Арлекин - Лорел Гамильтон

— К тебе он сам подошел.

— Когда мы начали встречаться, я еще не была копом.

— Нет, была истребительницей вампиров. Ему не следовало к тебе приближаться, да и ты должна была понимать, что от него держаться надо подальше.

— С кем я встречаюсь, Дольф, никак не твое дело.

— Мое, если оно мешает твоей работе.

— Я свою работу теперь делаю лучше именно потому, что ближе к монстрам и знаю их лично. — Я попыталась сесть — надоело, что он надо мной нависает. Живот тянуло, но боли не было. — Ты полагаешься в своей работе на мое знание монстров. Да каждый коп, что идет ко мне за помощью, рассчитывает, что я знаю о монстрах больше, чем он. А откуда, ты думаешь, я все это знаю? Оттого, что держу их на расстоянии и ненавижу, как ненавидишь их ты? Они не любят разговаривать с теми, кто их считает дерьмом. Не дают информацию тем, кто их заведомо ненавидит. Уж если тебе нужна чья-то помощь, так не плюй в протянутую руку.

— И сколько у тебя этих протянутых рук, Анита?

Невинный вопрос, но прозвучал мерзко.

— Достаточно, чтобы тебе помочь каждый раз, как ты меня зовешь.

Он снова закрыл глаза, смял блокнот в кулаке так, что раздался звук рвущейся бумаги.

— Если бы я тебя оставил там, где нашел, где ты поднимала мертвецов, ты бы никогда не встретилась с Жан-Клодом. Впервые ты попала в его клуб по делам полиции. По моим делам.

Он открыл глаза — в них стояла боль.

— Мы делали свою работу, Дольф.

— Когда ты смотришь в зеркало, тебе этих слов хватает, Анита? К концу дня тебе достаточно сказать, что мы делали свою работу, Анита?

— Иногда да. Иногда нет.

— Ты ликантроп?

— Нет.

— Твой анализ крови говорит другое.

— От моего анализа крови у врачей глаза на лоб лезут, и то же самое — в любой лаборатории, куда его посылали.

— Ты знаешь, что ты — носитель ликантропии?

— Да, четыре разных штамма.

— Ты знала.

— Выяснилось в больнице в Филадельфии, после дела зомби и ФБР.

— Ты об этом никому здесь не говорила.

— Ты меня ненавидел, что я встречаюсь с оборотнями. Узнай ты, что я носитель… — я развела руками. — Полагаться на твою реакцию я не могла себе позволить.

Он кивнул:

— Ты права. Ты права, что не сказала мне, но могла сказать Зебровски или кому угодно.

— Это на мою работу не влияет, Дольф. У меня болезнь, проходящая в бессимптомной форме. И никого это не касается, пока не сказывается на моей работе.

Но про себя я подумала: а что если какой-нибудь почти-зверь, что я в себе ношу, сорвется с цепи посреди расследования дела? Это было бы плохо. Ardeur у меня почти под контролем, так вот — теперь завелось еще что-то, что может помешать мне в полицейской работе.

— Анита, ты слышала, что я сказал?

— Прости, прослушала.

— Я спросил: откуда ты знаешь, что не сказывается? Откуда ты знаешь, что твои связи с монстрами не окрашивают твой выбор решений?

— Дольф, я устала. Устала, и мне нужно отдохнуть.

Почему я раньше не подумала? Я же в больнице, я могла просто застонать, что мне больно! Ой, торможу я сегодня…

Он расправил свой блокнот, попытался его разгладить, насколько это было возможно. Потом попробовал вложить обратно в карман, но блокнот покоробился и не хотел влезать. В конце концов Дольф оставил его в руке.

— Когда отдохнешь, я хочу поговорить с тобой. У тебя столько завелось секретов от твоих друзей, что приходится нам задуматься, на чьей же ты стороне.

— Уходи, Дольф. Просто уйди сейчас.

— Но он вот остается, — показал Дольф на Эдуарда.

— Он меня не оскорблял. Вел себя исключительно профессионально.

— Наверное, я это заслужил.

Кажется, он хотел сказать еще что-то, но просто протянул руку. Эдуард не сразу, но вернул ему пистолет. И Дольф просто вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Эдуард сунул свой пистолет в кобуру и подождал несколько секунд, потом мы переглянулись.

— Ты не сможешь долго уходить от ответов, Анита.

— Я знаю.

— И не только тебе грозит беда.

— Ричард, — кивнула я.

— Он намекал.

— Если бы он знал, намеком бы не ограничился.

— Лейтенант Сторр не глуп.

— Я никогда и не говорила, что глуп.

— От ненависти он кое в чем кажется иногда глупым, но от нее же становится очень целеустремленным. И если эта цель — ты или твои друзья, то…

— Да знаю я, Эдуард, знаю.

— И что ты собираешься делать?

— Нет такого закона, который запретил бы мне встречаться с монстрами. С точки зрения закона это то же самое, что запретить федеральному агенту встречаться не с белыми. С точки зрения пиара — просто кошмар.

— Кстати, насчет слуги-человека: этот вопрос в федеральных правилах не упоминается.

— Ты проверял?

— Перед тем, как принять значок, прочел. Ничего не сказано, что тебе нельзя быть слугой Жан-Клода и федеральным маршалом.

— Потому что законы друг с другом не увязаны.

— Не важно, Анита. Важно другое: если даже Дольф узнает, ты прикрыта.

— По закону — да, но есть другие способы от тебя избавиться, если копы захотят, чтобы тебя на этой работе не было.

— Например, не вызывать тебя на дела.

— Дольф уже это делает.

— Я думаю, в их глазах спать с противником — так же плохо, как всякая метафизическая связь. Если не хуже.

Я подумала и ответила:

— В метафизике они не разбираются, а что такое трах — знают.

— Твоего лейтенанта почти так же, как с кем ты спишь, беспокоит, что ты спишь со многими.

— Многие копы в глубине души — ханжи.

— Да, лейтенант Сторр был бы так же в тебе разочарован, если бы ты спала только с людьми.

— Мне кажется, он видит себя чем-то вроде моего приемного отца.

— А ты кем его видишь?

— Мой начальник — в определенном смысле. Когда-то был моим другом — я так думала.

— Ты села — тебе не больно?

Я задумалась, прислушалась к своим ощущениям, выискивая, нет ли боли. Глубоко вдохнула, всей диафрагмой.

— Тянет кое-где, но не болит. Такое же тянущее ощущение, как когда не растягивается рубцовая ткань. Тебе оно знакомо?

— Знакомо.

— У тебя же нет таких жутких шрамов, как у меня?

— Про это знает только Донна, — улыбнулся он.

— А как там Питер, на самом-то деле?

— Держится храбро.

— Да Эдуард, я же не про то. Ему будут делать инъекцию или нет?

— Продолжают обсуждать.

— Ты должен сказать Донне.

— Она была бы за инъекцию.

— По закону решение принимает она.

— Одна из причин, по которым мы его сделали Питером Блэком — это чтобы он мог принимать решения. Я говорил с твоими мохнатыми друзьями — тигриную ликантропию сложнее всего подцепить. И она одна из немногих, которые держатся в семьях и могут быть унаследованы.