Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г. - Владимир Брюханов

Но пострадавшей, как всегда в таких критических случаях, оказалась еще одна сторона — вся Россия: джинн террора оказался выпущен из бутылки!

Воинственные настроения в революционной среде и без того нагнетались со дня на день. Выстрел же Засулич стал как бы общим сигналом на открытие пальбы — револьверы повылезали, наконец, из карманов!

Уже 30 января 1878 года, менее чем через неделю после покушения на Трепова, при аресте в Одессе кружка революционеров во главе с И.М. Ковальским последние оказали вооруженное сопротивление — отныне это стало общеупотребительной формой диалога с властями.

А. Тун пытается дать рациональное объяснение одесскому инциденту: «Ковальский /…/ с товарищами оказали вооруженное сопротивление проникшим к ним ночью жандармам, не впустив их до тех пор, пока не были сожжены компрометирующие бумаги и не выброшен за окно шрифт».[652]

Инцидент был заведомо раздут и преукрашен. Фроленко рассказывал о нем так (разумеется, с чужих слов): «Ковальский, выстрелив и напугав вошедших с обыском, воспользовался переполохом — это ведь была первая у нас подобная встреча — выскочил и бросился наутек, но когда он выбегал уже на улицу, тут жандарм подставил ему ногу, совершенно инстинктивно, не думая. Ковальский упал и был арестован. /…/ И что досадней всего — жандарм-то был из сочувствующих. Их целую команду распропагандировал Щербина, сидевший у них в заключении, вместо тюрьмы, при казармах. Это был наилучший из жандармов, и его поставили у выхода из дверей, на улице. /…/ Жандрм /…/ понял, что он наделал, и в тот же день, ночью, прибежал к Златопольскому, хотел бросить даже службу, бежать за границу, но его уговорили остаться, и потом он носил письма заключенных, но Ковальский погиб».[653]

Еще большее упрощение ситуации дают показания самого Ковальского в суде: «Ковальский говорил, что выстрел из револьвера, в котором его обвиняли, произошел нечаянно во время его падения на лестнице»[654] — так или иначе, но убегавший в темноте Ковальский произвел выстрел, который для обеих сторон выглядел как внешнее нападение — и спровоцировал их на последующую перестрелку, в которой, однако, никто не пострадал.

Сам Фроленко и его товарищи, оказавшиеся в столице не у дел после покушения Засулич на Трепова, выехали в Киев, где под руководством Осинского планировались уже последующие террористические нападения.

1 февраля в Ростове-на-Дону был убит рабочий А.Г. Никонов — предшествовавшей осенью он выдавал студентов-пропагандистов и рабочих, вовлеченных в пропагандистские кружки. «Казнь» предателя могла бы произойти и раньше, но осуществилась именно теперь.

«Его убил рабочий, пригласивший его в публичный дом, и когда они шли туда, он и застрелил его из револьвера в глухом месте. О казни его в ту же ночь были расклеены прокламации по Ростову /…/ «В эту ночь /…/ по распоряжению революционного кружка рабочих города Ростова убит своим товарищем рабочий решетник Никонов за то, что предал своих товарищей. Такая участь ждет каждого Иуду». Убийство Никонова было организовано Сентяниным, который остался вне подозрения во время арестов /…/ в Ростове».[655]

23 февраля в Киеве произошло неудачное покушение на товарища прокурора М.М. Котляревского — это стало уже началом деятельности группы Осинского. В покушении, кроме него самого, участвовали его помощники — Иван Ивичевич и Алексей Медведев (Фомин).

«Покушение на жизнь Котляревского не удалось. Но /…/ тут чуть было не вышло истории похуже. Очевидно, у киевлян было очень мало сил на хорошее выслеживание своих жертв. И вот, едет ночью какой-то киевский барин в карете, вдруг кто-то вскакивает на подножку и протягивает к нему револьвер… в ту же секунду произносит: «Извините, мы ошиблись!»

И видение исчезает!

Они ошиблись! Над этим оригинальным извинением тогда много хохотали, но ведь стоило одной десятой секунды позже понять свою «ошибку», — и человек был бы убит».[656]

В Котляревского Осинский стрелял в другой раз: тот упал и был сочтен убитым, но пули только застряли в шубе — таково было качество оружия нападавших.

По Киеву пронеслась волна арестов. По поводу одного арестованного студента, которого власти отказались выдать на поруки, и по другим поводам в университете произошли волнения. В результате было арестовано 15 зачинщиков и выслано в административном порядке (выше описано, что с ними происходило в Москве).

28 марта при аресте двух участников группы Осинского, двоюродных братьев В.О. и Г.Л. Избицких, последние оказали вооруженное сопротивление.

