Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха - Роберт Кочарян

Избирательная кампания велась с прежней интенсивностью. Основной упор мы сделали на те регионы, где результаты первого тура оказались ниже ожидаемых. Опять митинги, встречи в разных форматах, работа со штабами, попытка проанализировать, что же там произошло.

На результат влияет множество самых разных факторов: более депрессивный по уровню жизни район, неудачный выбор человека, который организовал твою кампанию на месте; иногда люди осознанно выступают за того или иного кандидата, а иногда наоборот – отдают голос за кого угодно, лишь бы не за него, и это становится определяющим. Порой против тебя могут голосовать лишь потому, что за работу в штабе этого региона отвечает человек, с которым жители района находятся в конфликте или даже если он им просто не нравится. Твоя победа укрепит его позиции в районе, чего они категорически не хотят. Недаром за должность начальников предвыборных штабов шла нешуточная борьба. Выборы президента – это отчасти и борьба региональных элит за место под солнцем.

Больше всего меня удручало, что я проиграл первый тур в таких местах, где за первый президентский срок успел сделать очень многое. Это были районы, которым я по разным причинам – в силу каких-то особенностей региона – уделял особое внимание. Например, хотя в Гюмри я и опередил других кандидатов, но ожидал гораздо лучшего результата, чем получил. Это меня даже задело, ведь мое отношение к зоне бедствия кардинально изменило там ситуацию. Мы инвестировали на ее восстановление колоссальные средства, причем их заметную часть я сумел найти личными усилиями.

Неожиданностью для меня стал проигрыш в Ноемберяне, хотя и там нам многое удалось изменить к лучшему за мой первый президентский срок. Но еще сильнее меня удивила деревня Воскепар в том же районе. Маленькая приграничная деревня, в которую я как президент приезжал раза три, стояла на самой границе, страдая от обстрелов и во время войны, и после нее. Ни в одном месте Армении не было сделано столько, сколько в этой деревне! Мы провели там новую систему водоснабжения и оросительную систему, построили клуб, школу, проложили новую дорогу вместо старой, небезопасной из-за постоянных перестрелок. То есть решили все задачи, которые вообще поддавались решению. Причем делали все это отнюдь не с предвыборной целью – избирателей в деревне насчитывалось совсем немного. Я просто хотел продемонстрировать мое отношение к приграничным деревням, в которых люди живут, ежедневно сталкиваясь с опасностью. И в этой деревне я проиграл Степану Демирчяну, который там ни разу не побывал!

А иногда вдруг одерживал победу в тех местах, где ожидал проигрыша. И я понял, что никакой социологии не разобраться в хитросплетениях отношений кланов и элит, особенно в регионах. Очень многое зависит от того, как именно вовлечены влиятельные местные группы в выборный процесс, как учтены их интересы и поствыборные ожидания.

Полагаю, что свою роль сыграли и полное отсутствие популизма в моей избирательной кампании, моя чрезмерная рациональность и неспособность польстить народу. Я не разбрасывался обещаниями понизить цену на газ и электричество, не обещал социальных благ, не восклицал прочувствованно волшебные для армян слова «Жоговурд джан, дзер цаве танем»[93], после которых уже не важно, что ты действительно делаешь. В общем, сработало сочетание нескольких факторов, среди которых немалую роль сыграло и внешнее сходство Степана с отцом.

* * *

Перед вторым туром в Армении состоялись телевизионные дебаты между кандидатами. В первом туре они не проводились из-за слишком большого количества претендентов на президентский пост, в том числе – с почти нулевым рейтингом. Теперь же нам предстояло встретиться на национальном телевидении со Степаном Демирчяном. Нерешительный по натуре, не обладающий политическим опытом, он до последнего момента колебался и не подтверждал своего участия. Телевизионщики даже сказали его штабу, что, если он не придет, они поставят его фотографию на пустой стул и проведут эту встречу без него. Демирчян все же пришел. Дебаты велись корректно, хотя было очевидно, что в плане владения проблематикой мы с ним в неравных условиях. Степан оказался человеком позитивным, но без персональной харизмы, уверенности и знания республики в целом. К чести Степана, нужно сказать, что он не попытался скомпенсировать свою неопытность радикализмом и демагогией, как часто происходит в таких случаях.

Второй тур голосования состоялся 5 марта. Я набрал 67 процентов, Степан Демирчян – 33 процента. Почти двукратный перевес не вызывал никаких сомнений в результатах выборов. Однако разговоры об их несправедливости все равно возникли, как и после любых выборов в Армении. Конечно, они не были идеальными – в постсоветских странах выборы не скоро станут такими. Безусловно, встречались разные нарушения, и чаще всего их вызывало чрезмерное рвение команд на местах обеспечить обещанные проценты. Те из них, кто не укладывается в заявленные прогнозные цифры, порой идут на ухищрения, всячески пытаясь докрутить результат. Они считают, что от него будет зависеть отношение к ним выбранного президента, а это сильная, но деструктивная мотивация. Причем люди идут на махинации вопреки многократным предупреждениям, что никто их покрывать не будет: если они попадутся, то им придется отвечать. Оппозиция обжаловала результаты выборов в Конституционном суде. История обычная, и беспокойства я не испытывал: знал, что, даже если полностью аннулировать результаты на всех сомнительных избирательных участках, итоговая цифра существенно не изменится.

* * *

Выборы закончились, пришло время возвращать исполнительную власть к нормальному ритму: впереди нас ждала масса неотложных дел. Я полностью погрузился в работу.

Через некоторое время мне вдруг докладывают о каком-то непонятном решении Конституционного суда. С одной стороны, КС подтверждает итоги выборов: заявляет, что все замеченные нарушения не могли повлиять на исход голосования, и оставляет в силе решение ЦИК о моем избрании (притом что были аннулированы результаты на сорока избирательных участках). А с другой стороны, суд дает рекомендацию через год провести референдум о доверии президенту – якобы для сглаживания противоречий в обществе, углубившихся после выборов.

Меня это не на шутку рассердило. Весь смысл обращения в КС – поставить финальную точку в споре о выборах. Суд должен аннулировать или подтвердить итоговый результат, но уж никак не инициировать новый политический процесс в форме референдума. О чем должен быть референдум – о том, как прошли выборы год назад? Если правовой спор решать всенародным голосованием – тогда зачем вообще нужен КС? К тому же любой вотум доверия углубляет, а не сглаживает противоречия.

В надежде получить хоть какие-то правовые объяснения обратился за консультацией к юристам. Но юристы недоумевали еще больше, чем я. (Интересно, что и пресса отреагировала точно так же.) Я