, пока мы прощались, договариваясь о встрече на следующий день, когда Анджела приедет в замок, чтобы сообщить кузине новость о своей беременности. Внезапно ворота на улицу с грохотом распахнулись, и во двор галопом ворвался Ферранте, разогнав во все стороны кур и кошек и чуть не раздавив мальчишку, таскавшего воду из колодца. В семье герцога Эрколе до сих пор соблюдался траур, и нестриженая шевелюра и борода Ферранте обрамляли искаженное болью лицо наподобие диких желтых змей. Вздымающиеся бока лошади, темные от пота, покрывала пена.

– Анджела, нужно ехать. Слава богу, ты здесь, Виоланта. – Задыхаясь, он соскочил с седла.