Маледикт - Лейн Робинс

— Ну, что скажешь? — спросил Маледикт, распахнув дверь.

Джилли поежился под взглядом черных глаз, сверкавших из-под маски ворона. Он подумал, как же Маледикт красив, словно видел его впервые. Чувственный рот под черным клювом изогнулся в задорной улыбке, преображая овал лица. На одно умопомрачительное мгновение Джилли показалось, что под маской прячется женщина.

— Что, язык проглотил? — спросил Маледикт; грубоватая хрипотца разогнала едва возникшее видение. Он шагнул ближе, и вороньи крылья, нашитые на одежду, засияли, переливаясь зеленым, золотым и снова черным. Запах пыльных крыльев, смешанный с нежным ароматом сирени, окатил Джилли с головы до ног. Он представил, что целует страстные губы, и внезапная сила влечения заставила его вздрогнуть.

Лизетта часто посмеивалась над ним за любовь к Маледикту, и Джилли позволял ей это, признавая очарование юноши и тот факт, что он ему не принадлежит. Какая сладко-горькая боль. И сегодня вечером впервые Джилли задумался, не сможет ли он все изменить? Задумался, почему зов его сердца и тела так не совпадал с его привычными наклонностями. Джилли положил руки на узкие плечи Маледикта и привлек его к себе; перья зашуршали о ладони.

Маледикт поднял взгляд, вопросительный и нетерпеливый.

— Ну, скажи хоть что-нибудь. Я думал, тебе понравятся перья. А сколько я потратил времени на то, чтобы их собрать. — Джилли воображал, как под его поцелуем унылая гримаса Маледикта преображается в нежную улыбку; впрочем, маска с клювом казалась более чем удачной защитой против подобных поползновений.

— По-твоему, благоразумно выставлять напоказ свою приверженность Чернокрылой Ани? — спросил Джилли вместо поцелуя.

— Сейчас ведь не модно верить в богов, разве ты забыл? — сказал Маледикт, отталкивая друга. — И вообще, мы с тобой уже опаздываем, а ты до сих пор не одет для маскарада. А то вдруг Ворнатти явится и решит тряхнуть стариной? Мне бы не хотелось, чтобы он заставлял тебя исполнять свои грязные желания.

И вновь два полумесяца бальной залы объединились, открывшись друг другу, — утренняя половина Ариса и таинственный полумрак придворных. Но кружение времени и небес было раздроблено, превращено в лабиринты зеркалами, слегка покачивавшимися от шума шагов. Зеркала отражали золоченые стены с затейливыми узорами и перемещения великосветских повес, в костюмах которых сочетались кружева и кожа, меха и бриллианты, а фантазия ограничивалась лишь содержимым кошельков и, реже, — здравым смыслом.

Вельможи собирались возле этих обманчивых стен, с которых прежде на них устремляли свои взоры боги, созерцавшие Темное Солнцестояние, когда сходятся вместе живые и мертвые. Теперь зеркала служили лишь для умножения числа гостей, и их собственные отражения были единственными призраками. Королевские лакеи в масках, облаченные в серый бархат, двигались сквозь толпу, будто духи умерших, которых избегала знать.

В самом центре залы возвышался помост с пологом из бледно-серой ткани, мерцавшей, как капли дождя в лунном свете. Позолоченные кресла на помосте были пусты, спинки задрапированы черным — Арис позволил себе единственный знак скорби по брату, тело которого до сих пор не нашли.

Лицо Маледикта под маской было суровым; губы, прикрытые маленьким бархатным перышком, сжимались все плотнее по мере того, как он оглядывал залу, по одному отсеивая вельмож в личинах. Джилли заметил, что мало кто из придворных, даже якобы неузнаваемых, осмеливались встретить взгляд Маледикта.

— Янус будет на возвышении вместе с Арисом, — сообщил Джилли. — Ты знаешь, в какой маске?

— Неужели ты думаешь, что маска способна скрыть его от меня?

Королевский помост превратился в улей, бурлящий жизнью; забегали, засуетились лакеи. За их спинами, за серебристыми шторами, виднелось поредевшее семейство Ласта. Арис, весь в торжественно-белом, тем не менее, надел черные нарукавные повязки; маска его символизировала Печаль.

Адиран сидел справа от отца, на троне королевы, где его хрупкая фигурка казалась совсем крошечной, гномьей. По обе стороны от Адирана, высунув языки, на толпу взирали мастиффы. Принц то и дело бросал им разные лакомства, которые собаки ловили на лету. Лакей, неуклюжий от волнения, запутался в собственных ногах, и Хела выбранила его утробным, внезапным лаем. Ади хихикнул и потянул собаку за уши, придерживая другой рукой маску. Это была полумаска из белого атласа, отороченного синим, которую принц все норовил сдвинуть на лоб, ероша волосы.

Позади Адирана, облокотившись на высокую спинку трона, стоял голубоглазый человек в маске пса. Ади поднял голову и тявкнул, подражая Хеле с удивительной точностью. Янус в очередной раз поправил маску на лице кузена. Потом поднял глаза и, встретившись взглядом с Маледиктом, улыбнулся.

— Вы танцуете? — спросил женский голос над ухом Маледикта; ладони легли ему на плечи, дыхание коснулось затылка.

Несмотря на сладость слов, в голосе, который Маледикт узнал сразу, слышалось напряжение. Юноше даже смотреть не понадобилось на эту маску.

— На каком же основании, леди? — спросил Маледикт, оглядывая ее костюм — близнец его собственного, хоть и не по цвету. Тогда как перья Маледикта были черны, что совсем не соответствовало случаю, Мирабель нацепила белоснежные перья; белый цвет, кстати, снова вошел в моду. Клювастую маску возле глазниц украшали рубины — единственная искра цвета, которую Мирабель себе позволила. И даже волосы Мирабель были белы от пудры.

— Подумайте, как чудесно мы будем смотреться вместе, — проворковала Мирабель, стараясь завлечь Маледикта.

— Неужели это важнее вражды и злобы? — Несмотря на беззаботный вид, Маледикт насторожился при ее появлении. Он не забыл, как в Джекел-парке ни с того ни с сего подчинился этой интриганке, словно взгляд ее обладал способностью гипнотизировать. Сейчас Маледикт чувствовал примерно то же самое.

— Бесконечно, — отозвалась Мирабель, протягивая руки. Маледикт ошибся, решив, что рубины были единственным цветным пятном: ногти на открытых, без перчаток, пальцах Мирабель накрасила красным лаком, как обычная шлюха.

Маледикт резко отвернулся — и обнаружил на своем пути раскачивающееся зеркало. В нем отражался Янус: он склонился к руке какой-то молодой женщины и с улыбкой пригласил ее на танец под одобрительным взглядом Ариса. Рядом ослепительно-белым красноглазым призраком в зеркале возникла Мирабель, и вот уже их руки сплелись; танец начался.

Они танцевали молча, Маледикт старался не поддаваться нараставшему ощущению, что он — не более чем тень Мирабель, и что разума у него не больше, чем у тени… Наконец Маледикт собрался с силами и хрипло сказал: