Жизнь Шарлотты Бронте - Элизабет Гаскелл

Годы спустя это место превратилось в гостиницу, где останавливались люди, связанные с университетом, а также деревенские священники, приезжавшие в Лондон на несколько дней и не имевшие друзей или знакомых в обществе. Они были рады послушать о том, что происходит в литературном мире: такие новости всегда можно было узнать из разговоров, которые велись в кофейной комнате. Мистер Бронте, приезжавший в Лондон пару раз на короткий срок во время учебы в Кембридже и службы в Эссексе, останавливался именно здесь. Сюда же он привез и дочерей, когда сопровождал их в Брюссель, и сюда Шарлотта и Энн приехали теперь, потому что совершенно не представляли, куда еще направиться. Однако в этой гостинице жили исключительно мужчины; я полагаю, что здесь не было прислуги женского пола. Дом в течение целого столетия служил больше для деловых встреч, и потому постояльцев было немного, здесь могли иногда заночевать деревенские книжные торговцы или священники. Но в любом случае деловая атмосфера и преобладание постояльцев-мужчин делало это место странным пристанищем для барышень Бронте. Служивший здесь официантом «седовласый старик», похоже, был с самого начала очарован тихой простотой двух молодых дам и старался, как мог, устроить их поудобнее и поуютнее на втором этаже, в длинной грязной комнате с низким потолком, где обычно назначались деловые встречи. Высокие узкие окна выходили на мрачную Патерностер-роу. Сестры садились за стол у самого дальнего окна (мистер Смит рассказывал мне, что нашел барышень именно там, когда в субботу вечером заехал за ними, чтобы отвезти в оперу). Оттуда были видны только темные дома на противоположной стороне: ничто не двигалось и не менялось. Казалось, дома напротив находятся на расстоянии протянутой руки, хотя гостиницу отделяла от них целая улица. Вдали гулко, подобно голосу невидимого океана, гудел Лондон, но каждый шаг по мостовой внизу на пустынной улице был отчетливо слышен. Как бы ни было, сестры предпочли оставаться в «Чаптер кофе-хауз», вместо того чтобы принять приглашение мистера Смита и его матушки. Через несколько лет Шарлотта писала в романе «Городок»:

С тех пор мне приходилось бывать и в Уэст-Энде, и в парках, и на красивейших площадях, но по-прежнему я больше всего люблю Сити. Сити всегда так серьезен: в нем серьезно все – торговля, спешка, шум. Сити трудится и зарабатывает себе на жизнь, а Уэст-Энд лишь предается удовольствиям. Уэст-Энд может вас развлечь, а Сити вызывает у вас глубокое волнение228.

В воскресенье утром Шарлотта и Энн хотели послушать доктора Кроули, и мистер Уильямс проводил их в церковь Сент-Стивен-Уолбрук. Однако барышень ждало разочарование: доктор Кроули в тот день не служил. Мистер Уильямс также отвез их (как упомянула в письме мисс Бронте) на чай к себе в дом. По пути они проехали мимо Кенсингтон-гарденс, и мисс Бронте была поражена красотой этого места, свежей зеленью газонов и пышными кронами деревьев. Шарлотта писала о различии в пейзажах юга и севера, а затем отметила мягкость и богатство интонаций в голосах тех, с кем ей довелось беседовать в Лондоне, – похоже, это произвело сильное впечатление на обеих сестер. Те, кто разговаривал в это время с «сестрами Браун» (еще один псевдоним, также начинающийся на «Б»), запомнили их как робких и сдержанных маленьких провинциалок, сильно терявшихся и не знавших, что сказать. Мистер Уильямс рассказывал мне про тот вечер, когда он сопровождал их в оперу: когда Шарлотта поднялась по пролету лестницы, ведущей от главного входа к первому ярусу лож, она была так ошеломлена богатым убранством вестибюля и буфета, что невольно схватила его за руку и прошептала: «Знаете, я ведь к такому не привыкла». И в самом деле, это зрелище составляло сильный контраст с тем, что сестры Бронте видели всего несколько часов назад, когда шли пешком по дороге из Хауорта в Китли, с сильно бьющимися сердцами, взволнованные и решительные, не замечая бушевавшей вокруг грозы, поскольку мысленно были уже в Лондоне, где им предстояло доказать, что в действительности они два разных человека, а не один. Нет ничего удивительного в том, что они вернулись в пасторат вымотанные после страшного напряжения, в котором пребывали всю поездку.

Следующее письмо, свидетельствующее о жизни Шарлотты в это время, оказывается очень далеко от какой-либо радости.

28 июля

Брэнвелл ведет себя по-прежнему. Его здоровье совсем подорвано. Папа не спит из-за него ночами, а иногда не можем заснуть и мы. Сам Брэнвелл спит бо́льшую часть дня, а ночью бодрствует. Но у кого в доме нет своего наказания?

Подруги мисс Бронте по-прежнему не знали о том, что она – автор «Джейн Эйр», и одна из них прислала письмо, в котором содержались вопросы о кастертонской школе. Стоит привести ответ Шарлотты, датированный 28 августа 1848 года.

Поскольку ты хочешь получить ответ еще до возвращения домой, пишу незамедлительно. Часто бывает так, что если мы отвечаем на письма не сразу, то в дальнейшем возникают препятствия, заставляющие нас отложить ответ на непростительно долгое время. В моем последнем письме я забыла ответить на твой вопрос и потом сожалела о своем упущении. Поэтому начну с него, хотя боюсь, что сведения, которые я тебе посылаю сейчас, несколько запоздали. Ты пишешь, что миссис *** подумывает о том, не послать ли *** в школу, и хочет узнать, будет ли подходящим местом школа для дочерей священников в Кастертоне. Мои знания об этом учреждении сильно устарели, поскольку относятся к событиям двадцатилетней давности. В то время эта школа лишь зародилась, и эти годы не назовешь иначе как болезненными. Тифозная лихорадка периодически посещала ее, туберкулез и золотуха во всех формах, какие только могут породить дурной воздух и вода, плохое и недостаточное питание преследовали несчастных учениц. В те годы это не было подходящим местом для кого-либо из детей миссис ***, но я понимаю, что очень многое с тех пор изменилось к лучшему. Школа переехала из Кован-Бридж (места столь же нездорового, сколь и живописного, расположенного в низине, влажного, с прекрасным пейзажем: леса и воды) в Кастертон. Условия жизни, питание, дисциплина, порядок оплаты – все это, надо думать, полностью изменилось и значительно улучшилось. Мне говорили, что те ученицы, которые вели себя хорошо и оставались в школе до конца обучения, получали места гувернанток, если чувствовали к этому призвание. Большое внимание уделялось тому, чтобы они имели прекрасный гардероб при выпуске из Кастертона. <…> Старейшее семейство в Хауорте, предки которого жили здесь, говорят, в течение тринадцати поколений, покинуло наши места. <…> Папа, слава Богу, пребывает в добром здравии, особенно если учесть его возраст. Его зрение, как мне кажется, тоже скорее улучшается, чем наоборот. Сестры также чувствуют себя хорошо.