Дневная битва - Питер Бретт

Жена положила руку ему на плечо:

– Сегодня мы споем ее вместе для чинов.

Рожер кивнул и внезапно устыдился. Они понятия не имели, о чем поведает его песня лактонцам.

Деревня Зеленый Луг выглядела заброшенной; в полях не наблюдалось ни людей, ни скота. На холмах обозначилось мельком движение в сторону леса, но сразу затихло. Караван остался на дороге вестников, а повозки направились в селение как таковое, но и там никого не нашлось.

– Не нравится мне это, – процедил Каваль.

Колив что-то сказал ему по-красийски, он невнятно буркнул.

– О чем он? – спросила Лиша.

– Говорит, что чинов слышно, как небесный гром. Они повсюду, следят из каждого окна и из-за каждого угла. Я отряжу его разведать путь…

– Нет, – возразила Лиша.

– Он дозорный из племени Кревах, – сказал Каваль. – Уверяю, госпожа, землепашцы нипочем не заметят его присутствия.

– Они меня не волнуют, – ответила она. – Я хочу, чтобы он оставался у меня на виду. У этих людей есть причины осторожничать, но мы не сделаем ничего подозрительного и угрожающего.

Через секунду показалась поселковая площадь, окруженная жилыми домами и лавками. На крыльце гостиницы пришельцев поджидали пять мужчин; двое держали наготове охотничьи луки, а еще двое – вилы.

Лиша приказала остановиться и вышла из кареты. К ней немедленно приступили Рожер, Гаред, Уонда, Аманвах, Энкидо, Шамавах и Каваль.

– Говорить буду я, – объявила Лиша, когда все направились к гостинице.

– Госпожа, они не выглядят расположенными к беседе, – заметил Каваль и кивнул поочередно в обе стороны.

Лиша присмотрелась и увидела во всех окнах лучников, которые держали площадь под прицелом.

– Они не выстрелят, если мы не дадим повода, – отозвалась Лиша, желая сама поверить своим словам.

Она расправила фартук, чтобы все увидели в ней травницу. Пестрый плащ Рожера выдавал жонглера – еще одно очко в их пользу.

Рожер с Энкидо прикрыли от луков Аманвах, а Гаред – Рожера. Лиша оказалась под защитой Каваля и Уонды.

– Эй, в гостинице! – крикнул Рожер. – Мы пришли с миром, нам нужно только пристанище, и мы заплатим! Можно подойти?

– Оставьте копья, где стоите! – ответили им.

– И не подумаю… – начал Каваль.

– Копье или себя, наставник, – перебила его Лиша. – Это справедливое требование, они могли с той же легкостью уложить тебя на месте.

Каваль глухо заворчал, но нагнулся и по примеру Энкидо положил копье.

– Кто вы такие? – спросил вожак, когда они подошли к крыльцу.

– Лиша Свиток, – ответила Лиша.

Тот заморгал.

– Госпожа Лощины?

– Именно, – улыбнулась она.

Мужчина прищурился:

– Что ты делаешь так далеко на юге? Да еще с этими? – Он кивнул на красийцев.

– Мы возвращаемся со встречи с красийским вождем и хотим заночевать в Зеленом Луге.

– С каких пор травницы выступают послами? – осведомился тот. – Этим занимаются вестники.

Рожер шагнул вперед, отбросил пестрый плащ и протянул руку:

– Я герольд Лощины Избавителя. Рожер Восьмипалый, бывший подмастерье Аррика Сладкоголосого, который служил герольдом у герцога Энджирского Райнбека.

– Восьмипалый? – переспросил мужчина. – Тот самый, кого называют волшебным скрипачом?

Рожер широко улыбнулся и кивнул.

– Ты знаешь, как зовут нас, но не назвался сам, – заметила Лиша. – Не гласный ли Гавольд передо мной?

– Эй, а ты-то откуда знаешь?

– Однажды мне написала ваша травница, Ана. Спросила совета, как вылечить твою дочку Тею от надсадного кашля. Надеюсь, девочка поправилась?

– Это случилось десять лет назад, – проворчал Гавольд. – У нее уже свои дети, и мне не нравится, что они спят в полумиле от оравы кровожадных красийцев. Мы много чего наслушались от тех, кто пережил зиму, спасаясь от них.

