Роман-трилогия «Остров Русь» - Сергей Лукьяненко

А знаете, как муха видит, какие краски?! Если б муха человеком обернулась, она бы, наверное, художником стала. А запахи какие муха чувствует! А вкусы!

Короче, не жизнь, малина. Если бы только не человеческий разум, который все пилит и пилит: «И что, вот так — мухой — ты всю жизнь прожить и собираешься? А она, между прочим, не такая уж длинная: зима нагрянет, и хана...» Мои насекомые инстинкты пытались сопротивляться, мол, не ДОЛГО жить главное, а КРАСИВО. Мол, вот отложу личинок, и жизнь моя в них продолжится... Но тут же вскипал ЧЕЛОВЕК: «Личинок?! Да ты сам-то соображаешь, о чем думаешь?! Личинок...»

Человек, само-собой, победил, и я принялся обдумывать пути обратного превращения. Да к тому же ведь чертов Кащей не только в муху меня превратил, но еще и в мир Шерлока Холмса загнал. В этом я без труда убедился: кэбы, клубы, полисмены, джентельмены... Вот и решил я прежде всего найти великого сыщика и связаться с ним.

Я все это так рассказываю, как будто ничуть не унывал. На самом-то деле время от времени я впадал в форменное отчаяние. Особенно ночью. Англия, она и в Африке Англия. Когда под утро на Лондон падает туман, мухам приходится туго. В первую ночь я спасся в газовом фонаре, в сквере. Там было сухо и тепло. Но отражатель в нем был скользкий и покатый, а я еще не научился спать, удерживаясь присосками на лапах; поэтому всю ночь не сомкнул глаз. А если бы уснул, сразу скатился бы в огонь.

И всякие другие были неудобства. С той же едой, например. Чувствую своим мушиным носом благоухание, аж слюнки текут, а гляну, что это так пахнет, меня с души моей человеческой воротит... Другими словами, были в моем положении и минусы. Но не буду вдаваться в эти подробности, тут можно сто лет говорить, а по существу — ничего.

Так вот. Я решил искать Холмса. И вспомнил, что по книжке проживает он на Бэйкер-стрит. Но как найти эту улицу? Не долго думая, я принялся кружить над тротуарами, пытаясь прочесть названия улиц на домах.

Если бы надписи были сделаны на английском, я бы очень пожалел, что лучше знаю древнеегипетский. Но «Волк-стрит», «Эбби роуд», «Грин парк» и тому подобное было написано русскими буквами, так что в этом я затруднений не испытывал.

Пару раз я подлетал к своим насекомым собратьям, желая попытаться войти с ними в контакт. Ведь что мы — люди — знаем о мухах?! Возможно, думал я, нет на свете существ мудрее, просто мы не способны понять это... Ни фига. Тупее я в жизни никого не встречал. Когда я пытался заводить с ними беседы, они или шарахались от меня, как от чумного, или проявляли интерес совсем иного характера (самки). В последнем случае я смывался как можно быстрее: не хотелось бы начинать свой опыт общения с женщинами с мух.

Весь следующий день я промотался по Лондону, но так ничего похожего на Бэйкер-сирит и не нашел. А под вечер со мной произошла вот какая история.

Вечер этот застал меня далеко от центра города. Хотя район был чистенький и явно не самый бедный, и на каждом углу тут горели фонари, я решил избрать какое-нибудь иное место ночлега. Я ведь практически не спал всю прошлую ночь, и теперь буквально валился с ног. Если бы я снова забрался в фонарь, я бы неминуемо изжарился.

И вот, не долго думая, я влетел в первую попавшуюся форточку и протиснулся в щель между рамой и натянутой от нас — мух — сеткой.

Я огляделся. Комната была обставлена само-собой старомодно, но опрятно: вся мебель какая-то витиеватая, везде салфеточки, подушечки, маленькие полочки с расписными вазочками... Из соседней комнаты слышалась музыка. Музыка, между прочим, знакомая — «Турецкий марш» Моцарта. Мы его на уроках эстетики в школе проходили. Сейчас кто-то играл его слишком медленно и довольно неумело.

Я порадовался, что в комнате никого нет: можно спокойно подыскать местечко, куда спрятаться и переночевать. Но прежде чем сделать это, я пару раз пробежался по стенам и потолку; я просто балдел от этой своей способности и не удержался, пока в комнате пусто. А зря. Потому что музыка внезапно смолкла, и за дверью послышались легкие шаги.

Я метнулся к подоконнику и спрятался в листьях какого-то растения. В комнату вошла совсем молоденькая девушка, можно даже сказать девочка, в вечернем платье из лилового бархата и сразу же начала раздеваться. Я, конечно, смутился и отвернулся. Но потом подумал: «В конце-концов, я муха или нет?!» А раз муха, повернул голову обратно и стал наблюдать.

