Легенда о Тиле Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, их приключениях отважных, забавных и достославных во Фландрии и других странах - Шарль де Костер

На другой день кровь опять потекла в монастырь; солдаты пришли, но не принесли хлеба, а только смотрели на заключённых и говорили:

– Пятьсот валлонов, англичан и шотландцев, которым вчера отрубили головы, выглядели лучше; эти изголодались, конечно, но кому же и умирать с голоду, как не гёзу: гёз ведь значит «нищий».

И в самом деле, бледные, измождённые, дрожащие от озноба, они были похожи на призраки.

Шестнадцатого августа в пять часов вечера пришли солдаты и со смехом раздавали узникам хлеб, сыр, пиво.

– Это предсмертный пир, – сказал Ламме.

В десять часов пришли четыре батальона: командиры приказали открыть ворота монастыря и, поставив заключённых по четыре человека в ряд, приказали им идти за барабанами и свирелями вплоть до места, где им сказано будет остановиться. Некоторые улицы были красны; и так они шли по направлению к Полю виселиц.

Здесь и там на лугах краснели лужицы крови; кровь была кругом под стенами. Тучами носились всюду вороны; солнце заходило в тумане, небо было ещё ясно, и в глубине его робко зажигались звёздочки. Вдруг послышались жалобные завывания.

– Это кричат гёзы, запертые в форте Фейке, за городом, – сказали солдаты, – их приказано уморить голодом.

– И наш час пришёл, – сказала Неле. И она заплакала.

– Пепел стучит в моё сердце, – сказал Уленшпигель.

– Ах, – сказал Ламме (он говорил по-фламандски, и конвойные солдаты не понимали этого гордого языка), – ах, если бы я мог захватить кровавого герцога и заставить его глотать все эти верёвки, виселицы, плахи, гири, дыбы, тиски, глотать до тех пор, пока он не лопнул бы; если бы я мог поить и поить его пролитой им кровью, чтобы из его продырявленной шкуры и разодранных кишек вылезли все эти деревянные щепки и куски железа и чтобы он ещё не издох от этого, а я бы вырвал у него из груди сердце и заставил его сырьём сожрать это ядовитое сердце. Тогда уже наверное, уйдя из этой жизни, он попадёт в серное пекло, где дьявол заставит его жевать и пережёвывать эту закуску, и так во веки веков!

– Аминь! – сказали Уленшпигель и Неле.

– Но ты ничего не видишь? – спросила она.

– Нет.

– Я вижу на западе пять мужчин и двух женщин, – сказала она, – они сидят кружком. Один в пурпуре и в золотой короне. Он кажется главою прочих; они все в лохмотьях и тряпках. И на востоке, я вижу, тоже явились Семеро; один во главе их; он тоже в пурпуре, но без короны. И они несутся к западным женщинам и мужчинам. Они бьются с ними в облаках, но больше я ничего не вижу.

– Семеро, – сказал Уленшпигель.

– Я слышу подле нас, – сказала Неле, – в листве голос, точно дуновение ветра, говорит:

Средь развалин, в огне,И мечом на войне –Ищи!Там, где смерть, боль и страх,И в крови, и в слезах –Найди!

– Не мы – другие освободят землю Фландрскую, – сказал Уленшпигель. – Ночь темнеет, солдаты зажигают факелы. Мы уже подле Поля виселиц. О милая моя подруга, зачем ты пошла за мной? Больше ничего не слышишь, Неле?

– Слышу, – ответила она, – в хлебах звякнуло оружие. И там над этим склоном, повыше дороги, по которой мы идём, видишь, блеснул на стали багровый отсвет факелов? Я вижу огненные кончики фитилей аркебузов. Спят наши конвойные или ослепли? Слышишь громовый залп? Видишь, как падают испанцы под пулями? Слышишь: «Да здравствуют гёзы!» Бегом вверх по тропинке они подымаются с копьями наперевес; они сбегают по склону с топором в руке. Да здравствуют гёзы!

– Да здравствуют гёзы! – кричали Ламме и Уленшпигель.

– Вот солдаты дают нам оружие, – говорила Неле, – бери, Ламме, бери, дорогой! Да здравствуют гёзы!

– Да здравствуют гёзы! – кричит толпа пленников.

– Непрестанно палят аркебузы, – говорит Неле, – они падают, как мухи, потому что освещены факелами. Да здравствуют гёзы!

– Да здравствуют гёзы! – кричит отряд спасителей.

– Да здравствуют гёзы! – кричат Уленшпигель и пленники. – Испанцы в железном кольце! Бей, бей! Уж нет ни одного на ногах. Бей без пощады, война без жалости! А теперь собирай пожитки и бегом в Энкгейзен. Кому суконное и шёлковое платье палачей? Кому их оружие?

– Всем, всем! – кричат они. – Да здравствуют гёзы!

И в самом деле, они возвращаются на судне в Энкгейзен.

И Ламме, Неле и Уленшпигель вновь на своих кораблях. И снова поют они в открытом море: «Да здравствуют гёзы!»

И крейсируют перед Флиссингеном.

XIII

Здесь Ламме снова повеселел. Он охотно сходил с корабля на землю и, точно на зайцев, оленей и дроздов, охотился на быков, баранов и домашнюю птицу.

