Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г. - Владимир Брюханов

Был в России и фюрер в лице Каткова, имевшего ответы на все вопросы, но только вот Александр II не был Гинденбургом!

Имелся и либеральный «Голос» (тираж этой столичной газеты превышал двадцать тысяч экземпляров), который разразился по поводу оправдания Засулич такими восторгами, что издание было приостановлено властями с 11 апреля — на это хватило и императора Александра Николаевича.

Всякое явление на свете можно использовать на пользу — если с толком подойти к сути дела. Изрыгает, скажем, огнедышащий дракон устрашающее пламя, а можно тихонечко сбоку подойти и аккуратно поджарить яичницу на сковородке — такие случаи описываются в фантастической литературе (случалось как-то читать!), но нечто подобное происходит и в жизни — не всегда, конечно с заранее рассчитанным эффектом. Вот и энергию вулканов пытаются обратить на пользу человечества, но пока еще не догадались, как это осуществить практически.

Так же и в политике — особенно в политике, связанной с насильственным экстремизмом.

Почему люди, особенно молодежь, идут в террористы?

Это всегда обусловлено какими-то объективными причинами. Причины, по которым бунтовала российская интеллигентная молодежь, описаны выше — надеемся, что исчерпывающе и понятно. Нет сомнений в том, что беды и проблемы молодых людей были тогда и объективными, и болезненными и для них, и для окружающих.

Совершенно напрасно Катков пытался усмотреть тут какие-то зловредные иностранные влияния. Позднее он сам внимательнее подумает и разглядит, какую пользу можно извлечь из самоотверженности террористов. Пока же это сумели сделать другие люди.

Цели у них были ограниченные и, казалось бы, незначительные: всего лишь убрать Трепова с его поста и желательно из политической жизни вообще.

Но, с другой стороны, разве он этого не заслужил? Кто, помимо него, смог сделать большее для того, чтобы внести раздор между правительством и фрондирующей молодежью?

Характерно, однако, что и после 31 марта интрига еще не сразу завершилась успехом: выздоровевший Трепов продолжал преспокойно оставаться на своем месте.

Оправдание Веры Засулич и, главное, его мотивы, облили Трепова грязью с головы до пят. И, тем не менее, и он сам, и его ближайшие единомышленники, и их августейший покровитель были возмущены этим, но отнюдь не обескуражены. Но на этом дело не остановилось, а было продолжено другими влиятельнейшими исполнителями.

Последующие события излагаются в дневнике Д.А. Милютина.

2 апреля 1878 года: «Вчера и сегодня в городе нет другого разговора, как только о скандале, случившемся в пятницу по окончании судебного процесса г-жи Засулич, выстрелившей в ген[ерала] Трепова и ранившей его. К общему удивлению суд оправдал, а, вследствие этого, собравшаяся на улице толпа произвела демонстрацию в честь преступницы и ее защитника. Уличный беспорядок кончился несколькими выстрелами из толпы, которая после того разбежалась, а на месте остался убитый молодой человек и раненая девушка. Сама преступница, освобожденная уже судом, скрылась. Такой странный конец дела подал повод к самым нелепым толкам. Вся публика разделилась на два лагеря: весьма многие, если не большинство (даже большинство и в том числе многие дамы высшего общества и сановники), пришли в восторг от оправдательного решения суда; другие же скорбели о подобном направлении общественного мнения. Всякое подобное дело возбуждает в обществе толки и протесты, с одной стороны против нового нашего судопроизводства и в особенности против института присяжных, а с другой стороны против произвола и самодурства административных властей».[647]