Был арестован и Григорий Гольденберг, о котором (и о глупости которого) выше упоминал Александр Михайлов. Гольденберга выслали в Архангельскую губернию, откуда он бежал в ближайшем июле — запомним это обстоятельство!

Словом, получилось так, что правительство, вместо примирения с обществом, сначала объявило силовую борьбу с инакомыслием, арестовав в свое время массу пропагандистов, а затем и осудила их на процессе 193-х. Это был вызов общественному мнению — нелепый и несвоевременный.

Выстрел Засулич выглядел публичной демонстрацией того, что вызов принят. Ее оправдание и последующая реакция общественности показали, что методы террористов получили полное одобрение.

Теперь происходило дальнейшее ползучее развертывание самой настоящей гражданской войны — и это в условиях незавершенной войны внешней!

3.7. Призрак бродит по России

С января 1878 царь и его младший брат — главнокомандующий армией великий князь Николай Николаевич Старший — явно уступали друг другу честь принять на себя ответственность за занятие Константинополя. 20 марта / 1 апреля 1878 царь телеграфировал к брату: «Что скажет Россия и наша доблестная армия, если ты не занял Константинополя!.. Я с трепетом ожидаю, на что же ты решишься»[657] — и это вместо прямого приказа!

Правда, с другой стороны, захваченный Константинополь сулил чрезвычайно сложные дальнейшие внутриполитические проблемы для царя: отказаться затем от уже занятого Константинополя означало бы бросить совсем уже отчаянный вызов всей своре российских славянофилов! В такой ситуации кто угодно на месте Александра II ощутил бы сильнейшие сомнения!

Тут Европа получила возможность аргументированно высказаться: угрозой английского флота в Босфоре и мобилизацией Австро-Венгрии Россию вежливо пригласили на Берлинский конгресс — сообща вырабатывать условия завершения войны.

В марте и апреле 1878 года на повестке дня стоял вопрос о войне России со всей Европой, снова ополчившейся против российских притязаний на Балканах. Напряжение достигло крайней степени; в то же время это оказалось фоном для дальнейшего развития внутриполитических конфликтов.

Между концом января (выстрелом Засулич) и началом мая в политической жизни столицы образовалась некоторая заминка, во время которой, тем не менее (вслед за оправданием Засулич), могло даже показаться, что вся общественность (не только радикальное студенчество!) вышла из повиновения властям.

В то же время сами заговорщики (местные кадры и выпущенные на волю участники процесса 193-х, которые знакомились и присматривались друг к другу) сохраняли относительную бездеятельность: приговор суда еще не получил утверждения царем.

Среди немногого, что себе позволили подпольщики, была организация похорон умерших соратников.

Сначала, 7 апреля, хоронили Сидорацкого, который погиб (как и рассказывал Д.А. Милютин) перед зданием суда при оправдании Засулич: по-видимому, его застрелили жандармы, безуспешно спешившие арестовать освобожденную террористку. Власти, стремясь потушить конфликт, заявили о самоубийстве Сидорацкого — версия очень неуклюжая. Так или иначе, панихида-демонстрация «прошла мирно. Не был арестован даже выступавший с речью».[658]

Более бурно проходили похороны А.А. Подлевского — пропагандиста, арестованного в 1877 году и не попавшего на процесс 193-х: «Подлевский безнадежно заболел в Доме предварительного заключения /…/ и был переведен в клинику /…/. Уже за два дня до его смерти врачи потеряли надежду на его выздоровление, и студенты, под влиянием агитации представителей «Земли и Воли», решили устроить демонстративные похороны. /…/ толпа студентов, собравшаяся во дворе Медико-хирургической академии, двинулась в госпиталь.

/…/ подняли гроб с телом и отправились с ним /…/ на Выборгскую сторону, где родные Подлевского хотели похоронить его на католическом кладбище. Когда гроб был вынесен из госпиталя, полиция сделала натиск на толпу с целью отнять у нее гроб /…/. Во время этой свалки тело Подлевского едва не вывалилось из гроба. Это-то обстоятельство и помогло демонстрантам отстоять гроб, потому что собравшаяся посторонняя публика была тоже возмущена надругательством над мертвым, и на полицию посыпались упреки /…/ со всех сторон. Полиция сконфузилась и отступила. Толпа /…/ двинулась /…/ мимо Дома предварительного заключения. Поравнявшись с ним, толпа на руках подняла гроб над головами со словами: «Вот жертва насилия и произвола!» Далее путь до кладбища был совершен беспрепятственно, и демонстрация закончилась погребением Подлевского».[659]