И не в одиночестве занимался он этой питательной охотой. Приятно было смотреть, как возвращаются с добычей охотники с Ламме во главе, как они ведут за рога крупный скот и гонят перед собой мелкий, хворостиной подгоняют стада гусей и на баграх с лодок тащат кур, цыплят и каплунов, невзирая на запрет.

Тогда на кораблях шёл пир горой, и Ламме приговаривал:

– Запах подливы вздымается к небесам, услаждая господ ангелов, которые говорят: «Какое чудесное мясо!»

Так разъезжая, они наткнулись на торговую эскадру из Лиссабона, командир которой не знал, что Флиссинген уже в руках гёзов. Эскадру окружили, приказали бросить якорь. Да здравствуют гёзы! Барабаны и свирели зовут на абордаж. У купцов есть пушки, пики, топоры, аркебузы.

Ядра и пули сыплются с кораблей гёзов. Их стрелки, сгрудившись за деревянными прикрытиями у грот-мачты, стреляют наверняка, не подвергаясь опасности. Купцы падают, как мухи.

– На помощь! – кричит Уленшпигель, обращаясь к Ламме и Неле. – Вперёд! Вот пряности, драгоценности, дорогие товары, сахар, мускат, гвоздика, имбирь, реалы, дукаты, блестящие «золотые барашки»: их более пятисот тысяч штук. Испанцы оплатят военные расходы. Выпьем! Отслужим мессу гёзов: эта месса – битва.

И Уленшпигель с Ламме носятся повсюду, точно львы, Неле играет на свирели, прячась за деревянным прикрытием. Вся флотилия захвачена.

По подсчёту убитых оказалось: у испанцев тысяча человек, у гёзов – триста; среди последних был повар корвета «Бриль».

Уленшпигель попросил позволения обратиться со словом к Трелону и морякам, на что Трелон согласился очень охотно. И Уленшпигель держал такую речь:

– Господин капитан и вы, братцы, мы получили в наследство множество пряностей, а вот перед вами толстячок Ламме, который находит, что наш бедный покойник – да возвеселит Господь его душу – был не великий профессор по части соусов. Так вот, поставим Ламме на его место, он будет кормить вас небесными жаркими и райскими супами.

– Отлично, – ответил Трелон и прочие. – Ламме будет корабельным коком[26]. Он будет носить большую деревянную шумовку, чтобы снимать пену со своих соусов и отгонять от них корабельных юнг[27].

– Господин командир, друзья и товарищи, – сказал Ламме, – вы видите, что я плачу от радости, так как я совсем не заслуживаю столь великой чести. Во всяком случае, раз уж вы удостаиваете прибегнуть к моему ничтожеству, я принимаю высокие обязанности мастера кухонного искусства на славном корабле «Бриль», но покорнейше прошу вас при этом даровать мне высшие права верховного начальства над кухней, дабы ваш главный повар – это буду я – мог по закону, праву и силе воспрепятствовать кому бы то ни было забирать и есть долю другого.

Трелон и прочие кричали:

– Молодец Ламме! У тебя будет и право, и сила, и закон.

– Но я, – продолжал он, – приношу вам ещё одно покорнейшее прошение: человек я жирный, крупный и увесистый, глубоко моё чрево, вместителен желудок; моя бедная жена – да возвратит мне её Господь – всегда давала мне две порции вместо одной; соблаговолите и вы мне даровать то же предпочтение.

Трелон, Уленшпигель и матросы ответили:

– Хорошо, Ламме, ты будешь получать два пайка.

И Ламме вдруг впал вновь в грусть и сказал:

– Жена моя, кроткая моя красавица, если что-нибудь может меня утешить в твоём отсутствии, то разве только деятельное воспоминание о твоей небесной кухне в нашем сладостном уголке.

– Полагается принести присягу, сын мой, – сказал Уленшпигель. – Принесите большую деревянную ложку и большой медный котёл.

– Клянусь, – провозгласил Ламме, – клянусь Господом, помощь которого призываю, клянусь хранить верность господину принцу Оранскому, по прозванию Молчаливый, правящему за короля областями Голландии и Зеландии; клянусь соблюдать верность господину де Люмэ, адмиралу, командующему нашим доблестным флотом, и господину Трелону, вице-адмиралу и командиру корабля «Бриль». Клянусь, по мере моих слабых сил, согласно нравам и обычаям великих древних поваров, оставивших после себя превосходные иллюстрированные труды о великом искусстве стряпни, изготовлять мясо и птицу, какие нам пошлёт судьба, и питать этими яствами вышереченного господина Трелона, командира, его помощника, в должности которого состоит друг мой, Уленшпигель, и всех вас, боцманы, лоцманы, рулевые, юнги, солдаты, пушкари, камбузные, вестовые командира, лекарь, трубач, матросы и все прочие. Если жаркое будет недожарено, а птица не подрумянится как должно быть; если от супа будет идти тошнотворный дух, пагубный для доброго пищеварения; если запах подливы не заставит вас всех ринуться – с моего соизволения, конечно, – в кухню; если я не сделаю вас весёлыми, а лица ваши благодушными, – я откажусь от моих высоких обязанностей, считая себя отныне не способным занимать престол кухонный. Так да поможет мне Господь в этой жизни и в будущей!