Красивая девушка. Серые глаза и такие же серые волосы до плеч. А всякой одежды на ней — ужас! Под одной юбкой — вторая, под той — третья, а там, черт, еще панталончики кружевные... И так далее... А корсет! Его расшнуровывать замучаешься. И она замучилась. Взяла со стола колокольчик и побренчала им. Буквально через несколько секунд в комнату ворвалась горничная — толстая улыбчивая негритянка.

— Сэнди, помоги мне, — велела ей девушка.

— Сию минуту, миссис Джессика, — ответила та и принялась проворно управляться со шнуром.

В конце-концов я все-таки отвернулся. Мало ли что муха, совесть-то все равно иметь надо.

Скрипнула кровать, зашуршали простыни, и я услышал голос девушки:

— А теперь, Сэнди, принеси мне, пожалуйста, чашку горячего шоколада.

Ой-ой-ой. Я вдруг понял, что опять проголодался.

— Но, мисс Джессика, — возразила горничная, раздувая черные ноздри, — сэр Чарлз строго-настрого запретил есть и пить в комнатах.

— Ну Сэнди, ну миленькая, ну пожалуйста. Я хочу книжку перед сном почитать. А знаешь, как приятно читать и что-нибудь вкусное жевать... И думать: «Ах, как мило, что на свете есть Сэнди, которая мне это принесла...» А папа не рассердится, потому что не узнает. Ты ведь ничего ему не скажешь?

— Святая Мария, вы совсем еще ребенок, мисс Джессика. Ладно, что с вами поделаешь, шоколад я вам сейчас принесу. Только смотрите, сами не проболтайтесь отцу, он тогда живо выставит меня за дверь, не посмотрит, что служу вашей семье верой и правдой.

— Я скорее умру, Сэнди, чем проговорюсь! — заверила девушка с такой страстью в голосе, словно речь шла как минимум о государственной тайне.

Горничная, посмеиваясь и покачивая головой, вышла, а Джессика беззвучно похлопав в ладоши, взяла со столика книжку. Я успел прочесть только имя автора: «Д-р Ватсон».

«Как так, — подумал я, — такого писателя не было. Он сам — персонаж Конана Дойля...» И тут же понял: в рассказах-то именно Ватсон писал о Холмсе.

Вернулась горничная с дымящейся чашкой на подносе. По комнате разнесся сладостный аромат. У меня потекли слюнки. Джессика, оторвавшись от книги лишь за тем, чтобы ее поблагодарить, принялась читать дальше, прихлебывая из чашки.

Я понял, что если я сейчас не поем шоколада, я свихнусь. Тут в союз вошли и мои мушиные инстинкты, и мой человеческий вкус. Очень кстати Джессика, перевертывая страницу, поставила чашку на столик. Видимо, как раз сейчас сюжет книжки развертывался особенно лихо, потому что читала она, напряженно двигая губами, с широко раскрытыми от волнения глазами... а забытая чашка стояла на столике.

Я метнулся к ней, приземлился лапками на теплую мягкую маслянистую поверхность, торопливо сунул в нее хоботок и, кряхтя и причмокивая, с неописуемым наслаждением принялся всасывать в себя шоколад. Обе мои сущности — мушинная и человеческая — сошлись в едином блаженстве. Я сладострастно закатил глаза.

И опять же зря. Внезапно свет над моей головой померк, и инфракрасным зрением я рассмотрел фаланги пальцев прикрывшей чашку руки.

— Ах, гадкое насекомое, — услышал я приглушенный голос Джессики над своей головой. — Ешь, ешь! Все равно после твоих грязных прикосновений человек к этой пище уже не притронется.

Видимо, в свободную руку она взяла колокольчик: раздался звонок.

Я замер, дрожа от страха.

— Сэнди, я поймала муху! — заявила Джесска. — Вот, возьми. Только осторожно, не выпусти.

Чашка колыхнулась, рука над моей головой поползла и заменилась другой, коричневой, причем проделано это было так осторожно, что щелки для моего спасения не приоткрылось.

— Вот и отлично, — заявила горничная. — Я вынесу ее на задний двор, а там и прихлопну.

Обливаясь слезами жалости к себе, я судорожно, с еще большим остервенением, продолжил пожирание шоколада. В пследние мгновения жизни я хотел взять от нее все.

— Что ты, Сэнди! — воскликнула Джессика. — Зачем лишать жизни божью тварь?

— Мухи — надоедливые, некчемные и даже вредные создания, — отрезала черствосердечная Сэнди.

— Но от того, что убьешь одну, род их не переведется. Так стоит ли пачкать свои руки, а главное — душу? — задала риторический вопрос добродетельная девушка.

— Ну, как прикажете, миссис, как прикажете, — согласилась (как я позже удостоверился — притворно) негритянка, и по колебанию чашки я понял, что меня понесли. Обрадовавшись скорому освобождению, я принялся еще интенсивнее пожирать шоколад, надеясь наесться впрок.