Форт Росс - Алекс Кун

Небольшой ложкой дегтя на белизне и пушистости этой картины были только стычки с горными индейцами. Если с теми, что живут в долине удавалось договариваться, то горцы напоминали наших кочевников — предпочитающих пограбить и быстро смыться, не вступая в переговоры. Дегтем стало то, что количество таких стычек неуклонно росло, захватывая все большие площади и докатываясь порой до наших золотых приисков. Губернатор просил Алексея о войсковой операции, видимо слабо понимая, что войска у нас размазались тонким слоем по многим тысячам километров побережья. Разве что Гавайцев привезти, вместе с нашим островным гарнизоном. Но это только после войны на островах реально сделать.

Видимо мысли царевича текли похожими путями, и он обещал массированную помощь через два года. А пока разрешил только егерьские вылазки. Тем более что эта партизанская война пока обходилась без потерь людей с нашей стороны. Были раненные, были разграбленные схроны и сторожки, но обстановка все еще оставалась контролируемой.

Вернулись в Порт Росс мы только 12 января 1712 года, отчалив в столицу еще через два дня. Что характерно, канонерка отбыла в то же самое время, как и в прошлом году. У нас, похоже, график посещений образовывается.

Пару дней до отбытия сидел с двигателистами, обсуждая их успехи, и, в большей степени, неудачи за прошедший год. Надежный мотор внешнего сгорания все еще оставался недостигнутым рубежом, но вот свечи и систему зажигания заводчане отработали.

Так как основной упор этот завод делал на стационарные двигатели, в том числе судовые, питающиеся от газогенераторов, проблема долговечности выходила на первое место. Мне продемонстрировали образец «не прогорающих» жаровых труб, с платиновыми вставками. Чуть к Кондратию не отправили графскую жабу. Они бы еще золотое напыление, как защиту от ржавчины, попробовали.

Кроме технических проблем в полный рост поднялся вопрос запчастей. Железа катастрофически не хватало. Тонкий ручеек металла из Железного форта напоминал реку в пустыне, когда посреди широкого русла вьется еле заметная нитка воды, испаряющаяся еще до того, как дойдет до устья. Правда, ручей постепенно расширялся.

Возить много железа от чосонцев мы не можем, так как нет кораблей, а большие корабли не построить без стали. Еще один замкнутый круг. Чувствую, одним удушением Беринг не отделается… Лишь бы с ним не случилось чего раньше…

Январский переход по океану мне понравился значительно больше декабрьского. Море уже выплеснуло всю злость и смирилось с наступлением зимы. Холодно, ветрено, мокро — но впереди весна, и мы каждый день ходко приближались к ней, подгоняемые зимними ветрами.

На четвертый день перехода стало откровенно тепло. Пригрело солнышко, немедленно наполнив морской воздух запахом просушиваемых портянок. Даже не верилось, что совсем недавно скатывался с горы на борде и отплевывался от снега. Надо посмотреть на окружающие столицу горы — ведь и там можно кататься по снегу даже под летним солнцем. Будут все тридцать три удовольствия, особенно если гаваек с шезлонгами привезти.

В залив Алексии входили ночью, на машинах, так как ветер выключили после обеда. В обычных, для всех остальных фортов, условиях лезть ночью в бухту не рискнули бы, но столица нас порадовала радиосвязью и маяком. Особенно умилил маяк. Около получаса мы всей командой приглядывались к одинокому огоньку на берегу только потом сообразив задать вопрос по радиосвязи. Более того, сквозь хрипы и шипение нам гордо поведали, как надо заходить в створ — «… тама по левую руку маяк оставите а по носу сторожка оконцем светить должна… но все одно рассвета лучше ждать».

Ждать мы не стали. Взрезав бархат ночи шипящим лучом прожектора, лихо сманеврировали мимо маяка, на сторожку, а потом и к огням причалов. Морская база оказалась ориентиром получше сторожки, тем более что нам навстречу метнулся такой же яркий луч от стоящей у пирса второй канонерки.

Для тех, кого не разбудила эта светомузыка, канонерка у причала сыграла побудку холостыми, надеюсь, выстрелами. Оповестив весь черный свет, что для любимого государя им ничего не жалко, в том числе и нервов окружающих.

Понятное дело, дальше началась торжественная встреча, смотрящаяся весьма колоритно в свете двух прожекторов. Хорошо еще, что пир не организовали, обещав сделать это с утра. Нас с Алексеем тащили в дом губернатора, но меня больше заинтересовало, как теперь выглядят корпуса для моряков. К сожалению, царевич решил, что и его этот вопрос интересует. Кабы не это — вся эта толпа ушла к губернатору, а мне удалось спокойно отоспаться. Не свезло. Пришлось еще час ходить по корпусам вместе с толпой, пока не удалось тихонько отстать и закрыться в какой-то каморке, заложив дверь револьвером. После чего, с наслаждением растянулся на полу, выпрямляя скрюченную гамаком спину. Сухопутные жители не ведают, какое это счастье — разлечься на сухой, твердой и неподвижной шконке. Не путать с нарами. Как шутил мой знакомый: «на шконке спят в рубашках с поперечными полосками, а на нарах с продольными — отдых сильно различается».

