Собачья работа - Галина Романова

Обратившись в слух, я с открытым ртом вертела головой, силясь определить, что происходит. Охотники подняли зверя и гнали его к ловушке, устроенной братом Домагощем. Уйти не дадут — так уж получилось, что в лесу тут и там стояли ловушки, оставленные двумя «ястребами», когда они проводили зачистку. «Подорлик» презрительно покривился, узнав про них — мол, кустарщина и самоделки! — но потом сменил гнев на милость и решил использовать подарки судьбы. Не в одну ловушку, так в другую оборотень непременно попадет. Нам оставалось только ждать и быть настороже на случай, если чудовище случайно минует одну из них.

Одна ловушка оказалась совсем близко, и, услышав, что кто-то с топотом и треском ломится сквозь чащу, я сразу подумала про оборотня. Последовало несколько мгновений напряженного ожидания… Пальцы вспотели на рукояти меча, когда наконец…

Нет, не оборотень. Дейнох!

Я оцепенела, когда огромный кабан возник в нескольких шагах от меня. Затормозил, взрывая копытами землю, хищно взревел-провизжал что-то и развернулся навстречу. Вот сейчас откроется пасть, и…

Но хриплый вой, который вряд ли мог принадлежать обычному зверю, расколол тишину. И дейнох, развернувшись навстречу источнику звука, со всех копыт кинулся в другую сторону.

Я только ахнула, когда странное существо промчалось мимо, а еще пару минут спустя до слуха донеслись рычание, хриплый басовитый визг, топот, хруст и шум отчаянной драки.

Не отдавая себе отчета, что делаю, я сорвалась с места и побежала на шум. Где-то за кустами слышались крики людей, но мне было все равно. Тревога гнала вперед. Я забыла про опасность, про протез, про то, что, споткнувшись в темноте, могу его потерять и окажусь беззащитной перед дикими зверями (тем же дейхоном, коль на то пошло!), что могу и вовсе заблудиться.

Разогнавшись, я еле успела остановиться, чувствуя, как холодеет в груди. Зрелище, представшее моим глазам, пугало и завораживало одновременно.

Лесная поляна была перепахана копытами и когтями. Клочья травяного дерна валялись тут и там, словно содранная кожа. Помятые кусты, поломанные ветви деревьев. Следы жаркой схватки.

Посредине валялась туша дейноха. Огромный страшный северный кабан все еще пугал оскалом клыков, но жизнь уже покидала его тело вместе с кровью. На боках и хребте цвели следы от укусов — вырванная шкура, длинные царапины от когтей. Но самая страшная рана зияла на шее. Со спины ее было плохо видно, только край разорванного горла — видимо, у зверя вырвали трахею. Но это я заметила лишь мельком, как и нескольких волкопсов, окружавших тушу и торопливо рвущих свежее мясо. Они нехотя расступились, прожигая незваного гостя настороженными взглядами, но я не смотрела в их сторону.

Над останками дейноха, ссутулившись, стояло самое странное и жуткое существо из тех, кого я видела. И как-то не было сомнений, что передо мной — победитель этого страшилища.

Ростом существо было примерно с человека или чуть выше — где-то на ладонь, но из-за широких плеч и шерсти казалось гораздо крупнее. Оно одновременно походило на человека и волка — выдающиеся вперед челюсти усеяны зубами, но голова вполне человеческая, и даже уши не торчали на макушке, а, хотя и заостренные, были расположены по бокам головы. Глаза тоже сохранили привычный разрез, только оказались сдвинуты к бокам, как у волка. Толстая звериная шея переходила во вполне человеческие плечи, хотя туловище оказалось крупнее людского. Передние лапы — скорее руки, только чуть длиннее и сильнее. Крепкие пальцы заканчивались когтями. Задние лапы и хвост рассмотреть не удалось, но почему-то возникла уверенность, что хвоста нет. И вообще, взгляд только скользнул по поджарому мускулистому телу и зацепился за морду.

Наши глаза встретились, и мир перестал существовать.

Медленно, очень медленно оборотень подался вперед, ссутулился и встал на все четыре лапы. Когти напряглись, впились в шерсть мертвого дейноха. Верхняя губа дрогнула, открывая клыки. Запоздало заметила, что пасть чудовища была выпачкана в чем-то темном. Кровь. Кровь была и на боку зверя, заметила, когда он встал на четвереньки. Зверь был ранен — острое копыто дейноха вспороло ему шкуру.

Все страшные истории мигом всплыли в памяти. Оборотень только что попробовал крови. Он — победитель, а тут я — мало того, что человек и его извечный враг, так еще и конкурент в борьбе за добычу. Даже раненый, сейчас он намного сильнее. Но это вовсе не значит, что нужно просто стоять и ждать, пока убьют.

Пальцы крепче стиснули рукоять меча. Оборотень зарычал, пригибая голову. Сейчас бросится…

Шерсть встала дыбом, тело напряглось, готовясь к прыжку. Даже рана перестала болеть — все в крепком сильном организме мгновенно перестроилось на новую схватку. Враг всего один. Другие тоже есть, но далеко. Он успеет одолеть этого и уйти в чащу зализывать раны, прежде чем остальные члены этой двуногой стаи опомнятся. Ночь скроет его следы. Братья по крови — волкопсы — помогут удрать, приняв на себя предназначенный для него удар. Для них это честь — послужить тому, кто признан Князем Волков, и лишний раз доказать свою преданность волчьей породе. Истинные не любят полукровок. Тем приходится либо уходить и жить своей стаей, либо кровью доказывать принадлежность к миру дикой природы. Очень часто — опосредованно, сначала побывав в волчьих желудках.

Но этот враг — другое дело. Его смерть не для еды. И даже не для утверждения своих прав на эту территорию. Это — самозащита.

Шаг. Другой. Осторожно. Медленно. Уши прижались, верхняя губа приподнялась над клыками. Глаза сами нашли шею — под тонкой кожей пульсировала кровь. Как она бурлила! Как хотела на свободу! Он окажет крови благодеяние, выпустив ее из жил. Кровь должна течь свободно, как вода, не скованная преградами из плоти. Он отпустит ее душу. Он…

Ветер. Запах? Знакомый запах. Ноздри шевельнулись, ловя новые порции пряно пахнущего воздуха. Откуда?

Зверь застыл. Двуногое существо в десятке шагов от него внезапно перестало быть только врагом. Он учуял запах самки. Знакомой самки, и инстинкты самца возопили в полный голос. Нельзя причинять боль самке! Тем более сейчас, в конце весны. Сейчас такое время, когда нельзя. В эту пору в норах и гнездах пищат, продирая глазки, детеныши. И если его логово до сих пор пусто, так это потому, что малыши еще внутри, скрыты под теплой густой шерстью готовой разрешиться от бремени подруги. Самка в эти дни становится неповоротливой, тихой и как-то по-особому печальной. Какие нежность и страх светятся в ее золотисто-карих глазах: «Ты ведь не причинишь мне боли, правда?» Глупая! Как же можно убивать ту, которая продолжит твой род на земле? Я бы десять раз загрыз других самок, отправил на тот свет сотню детенышей — но только не тех, в чьих жилах течет моя кровь, не тех, чьи мордочки пахнут твоим молоком и кого вылизывает твой теплый ласковый язык.