Невыносимая шестерка Тристы (ЛП) - Дуглас Пенелопа

Сцена заканчивается, мы уходим за кулисы, и я слышу, как в зале хлопают зрители, а мои братья одобрительно свистят.

— Ты была великолепна, — хвалит меня Кларк.

Но я не в силах поднять на него взгляд. Я с трудом сглатываю, мне начинает казаться, что сердце перестает помещаться в груди.

Я снова появляюсь перед зрителями для сцены бала, сцены с медсестрой, для моей битвы с Тибальтом… и моей смерти.

Я кричу, слезы текут по лицу, когда я падаю на пол, и Меркуцио наконец-то понимает, что все это оказалось напрасным. Он пытался защитить жизнь своего друга, но не сумел защитить собственное счастье. Он сам все испортил. Просто домино в трагедии — Меркуцио не смог увидеть, как мало осталось времени.

Как это закончится, если кто-нибудь изменит правила игры.

И как впервые я осознаю, что вопиющая сюжетная дыра в этой истории на самом деле никогда не была сюжетной дырой. Независимо от того, покинула ли Джульетта родительский дом на своих ногах или в гробу, для нее все равно был уготован один и тот же финал, так зачем вообще инсценировать ее смерть? Джульетте просто следовало уйти, когда отец преподнес ей такую возможность.

Но она этого не сделала. Потому что предпочла, чтобы родители увидели ее мертвой, а не Монтекки. Потому что она любила их и не хотела разочаровывать.

И теперь, наверное, я, наконец, понимаю, что Клэй боится не потому, что не любит меня. А потому, что любит и родителей.

Я не допущу, чтобы то, что случилось с Элли, произошло и с ней. Я бы предпочла смотреть на нее издалека, чем никогда ее больше не увидеть.

Тридцать

Клэй

–Девочки, вы выглядите потрясающе, — вздыхает мама, ставя безалкогольные коктейли, которые она сделала сама. Я догадываюсь об этом, потому что края бокалов забрызганы мякотью апельсинового сока.

Что ж, она пыталась.

— Я так взволнована, — визжит Эми, взяв напиток, как только мама выходит из комнаты. — Машина приедет в шесть. Парни будут подобающе одеты, когда встретят нас там. Хотя я переживаю, что они соберутся самостоятельно.

Мы сидим в гостиной, сумочки уже готовы, а стилисты колдуют над нашими с Крисджен прическами. Эми достает из сумки фляжку и добавляет водки в свой коктейль.

— Хочешь немного? — спрашивает она, толкнув стакан передо мной и пытаясь вести себя так, будто мы все еще подруги, хотя едва сказали друг другу пару слов с тех пор, как я угрожала ей. Не хочется обдумывать, почему не прошу ее уйти, но я знаю ответ на этот вопрос, и поэтому мне невыносимо смотреть на себя в зеркало.

Я качаю головой, мои пальцы зависают над клавиатурой телефона.

Не приходи, печатаю я, но не нажимаю на кнопку «Отправить».

— Наверное, ты права, — Эми отодвигает бокал и забирает напиток себе. — Если я начну, то не смогу остановиться и отключусь уже к восьми.

Но я молчу, пока она продолжает болтать. Я смотрю на экран и пытаюсь заставить себя нажать на чертову кнопку. Сказать Каллуму Эймсу, что не хочу, чтобы он сопровождал меня сегодня вечером: это ее место. Что он не более чем пустая трата моего времени.

Вообще, все это пустая трата времени. Я ненавижу свои волосы. Мне даже не нужно смотреть в зеркало, я и так представляю, как каждая прядь убрана с шеи и лица и заколота в аккуратный, скучный маленький пучок на затылке. Из-за матовой помады я чувствую, насколько сухие у меня губы, и уже почти прошу Эми дать мне этот чертов напиток, чтобы притупить боль от платья на вешалке позади меня.

— Все нормально? — уточняет Дженни, стилист.

Прижимаю телефон к ноге, я не в настроении лгать, поэтому просто молчу. Я опускаю взгляд, смотрю в экран, снова проверяю громкость и сообщение.

Меня не волнуют волосы. Я звонила, писала… Она не отвечает. Каждый раз я сразу перехожу на голосовую почту, а это значит, что ее телефон либо выключен, либо мой номер заблокирован.

Мне пока не хватает смелости проверить социальные сети. Тошнота подступает к горлу, потому что я знаю: там она тоже отрезала нас друг от друга.