Утром был пир. Точнее, вначале заутреня, а потом пир. И то, что местные называют утром, для меня оказалось сплошным издевательством. Поднять меня на этот подвиг, думал, никому не удастся. Но от многочисленных стуков в дверь револьвер вывалился, крайне неудачно упав на курок и пальнув практически мне в ухо.

Излишне говорить, что игра в «хорошего и плохого» прошла для столицы с особым шармом. Царевич, правда, слегка подкачал, выспавшись еще меньше меня. Зато мою партию можно было назвать классической «злодей, проснувшийся, едва успев заснуть, от выстрела под ухом».

Верфь Алексии, на которую сбежал, чтоб не испортить пир окончательно, огорчала. Рядом с этим «гаражом для шлюпок» явно недоставало небольшой церквушки, так как без помощи высших сил нам тут кэч не осилить и за год. Еле удержался, чтоб не наорать на пожимающего плечами по всем моим вопросам местного корабела. Надо выспаться.

Для проформы скажу, что кэч Алексии официально был заложен 17 января. Хотя фактически мы начали класть киль только через двое суток. В первый день все закончилось вбиванием разметочных колышков, большей частью вышедших за пределы верфи, и строгим наказом — к следующему дню расширить эллинг хоть парусиной, хоть собственными подштанниками.

Шили кэч по той же технологии, как и баржи в Форт Росс. Из реек и наборных, обструганных шпангоутов. С этой технологией у нас все форты знакомы. После суточного спанья и на фоне штабелей разгруженных пиломатериалов — задачка показалась не такой уж и сложной, а мастера верфи вполне компетентными. Работа пошла.

25 января посчитал возможным оставить кэч без присмотра. Набор корабля мы выставили, вымеряли и прихватили стрингерами. Думаю, несколько дней у меня есть, чтоб навестить Долину, пока мастера шьют обшивку.

Катер домчал до интеллектуального центра империи за… два часа. За первые полчаса мы проскочили три пятых дистанции, а все остальное время искали весла и гребли к Долине в ручном режиме. Звоночки об износе техники становятся все тревожнее.

Царевича, ожидаемо, нашел на летном холме, где самодержец катался на весьма дорогих «качелях», под одобрительные крики толпы свиты и зевак. Даже подходить не стал. Вдруг потом опять на пир потащат?!

Вместо этого навестил «электроников», начав со связистов, поспешивших выложить свои успехи, слегка меня огорчившие. Научную работу лаборатория забросила, целиком перейдя к производству. Дело, безусловно, нужное — но для чего их в метрополии столько лет учили? Чтоб они круглыми сутками катушки наматывали? Пожурил. Почти цензурно.

Во вторую лабораторию зашел, уже не надеясь на прогресс. И снова ошибся. Мастер встретил меня как потерянного родственника, напоив отваром и торжественно выложив на стол толстую папку описаний и схем.

Перелистывал страницы, потягивая горячий чай из глиняной кружки. Посуда явно местного производства. Надо гончаров навестить и поинтересоваться, как у нас дела с цементом. Просматриваемая папка вызывала неоднозначные впечатления. Решил прояснить обстановку.

— Скажи теперь своими словами, кратко, что удумал.

Мастер резко вскочил, оббежал стол и перелистнул несколько страниц в папке, прижав растопыренной пятерней аккуратно разрисованную сравнительную таблицу.

— Вот! Все менять надо! Негоже у нас с байтами вышло, можно проще и компактней!

Скажем так — подобное заявление для меня, выросшего в двоичной системе, было несколько островато. Отхлебнул еще отвара, скользя взглядом по таблице.

Мастер предлагал переходить на троичную систему. Обосновывая свой порыв весьма основательно. Тут у него и логика становилась ближе к человеческой, имеющая не два состояния, «да» и «нет», а три — «да», «нет», «не знаю». И операторы сравнения записывались легче — «меньше», «больше», «равно». Еще и цифры выходили компактнее так как двоичный байт из восьми битов может хранить максимальное десятичное число 258, в то время как в троичный «трайт», состоящий из восьми «тритов» можно записать десятичное число 6561. Столько, понятное дело, не надо, и мастер сократил трайт до пяти разрядов, вместо восьми. В этом случае в трайт можно записать десятичное число 243, что местный «Бэкон» посчитал достаточным для телеграфии. Оставался единственный вопрос: