Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха - Роберт Кочарян

Отношения выстраивались достаточно жесткие, нацеленные на результат и вместе с этим очень позитивные.

Руководителями силовых ведомств, налоговой и таможенной служб назначались только беспартийные – это было обязательным условием. Я считал, что эти сферы не должны быть подвержены партийному воздействию. В тот период мы запретили иметь партийную принадлежность не только служащим правоохранительных органов, но и всем сотрудникам налоговых и таможенных служб. Совет Европы считал такое ограничение нарушением личных прав, но в нашей действительности оно являлось необходимой мерой. Влияние этих органов на бизнес столь велико, что контролирующая их партия получала бы значительное преимущество перед другими. Я всегда относился к этому крайне настороженно и считал, что такого рода преференции вредят как политической конкуренции, так и самой экономике. Беспартийным оставался и министр юстиции, поскольку в тот период он играл существенную роль в формировании судебно-правовой системы, и партийное влияние здесь я также считал недопустимым.

Вот такая ситуация сложилась у нас после президентских и парламентских выборов 2003 года. Она предвещала стабильность до следующего выборного цикла, поскольку удалось сформировать сотрудничающее с президентом парламентское большинство, наметить пути развития страны и выработать механизмы взаимодействия. Существовали все предпосылки для поддержания наметившихся высоких темпов роста экономики.

Глава 17

Качественный рывок в развитии экономики

Планы

Итак, нам предстояла масштабная работа. Требовалось не только развивать и продолжать реформы, но и реализовывать крупные проекты, призванные изменить облик Армении.

В первую очередь мы составили детальный план выполнения всех без исключения предвыборных обещаний. Несмотря на то что я был скуп на них, в ходе активной кампании обещаний все же накопилось достаточно много. Касались они в основном дорог, орошения, школ, спортзалов, водоснабжения сел и городов, газификации. Мы раскидали их выполнение по годам, с учетом социальной значимости, срочности, финансовых затрат и получаемого эффекта. Приоритет всегда отдавался проектам с наибольшим эффектом при меньших затратах: к примеру, если речь шла об орошении, то сначала мы внедряли те проекты, где при сопоставимых расходах орошалось больше гектаров.

Большинство проектов включались в бюджет, другая часть финансировалась через благотворительные программы. Некоторые проекты, такие как газификация и водоснабжение населенных пунктов, взяли на себя коммерческие организации в рамках собственной стратегии развития бизнеса.

Продолжать политическую карьеру после 2008 года я не собирался, но твердо решил, что невыполненных предвыборных обещаний у меня остаться не должно. Так и произошло: к 2008 году удалось успешно реализовать всю программу!

К данному мной слову я всегда относился (и отношусь по сей день) очень серьезно. Любое обещание сразу начинаю воспринимать как долг и теряю покой, пока не исполню. А долги я категорически не люблю и даже в студенческие годы никогда не занимал денег. Эта черта крайне противопоказана в политике, поскольку может отбить всякую охоту ею заниматься. Мое личное отношение к долгам отразилось и на отношении правительства к внешним заимствованиям. За время моего президентства соотношение долга к ВВП сократилось с 46 до 13 процентов. Вот так личные взгляды первого лица прямо проецируются на политику страны.

Следующим шагом мы с правительством наметили приоритеты на предстоящие пять лет, для себя же я ежегодно составлял список задач, на решении которых собирался сфокусироваться. Мы приступали к реформам второго поколения, требующим глубоких профессиональных знаний и экспертизы, широких и всесторонних обсуждений.

Состав правительства тогда был достаточно сильным, министерствами и ведомствами, за небольшим исключением, руководили люди со знаниями, управленческими навыками и чувством ответственности. Встречались, конечно, и явно слабые министры, на которых я смотрел как на побочный эффект компромисса с партиями, обеспечивающий живучесть коалиционного соглашения. Ключевые министры тех лет проработали со мной в правительстве от шести до десяти лет. Мне по-прежнему нравилось иметь дело с премьером Андраником Маргаряном. Он умел работать с людьми, понимал суть проводимых реформ и брал на себя ответственность за них, несмотря на то что реформы не пользовались популярностью. Партийным лидерам непросто это делать, поскольку в самой партии люди всегда думают о следующих выборах и своих шансах быть переизбранным.

Нам требовалась стабильность для полной концентрации усилий на экономике и реформах. Коалиционное правительство составляло залог этой стабильности. Между партиями всегда существовали естественные разногласия, и я видел свою задачу в том, чтобы не позволить им вылиться в откровенную вражду и взаимный саботаж. Я регулярно встречался с лидерами коалиционных партий, мы обсуждали текущие дела и вырабатывали общие подходы.

Сложнее всего, конечно, совмещались взгляды умеренных республиканцев и дашнаков с популизмом «Оринац Еркир». Ее лидер Артур Багдасарян, будучи в коалиции, позиционировал себя и свою партию весьма своеобразно: «Да, мы во власти, но… как бы и не совсем. Мы другие – мы думаем о народе больше всех остальных». Артур, человек энергичный и красноречивый, знал, как затронуть сердца наших избирателей. Выступал он так искренне и страстно, что иногда мне казалось, он на самом деле верит в то, что говорит. Чрезмерный популизм «Оринац Еркир» мне претил, но я понимал: эта партия имеет влияние на заметную часть населения, поэтому подконтрольный популизм лучше, чем радикально-оппозиционный.

Республиканцы явно недолюбливали Багдасаряна. Мы тогда проводили достаточно непопулярные реформы, и Андраника Маргаряна раздражало, что Артур занимает двусмысленную позицию: примыкает к популярным шагам властей и активно дистанцируется от непопулярных. Премьер справедливо считал, что если мы все во власти, то и груз трудных решений должны делить поровну. Мне пришлось потратить немало усилий, убеждая премьера, что популизм Артура тянет голоса у оппозиции, а не у республиканцев.

Самой сложной задачей для нас стало возвращение вкладов населения, сделанных в советское время. Обещание вернуть вклады было главной предвыборной фишкой Артура, и теперь он требовал выполнить это обещание. Обсуждения проходили тяжело, ради сохранения коалиции я настоял на урезанном компромиссном варианте, хотя республиканцы категорически возражали.

Подобные проблемы присущи всем коалициям. В рамках моих европейских визитов, как правило, устраивались встречи в парламентах, и традиционно в них участвовали руководители всех парламентских фракций. Партийная фрагментация парламентов европейских стран очень высока, особенно в Восточной Европе. Иногда партии с совершенно разными платформами образовывают коалиции и совместно работают в правительстве. С одной стороны, это формирует культуру поиска компромиссов, но с другой – может стать причиной парламентских кризисов. В ходе своих встреч я много расспрашивал, пытаясь понять: а как они, европейцы, в таких случаях строят отношения? Меня интересовало, как этот процесс происходит у них. И я понял одно: у них все так же, как и у нас, – не любят друг друга, накапливают обиды, ревниво следят за рейтингами конкурентов. Словом, все как у людей, просто чуть больше внешнего проявления