3 апреля: «собрание Совета министров под личным председательством государя. Предметом совещания было обсуждение тех экстренных мер для устранения случаев, подобных делу девицы Засулич, т. е. чтобы не оставались безнаказанными преступления против должностных лиц, обязанных по своим должностям ограждать общество от покушений политических пропагандистов. Министр юстиции прочел записку, приготовленную им по предварительному соглашению с некоторыми другими министрами: гр[аф] Пален не нашел другого средства помочь беде, как только взвалить дела подобного рода на военные суды, хотя сам же предполагает исключить женский пол из подсудности военному суду. Я вынужден был сильно возражать; поддержали меня многие из присутствующих; сам государь отверг проект министра юстиции. /…/ у гр. Палена вырвалось странное для министра юстиции мнение о необходимости такого суда, который решал бы «по приказанию начальства». У других же родилось кровожадное желание применения смертной казни. Наконец сам государь в порыве нетерпения и не находя исхода вспылил, упрекнув всех своих министров гуртом в нежелании или неумении принять какие-либо решительные меры, и, в заключение, строго потребовал, чтобы гр. Пален, Валуев и я непременно сговорились втроем и немедленно представили какое-либо окончательное предположение. Тем и закончилось собрание».[648]

17 апреля — день рождения государя: «В совещании /…/ по внутренним делам участвовали министры внутренних дел, юстиции и госуд[арственных] имуществ. Дело шло опять о принятии решительных мер против проявлений революционных замыслов, все более и более принимающих дерзкий характер. Рассказывались разные факты, читались тайные воззвания; между прочим встревожили государя рассказом о каком-то офицере резервного батальона, формируемого в Петербурге (Энгельгардте), который в эту ночь, на попойке с товарищами, высказал будто бы намерение стать на сторону бунтовщиков при предполагаемом на нынешний день восстании. Баталионный адъютант, ночью же, прискакал к шефу жандармов с этим донесением, а между тем Энгельгардт в испуге бежал и скрылся[649]. Затем свернули опять речь на студентов вообще и в особенности на Медико-хирургическую академию, Московское техническое училище, Женские медицинские курсы и проч. Мне пришлось, против всякого желания, выступить в роли защитника этих учреждений. Государь, в мрачном и тревожном настроении, заметил: «вот как приходится мне проводить день моего рождения». Предлагались разные крутые меры: усиление и систематизирование административной высылки (Мезенцов), закрытие некоторых учебных заведений (гр[аф] Пален), усиление и вооружение полиции (Тимашев); дошло даже до того, что произнесено было слово: объявить Петербург на военном положении!! К счастью все ограничилось разговором, который под конец свернулся на личный вопрос о Трепове и на нынешнее состояние петербургской полиции. Тимашев не пощадил Трепова, за что получил резкий упрек от государя и вышел из собрания с длинным лицом. Тем не менее решено приискать преемника Трепову, так как и помощник его ген[ерал]-м[айор] Козлов объявил сегодня государю, что не может оставаться в этой должности при Трепове».[650]

Вот тут-то, наконец, Александр II, который совсем не был дураком, но зациклился на доверии к Трепову, понял, откуда и куда дует ветер: личность и деятельность Трепова встречали теперь абсолютно непримиримую оппозицию практически всего высшего государственного слоя, хотя немногие рисковали высказать это так прямо, как министр внутренних дел А.Е. Тимашев и помощник Трепова генерал А.А. Козлов. Остальные же в данном случае продолжали просто сотрясать воздух, явно не собираясь ничего предпринимать в защиту и оправдание Трепову!

Царю стало ясно, что он столкнулся с колоссальной силой вполне определенной направленности, не считаться с которой просто невозможно — и следовало менять собственную линию поведения.

В результате Козлов в поощрение его честности и решительности был немедленно повышен на должность московского обер-полицмейстера (позднее был и московским генерал-губернатором),[651] а Трепов уволен в отставку. Это и явилось завершением карьеры Трепова, до которого его наконец удалось дотащить столь сложным и извилистым путем.

Заметим, что и А.Ф. Кони, и другие чины, замешанные в скандальном судебном решении, мало что потеряли при этом для своей дальнейшей карьеры. Чисто формальные придирки к ним вполне компенсировались не только популярностью, но и личным влиянием, которое обеспечилось затем поддержкой и сочувствием всех их коллег. Ничего удивительного: действующие лица, выдвинутые обстоятельствами на первый план, совершали необходимые поступки не только по велению сердца, и не столько от себя лично, а как представители всего профессионального корпуса — той могущественной силы, которую Трепов оскорбил и которой рискнул бросить вызов (возмутив при этом не только работников юстиции) — на чем и погорел! Других подобных прецедентов противодействия судебной власти царю не случилось за всю и прошедшую, и грядущую историю.