Он посмотрел на Каваля с Энкидо, и его поросшая щетиной губа дернулась вверх, обнажила клык. Лиша мысленно взмолилась, чтобы наставник не заглотил наживку, и облегченно вздохнула, когда он смолчал.

– Я не могу сказать за весь народ, но за людей в моем караване ручаюсь. Если их не трогать, то и они никого не тронут. Большинство останется в повозках на дороге, но у меня престарелые родители, и я буду крайне признательна за пару-другую кроватей. Мой герольд уже сказал, что мы в состоянии заплатить – как золотом, так и увеселением.

Гавольд плотно сжал губы, но кивнул.

Лиша сидела в пивном зале с родителями, Гаредом, Уондой, Кавалем и Энкидо, а Рожер настраивал скрипку. Он устроился в темном углу на простом стуле с жесткой спинкой, а Сиквах с Аманвах опустились на колени по обе стороны от него, подостлав чистую ткань. Лиша видела, что наставнику и евнуху не по себе из-за выступления Аманвах и Сиквах – неслыханного в Красии дела, но они вели себя тихо после того, как дама’тинг шепнула несколько резких слов. Другие места заняли луговчане, еще больше народу скопилось сзади. Жонглеру не составило труда собрать толпу, но Лиша заметила, что на красийцев за столом глазели не меньше, чем на сцену, и не всегда дружелюбно. Гул не позволял расслышать слов, но помещение полнилось озлобленным бормотанием.

Наконец зазвучала музыка.

Рожер не стал разогревать толпу, как накануне. Не последовало ни баек, ни шуток, ни фокусов; не было ни жонглирования, ни акробатических номеров. Он просто вывел на сцену жен и заиграл.

Как и в трапезной Ахмана, Рожер начал тихо и медленно, наращивал сложность и громкость, пока звук не заполнил все помещение, заворожив слушателей. Толпа умолкла, глаза разгорелись. В душе Лиша знала: в его игре нет подлинной магии, но этот факт разбивался о действительность – музыка непостижимо действовала на демонов и людей. Рожер владел даром, которого никто не мог отрицать.

Когда музыка достигла крещендо, Аманвах и Сиквах запели: сперва без слов, но далее – на чистейшем тесийском языке:

Эверам, наш Создатель,Узрел черный холод НайИ в недовольстве СвоемСоткал блаженный Ала,Дал свет луны и солнцаИ люд, Себе подобный,Так Он возрадовался.

Най в гневе на Творенье,Марающее мрак Ей,Хотела рушить Ала,Но длань Ее Он, Эверам,Отвел. Най изрыгнулаТьму на мир Его тогда,Явила Алагай’тинг Ка.

Эверам сильно дунул,Вскружил Свое Творенье.Мать демонов бежалаОт святых солнца-луны.Бранясь, Алагай’тингКа Скользнула в бездну мракаПосередине Ала.

Тот повернулся, палаНочь. И взошли тьмы дети,Помет Алагай’тинг Ка,Губители-алагай.От мощи Най ЭверамПризвал люд охранитьсяПри хладном свете луны.

Луна всегда в Ущербе.Власть алагай крепчает,И как погаснет тот свет,Ала зрит Алагай Ка.Меть свой рассудок на Ущерб,Иначе отец демоновПохитит мысли и сны.

Всемогущий ЭверамДал детям последний дар,Дал нам Избавителя.Шар’дама ка ведет насК славе и свету Небес,Собрав детей ЭверамаСвести порчу Алагай’тинг.

Шар’дама ка грядет к вамСплотить человечество.Падите ниц перед нимИли возьмите копье,Пролейте кровь алагайВ славной битве Шарак КаНа полях Первой войны.

У Лиши заболела рука, она так сжала чайную чашку, что побелели костяшки. Она заставила себя расслабиться и оглядела помещение – никто не дышал. Лиша ждала, что на последнем куплете либо красийцы обнажат оружие – хотя о чем она, оно осталось в гостинице, – либо луговчане взбунтуются. Вместо этого началась какофония. Каваль и Энкидо ревели и топали так, что сыпалась пыль со стропил. Рукоплескания тесийцев напоминали взрыв ящика праздничных фейерверков.