Дракон в свете луны - Ксения Хан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не стала бы… – прошептала Йонг и медленно замотала головой, жмурясь. Нагиль уронил руку между ними, словно лишился поддержки. – Ни я, ни кто-то другой не будет винить тебя.
– Потому что это неправильно? – спросил Нагиль. Йонг неуверенно кивнула, и тогда он вдруг ободряюще улыбнулся ей. – Верно. Вот это – неправильно. Это, минджа, а не гибель Вонбина. Смею предположить, что такая смерть была для него предпочтительнее, чем все остальные.
Йонг невольно поёжилась под настойчивым взглядом капитана, собственное смущение отвлекло её от нового обращения – слова она не знала и ни разу не слышала его от других. Это ёнглинъ? Ей дали новое имя? Спросить Йонг постеснялась, заробев, что неизвестное слово окажется слишком личным, настолько тихо Нагиль его произнёс. Вместо этого Йонг посмотрела на свои исцарапанные руки.
– Почему? – опустила она вопрос в раскрытые ладони. – Смерть есть смерть, исход всегда один.
Нагиль даже позволил себе лёгкую усмешку, совсем незаметную, но Йонг почувствовала в его голосе теплоту, какой там не было ранее.
– Да, но всё же лучше погибнуть, защищая того, кто дорог, чем выжить, зная, что не сумел этого сделать. Будь у меня… будь у всех нас выбор, мы предпочли бы умереть в бою, сражаясь за любимых.
Йонг медленно подняла глаза к капитану. Он смотрел на неё и больше не улыбался.
Когда мастер Вонгсун передал ему силу и Нагиль стал Драконом Дерева, впервые ощутив, как неподвластная ему Ци вливается в него огромным потоком, – он испугался, что не сможет сдержать его. Эта сила могла бы поглотить его целиком, утопить в себе и выплеснуться в мир, сжигая его дотла. Мастер сказал принять её и принять себя в ней. «В тебе есть то, что недоступно Рэвону, – желание защищать мир, а не подчинять себе».
Нагиль провёл в агонии и ненависти долгие месяцы, прежде чем смог открыть глаза, почувствовать вновь своё тело и подняться с колен, не прибегая к помощи Лан. Мастер Вонгсун покинул его, присоединившись к Великому циклу, Рэвон бежал из страны, и рядом с Нагилем остались только верные ему воины. Он потерял так много – и многое приобрёл, но, чтобы понять, признать это, он потратил не один год.
Он научился жить с постоянным страхом – даже в детстве он не боялся так сильно, – что мир, который он хотел защищать, может погибнуть по его же вине.
– Это часть тебя и твоя суть, – говорила ему Лан. – Ты – важный элемент Великого цикла, и только тебе решать, станешь ты его погибелью или спасением.
И Нагиль учился принимать это. Каждый день, каждый час, каждую новую луну, что сулила новые испытания.
Разразившаяся на его землях война не стала страшной неожиданностью – всего лишь ещё одним этапом в истории Чосона и в его жизни. Он смотрел, как умирали люди, он сам вёл людей на смерть и знал, что отвечает за них собой. По силам ли ему это, хватит ли смелости – эти сомнения он отметал как недостойные существования в его новой роли; к тому же сомнения питали Дракона, что с каждым годом становился сильнее.
Нагиль научился не бояться ни грядущих событий, ни испытаний, ни преград на своём пути, иначе – он знал – страх уничтожит не только его, но и всех, кто находился с ним рядом. Даже когда в Чосоне объявился первый юджон-ёнг, высокомерный человек средних лет в странном смешном наряде, неподходящем для гор и долин, в которых ему пришлось побывать, Нагиль вытащил его из лап Тоётоми и привёл обратно к вратам в Священный Город.
Даже когда мальчик, едва разменявший первый десяток лет, на глазах Нагиля и его воинов превратился в имуги и разорвал Ингука, Нагиль не боялся. Убить мальчика, прекратив страдания, было долгом Дракона и долгом самого Нагиля. Он не сомневался и после не испытывал мучений, кроме яростной тоски по погибшему другу.
И даже когда Рэвон привёл в их мир женщину, совсем юную и для войны, и для возможной смерти, – даже тогда Нагиль не испугался её и думал, что спасёт, вернёт домой, как уже вернул первого человека. Его волновали японцы и их продвижение в глубь страны, волновало медленное ополчение и слабые силы армии – но не госпожа, слишком быстро ставшая источником многих трудностей.
Впервые он почувствовал позабытый, почти чужеродный страх за то, что не сумеет справиться, когда Рэвон пришёл на земли храма Феникса, чтобы забрать её.
– Она выберет меня и уйдёт со мной, – сказал Рэвон. Его люди успели перебить всю деревню травников и угрожали лагерю, но Нагиль слишком поздно осознал, стоя в кругу оседающего пепла и жжёных листьев, что проникшая в его сердце игла страха не имела ничего общего с его лагерем.
Страх рос в нём с того самого момента, как Дракон вырвался из него и чуть не убил Рэвона, с того момента, как он пришёл к порогу храма Алого Феникса и нашёл госпожу рядом с ранеными воинами. Она не выглядела испуганной – словно только теперь поняла, где находится, и внезапное осознание вытеснило из неё страхи, оставив только спокойное, ровное свечение её новых знаний.
Нагиль боялся её света. Боялся её – и того, что может погасить этот свет одним своим дыханием. Она была слабой свечой, готовой потухнуть от неосторожного движения его грубой руки. Она плакала, когда думала, что никто этого не видит, и смеялась, когда думала, что на неё смотрят все, и говорила странные, необъяснимые вещи, и шутила так, будто всегда жила в этом мире и знала о мироздании то, что недоступно было ни взгляду, ни мысли Нагиля.
А после она шагала вместе с его войском на север, и кричала, и злилась, если его воины говорили за её спиной неприятные вещи, и не испытывала страха перед неизвестностью, будто заранее знала, что отыщет новую дорогу.
Нагиль следил за ней днём и ночью и мучился чувством вины, атаковавшей в самое сердце преступным образом, как королевский шпион, и невольно – гоня неконтролируемую тягу спрятать госпожу от любого дуновения ветра – приближался к её свету. Шаг за шагом, мысль за мыслью, теперь наблюдая, как разгорается он из слабого язычка пламени в целый костёр. Огонь, говорила Лан, делает тебя слабым, Огонь ослабляет Дерево. Нагиль знал это, чувствовал, как отдаёт силы пламени госпожи.
Потом он осознал, проснувшись глубокой ночью от первого с