Но прямо сейчас лучше не знать это наверняка.

Я вздрагиваю и тихо всхлипываю.

— Дамы, — Дженни хлопает меня по плечам. — Пойдемте принесем девочкам какие-нибудь закуски.

Стилисты уходят, а я листаю ленту «Тиктока» и нахожу видео со вчерашнего спектакля на аккаунте Руби. Лив стоит в центре сцены, знаменитый монолог Меркуцио ударяет мне в сердце, как кирпич. Боже, у нее талант: она заставляет тебя забыть, что ты смотришь пьесу. Надеюсь, Лив не видела меня прошлой ночью. Все время мое сердце билось где-то в горле.

Эми заглядывает в мой телефон.

— Некоторые смеются над ее вчерашним выступлением.

— Неправда, — Крисджен допивает коктейль и смотрит на себя в зеркало. — Я слышала, что она справилась с ролью. Лизбет разозлилась и написала в снэпчате, что «кто-то» затмил всех на сцене, но все понимают, кого именно она имела в виду.

Я хочу спросить Крисджен, видела ли она Лив или говорила с ней. Последнее время Крисджен часто приходит к ним домой.

— Но, естественно, все защищают неудачницу, — добавляет Эми, — говоря: «Эй, вот я и моя подруга-лесбиянка для галочки, чтобы показать, что я толерантна и у меня более высокие моральные принципы и важное мнение о мировых проблемах».

Боже, заткнись уже. Я сжимаю кулаки, про себя требуя от нее, чтобы она заткнулась, но я не скажу этого вслух, ведь так? Потому что я боюсь. Я боюсь этой точки невозврата, но почему? Это стоит мне отношений с Лив.

Это стоит мне всего.

Глядя в зеркало, я протягиваю руку и начинаю распускать волосы. Я вытаскиваю шпильки, лак для волос вначале удерживает пряди, но они все равно распадаются одна за другой, пока все локоны не рассыпаются по плечам.

— Эй, — слышу я голос Крисджен.

Эми встает рядом со мной.

— Клэй, что ты делаешь?

Вынув оставшиеся шпильки, я трясу головой и снимаю бриллиантовые гвоздики, которые дала мне бабушка.

Я надену платье. И пойду на бал. Но на этом все.

— Нет! — кричит кто-то.

Я вздрагиваю.

— Повторяю, мы не ожидаем никакой доставки, — раздраженно произносит Марни. — Как вы прошли через ворота?

Эми и Крисджен стоят позади меня, наши взгляды обращены в коридор, но мы не видим того, кто стоит за дверью.

Но затем раздается голос:

— Клэй Коллинз! Ты дома?

Я вскакиваю со стула, поплотнее запахиваю халат, заворачиваю за угол и вижу Айрона Джэгера, стоящего у входной двери. Он в своей обычной белой футболке, заляпанной жиром, на лбу блестит пот. И держит две большие коробки.

— Может, поможешь? — упрекает он меня и косится на Марни, который не дает ему пройти.

— Марни, все нормально. — Я иду к Айрону и забираю коробку. — Что это?

— Да хрен его знает, — он едва делает три шага внутрь, прежде чем бросает другую коробку на пол передо мной. — С остальным разберешься сама.

Развернувшись, он уходит, дверь за ним захлопывается, а я все так же стою с коробкой в руках.

— Это было странно, — заключает Эми.

Лив попросила его? Я смотрю на коробку, имя Лавинии написано буквами лавандового цвета в центре большой белой коробки. Эта выше второй, и они обе разной формы.

— Что там? — интересуется Крисджен.

Я опускаюсь на колени, ставлю ее рядом с той, которую уронил Айрон, и открываю первой.

Откинув крышку, разворачиваю бумагу и вижу белое платье, лиф без рукавов декорирован жемчугом и потрясающими розовыми орхидеями, корсет украшен вертикальными лентами.

Я поднимаю его, замечая, что ткань на животе абсолютно прозрачна, за исключением чашечек грудей, конечно. На остальной части платья вьется спираль из белых птиц, тянущихся по всей длине низа, и, честно говоря, это одна из самых красивых вещей, которые я когда-либо видела. Короткая нижняя юбка пришита к платью, поэтому ты не будешь выглядеть как кекс.

— А что во второй? — любопытствует Крисджен.

Я кладу платье обратно в коробку, открываю крышку той, что повыше, и заглядываю внутрь.