Хлеб - Юрий Черниченко

Стоп! Вот и кардинальная разница.

Целинный спор о парах шел при тормозе селекции: яровые сорта не могут использовать достаток пищи и влаги, ложатся. Южная дискуссия идет при наличии шедевров, развивших способность растений перерабатывать накопленное питание до невиданной мощности.

Таить не от кого: урожаи в 80–90 центнеров интенсивные пшеницы показали только по чистому пару. Чудес не бывает: потенциал новых озимых раскрывается при таком насыщении почвы азотом, фосфором, калием, при таком расходе влаги, какие просто ни к чему старой невзыскательной «кооператорке» или «украинке» — вытянулась бы и полегла, «как пьяный путник на ночлеге».

…Профессор-химик, сосланный за пропаганду народничества в глухую смоленскую деревню Батищево, ввел «торговое растение» — лен. Не бог весть какая новинка для Смоленщины. Но, культура интенсивная, промышленная, ленок потребовал целой цепи преобразований, и перемены эти и стали едва ли не самым острым сюжетом писем «Из деревни» Александра Николаевича Энгельгардта. «…Вы ввели посев льна и клевера, — сейчас же потребуется множество других перемен, и если не сделать их, то предприятие не пойдет на лад. Потребуется изменить пахотные орудия и вместо сохи употреблять плуг, вместо деревянной сохи — железную, а это, в свою очередь, потребует иных лошадей, иных рабочих, иной системы хозяйства по отношению к найму рабочих и т. д.». Цитируя это место, Владимир Ильич Ленин, отмечавший замечательную трезвость взглядов Энгельгардта, его простую и прямую характеристику действительности, «его едкое высмеивание всяких попыток путем регламентации сверху облагодетельствовать мужика», делает обобщающий вывод:

«…новая организация хозяйства требует и от хозяина предприимчивости, знания людей и уменья обращаться с ними, знания работы и ее меры, знакомства с технической и коммерческой стороной земледелия… Различные изменения в технике земледелия неразрывно связаны друг с другом и ведут неизбежно и к преобразованию экономики».

Энгельгардтов лен — все-таки частный случай, хотя и блестяще осмысленный и описанный. А неужто такой действительно революционный сдвиг в земледелии — возможность получать не сто пудов, а сто центнеров — не потянет целую цепь перемен, не перевернет кверху тормашками какие-то представления и мерки? С другой стороны (тут закон НТР, действует он во всех отраслях), более совершенное всегда уязвимей, высокооборотистое взыскательней к тому, в чьих оно руках. Ведь и в сказках-то любой чудесный объект содержит загвоздку, условие применения, без которого его свойства оборачиваются в противную сторону.

Опрокинув давние понятия о нормах питания, о точности в сроках сева, новые хлебные сорта перевели старый чистый пар из экстенсивного приема в самые экономичные, интенсивные — во всяком случае там, где грозят засуха и вымерзание. Исчезла агротехника озимой пшеницы как единой культуры — возникла агротехника сорта, каждого сорта в отдельности. Агроному надо переучиваться, как некогда при замене винтовых самолетов реактивными переучивался летчик, желавший остаться на высоте. Загвоздкой же новых сортов — сотни раз печатно и устно открывали эту тайну авторы-селекционеры! — является одно: создавались они для хороших условий и не приспособлены к плохим. Если условия плохие, сорт проявит себя хуже, чем неприхотливые аборигенные сорта.

«Жигули» не заправляют соляркой, мирясь с дороговизной бензина. Не оспаривается право ИЛ-62 на бетон взлетного поля — надо так надо. А вот запросы конструктора сортов всерьез не принимаются. «Нельзя!» — «А-а, сойдет». — «Ну видите же — нельзя!» — «А мы еще раз — чуть по-другому». — «Вы можете понять— нельзя!» — «Это вам на делянках нельзя, а в производстве — нужно!..»

К вопросу о хороших условиях. В памятном 1972-м площадь погибших озимых составила 10,5 миллиона гектаров. Из них 5,3 миллиона были посеяны так и тогда, что всходов не дали вообще — зиме и вредить не пришлось. Еще четыре миллиона гектаров вошли в зиму в состоянии «выйдет — не выйдет», их судьба зависела от снисхождения стихий. И лишь 0,8 миллиона гектаров можно честно ставить в графу «вымерзание».

