Природа боится пустоты - Дмитрий Александрович Фёдоров

элеаты — о действующих, школа Платона — о формальных, сам же он впервые указал на причину, которая объясняет «ради чего», то есть на целевую. Так, например, цель желудя состоит в том, чтобы вырасти дубом, это и является его природой, то есть — его физикой. Ласточка строит гнездо, а паук ткёт паутину ради чего-то конкретного, и причины этих явлений содержатся в самих существующих по природе вещах и существах. Поскольку все естественные объекты должны по своей природе в итоге достигнуть своих целей, то сама их природа (физика) является источником (началом) движения для преодоления назначенного пути. Движение — это реализация того, что существует в потенции.

В самом деле, материя по Аристотелю, является лишь потенциальным субстратом всего сущего, и становится действующей реальностью, когда обретает форму. Этот переход и есть движение, которое необходимо понимать в широком смысле, как любые изменения: субстанциональные, качественные, количественные, психологические или социальные, но речь также может идти о перемене состояния, формы или положения в пространстве. Из сказанного ясно, что феномен именно механического движения рассматривался лишь одним из элементов общей системы мироздания, а потому определялся не на основании опыта, а философски.

Поскольку у животных, растений или первоэлементов имеется внутренний потенциал к развитию, то есть изменению, то есть — движению, значит, им присуща внутренняя природа (физика). Прочие предметы способны двигаться лишь от внешних причин, и по этому признаку движение подразделяется на естественное (природное) и вынужденное (искусственное).

Классификации Аристотеля

Аристотель вообще любил все классифицировать, и некоторые из его перечней используются до сих пор, однако большая их часть настолько абсурдна, что скорее мешала развитию Западной мысли, чем помогала ей. Можно для примера вообразить, какую систему предложил бы Аристотель для описания мебели: вся мебель делится на столы, стулья и предметы, которые не являются столами, либо стульями. Однако, самым фатальным для развития науки, оказалось именно разделение всех вещей и явлений на естественные (существующие по природе) и искусственные (существующие от иных причин). Лишь естественное полагалась достойным внимания, а вот искусственный эксперимент, то есть специально созданные человеком ситуации, воспринимались как не относящиеся к физике и, потому, неинтересные.

За природой можно было наблюдать, но не направлять ее. Так, указав на промежутки времени между вспышкой молнии и ударом грома, Аристотель сделал совершенно верный вывод о том, что звук распространяется в воздухе с конкретной конечной скоростью. Но это именно пример обычного бытового наблюдения, и возможности такого вида исследования невелики. Впрочем, нельзя ставить Аристотелю в вину то, что его последователи недооценивали важность экспериментальных исследователей — каждый человек сам выбирал себе систему взглядов, и не вина одного конкретного философа, что его концепции оказались близки многим поколениям мыслителей.

Сделаем сразу и еще одно важное замечание, которое должно многое прояснить. Сегодня, говоря о механике, мы сразу же представляем себе разнообразные механизмы, многие из которых способны двигаться самостоятельно пусть и по команде человека, но без всяких усилий с его стороны. Даже дети понимают, что автомобили, самолеты, механические часы или же игрушки на батарейках перемещаются сами, в силу своего устройства. Конечно, им необходимо топливо, завод пружины или же источник питания, однако всем очевидно, что в бензин — это просто горючая жидкость, и в нем нет никакой жизненной силы, подобно той, что заставляет бежать лошадь или собаку. Да, разумеется, мы тоже выделяем животных, как существ, которые способны двигаться от природы, а не потому, что их такими создали, однако для современного ученого любое существо — это просто очень сложная биологическая машина, в которой нет никакой особой жизненной силы.

По понятным причинам греки мыслили иначе. Для них движение, как самостоятельное явление, практически целиком состояло из движения животных и перемещения небесных светил. Все остальные примеры были слишком уж очевидно вынужденными — водяные колеса и парусные суда испытывали воздействие набегающих потоков воды и воздуха, а весельные корабли, телеги и брошенные камни приводились в движение живой мускульной силой. Существовали чуть более сложно устроенные метательные машины и игрушки, но они на начальном этапе работы требовали воздействие человека. В такой ситуации вполне разумным казалось уподобить все природные процессы движению животных. При этом каждому очевидно, что органы зверей и части растений служат вполне конкретным целям, и потому обо всех естественных явлениях логично рассуждать в тех же категориях. Лишь в XIX веке появились работы Дарвина (и Уоллеса), которые, наконец, позволили биологам понять, что у явления жизни нет никакой цели, хотя в массовом сознании до сих пор существует неприятие идей эволюции и естественного отбора. Демокрит или Архимед в силу особого склада ума могли вообразить механические теории, но для большинства людей той эпохи — тем более для Аристотеля, чей отец был врачом — биологические объяснения оказывались намного ближе.

Естественное и вынужденное движение. Падение

Разделение движения на две неравнозначные категории — естественное и вынужденное — оказало существенное влияние на изучение падения тел. Действительно, сброшенный с крыши камень будет падать вниз, хоть на него, казалось бы, ничто не воздействует. При этом никогда не бывает такого, чтобы камень вдруг не стал падать, равно как не случается и так, чтобы он сам собой начал перемещаться вверх или в сторону. Дабы объяснить, отчего же в определенных условиях могут двигаться любые предметы, Аристотель вводит понятие «естественного места» и заявляет, что каждому телу внутренне присуще стремление именно туда. Земля и камни благодаря своей тяжести устремляются к центру мира, где и расположена наша планета (Аристотель уже знал, что она имеет форму шара, и это вполне согласовывалось с его концепцией, ведь такая форма обеспечивает для всей тверди максимальную близость к центру мироздания). Вода тоже тяжела, но в меньшей степени, а потому ее стремление к центру мира выражено слабее, и она в основном расположена поверх земли. Легкий воздух, напротив, имеет естественное место наверху, и потому окружает землю и воду, а наилегчайший огонь устремляется ввысь к подлунной сфере.

Если какой-либо предмет переместить из его естественного места, то он будет пытаться вернуться обратно, двигаясь по кратчайшему расстоянию — прямой, проходящей через центр мира. Когда упомянутый предмет возвращается в исходное положение, то причина его движения исчезает, и он останавливается. Если допустить, что некоторые материалы (например, дерево) имеют промежуточную тяжесть, то становится возможным объяснить, отчего отдельные предметы падают в воздухе и всплывают в воде. Впрочем, движение легких тел вверх почти не интересовало Аристотеля и его многочисленных последователей. Другое дело — падение: оно встречалось повсеместно,