Сны инкуба - Лорел Гамильтон

Тот кивнул, но смотрел он на меня. И я таращилась в эти лавандовые глаза.

Байрон щёлкнул пальцами между нашими лицами. Мы оба вздрогнули.

— Так, вы двое, друг друга не трогайте, пожалуйста. Опасно потому что. А ты сними жакет, зайка.

Я послушалась, но рукав стянуть было больно. Однако ахнула я только тогда, когда посмотрела на рану. А Натэниел тихо сказал:

— Вот блин!

Обычно укус вампира — аккуратные дырочки, почти деликатные. Здесь было не так. Похоже было, что Примо, всадив в меня клыки, ещё и другие зубы вонзил в кожу, и это выглядело как звериный укус. Большой и злобный звериный укус. Кровь сочилась из самых глубоких ранок, оставленных клыками, текла приятной такой ровной струйкой. Как я её увидела, так сразу закружилась голова, и рана заболела адски. Почему всегда, когда видишь кровь, боль усиливается?

— Тебе повезло, что ты ещё стоишь, — сказал Байрон. Он босой ногой подцепил стул, пододвинул ко мне и велел: — Сядь.

Я села, потому что, честно говоря, что-то было со мной не так. Рана достаточно серьёзная, чтобы я её заметила раньше — заметила по-настоящему. На долю дюйма глубже или в сторону, и я бы истекла кровью почти до смерти, не успев понять причины.

— Почему я её раньше не заметила?

— Я видал, как зачарованные до смерти истекали кровью из крошечных ран, улыбаясь до самого конца, кисанька. — Он разорвал обёртку пачки, достал салфетки. — Приложи вот это и прижми как следует. Ты на эту ночь достаточно потеряла крови, давай попробуем сберечь, что осталось.

Когда доходило до серьёзных вещей, ласкательные прозвища пропадали. Он всего две недели в городе, а я уже знаю, что когда заиньки, птички и рыбоньки не слышны, ситуация оставляет желать лучшего.

— Чем я могу помочь? — спросил Натэниел.

— Найди ещё салфеток. Тут только одна пачка, а надо будет больше.

Натэниел поставил аптечку на стул, придвинул его к Байрону и пошёл к дверям. Очевидно, он знал, где искать другую аптечку.

— А у вас тут бывают серьёзные травмы? — спросила я.

— Обычно царапины, — ответил он, — хотя тебя бы удивило, сколько женщин пытаются кусаться.

Я подняла удивлённые глаза. Он осклабился:

— Ну, рыбонька, стал бы я врать?

Я смотрела на Байрона, ни о чем таком не думая. Запястье болело, и я гадала, почему же я не заметила раньше, как вдруг поймала себя на мысли, голый ли он под халатом, и хотелось, чтобы да.

Я закрыла глаза и попыталась поставить щит. Отгородиться от всего, что было у меня общего с Жан-Клодом, но его голос пробился сквозь защиту.

— Прости, ma petite, пожалуйста, прости меня, но Примо все ещё сопротивляется мне, а я недостаточно напитался. Я не могу одновременно питаться и держать его, но ты можешь напитаться за меня. Ты можешь дать мне то, что мне надо, ma petite. Прошу тебя, умоляю, не отказывай мне. Если я выпущу его из-под контроля, он растерзает этих женщин. Он считает, что они его унизили. Прошу тебя, ma petite, услышь меня и пойми, что я говорю только правду. Помоги!

Он резко оборвал контакт, и я мельком увидела ярость Примо, пронзающую похоть, которую внушал ему Жан-Клод. Примо был как пьяный, продолжающий драться, вырываться из держащих рук.

— Чтоб тебя, Жан-Клод! — шепнула я.

Байрон тронул меня за руку:

— Эй, не падай в обморок.

Я открыла глаза, и эти его серые были рядом со мной. Близко-близко. Не знаю, что было у меня в глазах, но он отскочил как обожжённый. Его глаза чуть расширились, и голос прозвучал с придыханием:

— Мне не нравится выражение твоих глаз. Оно тебе не свойственно.

Я потянулась к нему, и он отступил. Я двигалась вперёд, а он отступал, и потому я соскользнула со стула, а он на миг сел на пол, не сразу поднявшись. Я осталась на полу, но подол его халата удержала в руках. Ткань натянулась, отходя от его тела, и я увидела, что под халатом что-то надето, но не много. Это была похоть, но не просто, а голод похоти, будто секс — еда. Я-то думала, что в этом смысле ardeur самое худшее, но сейчас было… ещё хуже. С той только разницей, что ardeur с самого начала был мне слегка подвластен в том смысле, что кто-то мог мне не нравиться или даже помочь мне одолевать ardeur. А сейчас было не так. Все неважно. Голод такой первобытный, что все неважно.

— Анита, помоги! — вскрикнул Жан-Клод у меня в голове. Он назвал меня настоящим именем, и отчаяние его резануло как нож.

И отчасти это отчаяние проникло в мой голос.

— Прости, Байрон, но Жан-Клод вот-вот выпустит Примо из-под контроля. Ему нужна еда.

— И кому придётся быть этой едой? — спросил он с ноткой страха в голосе.

Мне пришлось закрыть глаза и сделать глубокий вдох:

— Времени нет.

— Я не дам тебе вырвать мне горло только потому, что мастер ухватил кусок не по зубам.

Я покачала головой, не открывая глаз.

— Не бойся, Байрон, пожалуйста, это разжигает зверя. Я предлагаю тебе ardeur. — Я открыла глаза и посмотрела на него. Он отступил от меня, насколько позволял натянувшийся халат. В голосе у меня начинали проскальзывать рычащие нотки, когда я сказала: — Но предложение ограничено по времени. Или иди сюда, или слово «еда» перестанет быть эвфемизмом.

Очень забавное у него сделалось лицо.

— Ты имеешь в виду секс? Настоящий? Без всяких эвфемизмов?

Будь у меня время, я бы позабавилась.

— Да.

— Рыбонька, что ж ты сразу не сказала?

Он направился ко мне, развязывая на ходу пояс и сбрасывая халат. На нем были только тончайшие стринги, а все остальное — очень бледное тело. Мускулы, которые он нарастил меньше чем за месяц, играли под кожей, когда он упал на колени передо мной.

— Кто сверху? — спросил он с улыбкой.

Я положила руки на обнажённые бледные плечи, и от этого прикосновения улыбка растаяла.

— Я сверху.

И я толкнула его на пол.

Глава тридцать седьмая

Байрон повалился на спину, я оказалась на нем верхом, руки прижимали его запястья к полу. С себя я сорвала только бельё. Прелюдии не было — не было ни времени, ни необходимости. Всюду, где я его касалась, я чуть подпитывалась. Голая кожа — все, что мне было сейчас нужно, но это было питание далеко не полное. Недостаточное. Я прижалась ртом к его губам, сунула язык ему в рот, и снова кормилась, и снова мало. Я прижалась к нему телом, но на нем все ещё были эти плавки. Тогда я отпустила его руку, и она тут же нашла край плавок.

— Сорви, — сказал он, и голос у него был более глубокий, более настоящий, чем обычно.

Я рванула материю прочь, и вдруг он голый упёрся в меня, не вошёл внутрь, а прижался, и он был тёплый. Тёплый от чужой выпитой раньше крови. Ощутив, как он упирается в меня, я вскрикнула.

— Анита? — спросил Натэниел. Он вошёл и встал как можно дальше от нас, где я могла его видеть. — Это как ardeur, только ещё хуже, сильнее.