Площади чистого пара только в Федерации сокращены за последние четыре года на 4,2 миллиона гектаров. В оптимальный срок, за месяц до посева, в хозяйстве обычно бывает подготовлено под озимь не больше 65 процентов массивов. Колдовства не нужно, чтобы лишить новый сорт всего его богатырства, — достаточно посеять его по кукурузе. Или по подсолнечнику. То есть по глыбам иссушенной земли, скрывающей воздушные камеры. Или ждать уборки сахарной свеклы и сеять озимь уже вдогонку осени, на авось. В станице Вешенская «безостая-1» в посевах по кукурузе дает что ни год на полтонны ниже заурядной яровой. Пшеницы Василия Николаевича Ремесло уже кормят Подмосковье, зимуют на Алтае и в Кустанае, поднимают сборы ФРГ. Но есть зона, куда не могут проникнуть: Центральная черноземная зона. Верней, они там районированы, но урожая не повысили, не стали экономической реальностью. Пары тут практически ликвидированы — и классический чернозем засевают серыми хлебами.

Новые сорта не переносят «дикта».

— «Дикт», — объясняет свой термин Василий Николаевич Ремесло, — это когда помыкают агрономом. Превращают его в мальчика на побегушках. Когда от серьезной и сложной работы толкают его к ловле удачи, к карточной игре. Культивируется сортовой ажиотаж. Заглянул тут к нам в Мироновку знакомый хлопец из Корсунь-Шевченковского, сияет: «Привез новый сорт от Лукьяненко! «Предгорная», в Адыгее достал». — «Много ли купил?» — «Только пульман, ведь все рвут», — «Вези, — говорю ему, — на мельницу, коровам присыпка будет». Какое там — посеял! Померзла, конечно… Агронома стали ценить по тому, сколько у него сортов в испытании — десять или двадцать. Мол, будете верить госсортсети — провороните удачу. Селекционерам делить нечего. Только глубокое уважение к Павлу Пантелеймоновичу заставляло меня говорить, что «безостую» в Киевской области насаждать нельзя, это от азарта. Когда под маркой испытаний колхоз высевает дюжину сортов, сеет в один срок, без системы в опытах — он и себя с панталыку собьет, и навредит семеноводству. Забывают ареалы сортов, не хотят слышать, что дело агронома — реализовать потенциал уже сделанного для него. Структура — с ней в районе решают, агротехника — вкалывать нужно, вот и ловят жар-птицу. «Дикт» в структуре площадей ведет к отставанию агротехники от селекции.

(Я посылал Василию Николаевичу гранки своей статьи насчет этого «дикта», он согласился, но собственное словцо на бумаге его смутило. Может — «диктат»? Нет, это что-то другое. «Диктовка»? Средняя школа получается. Думали-гадали, ничего точнее не нашли. «Дикт»!)

Сортовая обстановка быстро меняется. Понадобились сорта арьергарда — для заурядных предшественников. Опрокинутая было сортами-лауреатами «местная» селекция оправилась, овладела их генофондом, учла тревожную способность кубанских пшениц «отключать» белок, если корням взять нечего, — родились завидные новинки. Степь как бы вновь открыла одесского мастера Федора Григорьевича Кириченко. Поступил вклад из Днепропетровска. На Дону сотни тысяч гектаров заняли «ростовчанка» и «донская остистая» зерноградца Ивана Григорьевича Калиненко.

Оно начиналось арьергардом, а поскольку уровень урожаев был уже задан «безостой», то и состязаться среднему поколению селекционеров пришлось с шедевром Лукьяненко. «Ростовчанку» приняли на полмиллиона гектаров не за клейковину, а за превышение в урожайности над «безостой». Тем самым и селекция второго, так сказать, призыва вступила в войну за условия, в тот же бой с «диктом».

— Сорта без паров — мертвый капитал, главное — не гектары, а высота, надежность и качество урожая, — прямо-таки формулами говорит Иван Григорьевич Калиненко. — Сальск и Зерноград вышли в последние годы за тридцать центнеров среднего сбора и стали сильное зерно давать именно потому, что возродили пары. А Песчаноокопский район не имеет паров даже для семенных участков. Пар стал не только накопителем влаги и пищи — он позволяет посеять в нужное время… Ложь, будто нельзя сокращать площади зерновых — сокращать нельзя только сбор хлеба, его надо наращивать! Один человек в обкоме, умный человек, говорит мне: «Увижу тебя — и спрятаться хочется…» Столько раз, значит, все это доказываю. А разве это мое дело? В хуторах когда-то гутарили: «Дождь да гром — не нужен и агроном». Ерунда, при этом он еще нужен! Но если доведен строгий процент под кормовые — шестнадцать, и не рыпайся, — если требуют вернуть удельный вес зерновых в пашне к уровню начала шестидесятых годов, когда за пары снимали с работы, — вот тогда действительно не нужен агроном. Счетовод нужен, учетчик, а не технолог!

Это говорит уже второе поколение создателей новых сортов (Иван Григорьевич Калиненко учился у Ф. Г. Кириченко).