Харбинский экспресс - Андрей Орлов

— Скажи, пусть заходит.

Леонтий Павлович вернулся на место, сел, сцепив перед собой пальцы, и покосился на дверцу несгораемого шкафа — хорошо ли прикрыта?

Грача он сперва даже и не узнал. А когда узнал, поразился произошедшей в нем перемене.

Сильно изменился чиновник особых поручений за последнее время. Смотрелся каким-то потертым, выкрученным. Сильно устал, должно быть. Вон какие круги под глазами! И даже походка чудная — ноги осторожненько ставит, точно обжечься боится.

Но, хотя вид у Грача был и в самом деле неавантажный, глаза глядели внимательно и даже больше того — весело.

А когда он заговорил, то и вовсе перестал подполковник замечать в нем следы жизненного переутомления.

Усевшись по своему обыкновению без приглашения, Грач тут же перешел к делу. Сказал, что расследует дело о поджоге гостиницы «Метрополь». (Барсуков при этом скривился — тоже мне гостиница! Постоялый двор был, и только. Оно и хорошо, что сгорел, — клопов в городе меньше.) И сообщил вдобавок, что следствие изволил взять на контроль сам Дмитрий Леонидович Хорват. А потому военные и гражданские власти должны ему (Грачу то есть) оказывать всяческую помощь и содействие. А прежде того — власти жандармские.

Барсуков сообразил, что за столь внушительным вступлением непременно последует просьба. И не ошибся. Просьба последовала — после того как Грач подробнее обрисовал настоящую мизансцену. Да только просьба была такая, что у видавшего виды Леонтия Павловича брови на лоб полезли.

Но по порядку.

Услышав от Грача про «кавалериста» — возможного убийцу, опийного торговца и вообще темную личность, — подполковник быстро сообразил, куда клонит сыскной.

И опять не ошибся.

Грач рассудил, что верный путь к этому злокозненному «кавалеристу» — как раз через упомянутый опий. А опий, в свою очередь, можно сыскать только через курьера, который его из столицы сюда поставляет. Вопрос: как это сделать в действительности?

Леонтий Павлович, который много лет ловил поездных мазуриков и знал как пять пальцев их ухищрения, с неким потаенным злорадством (грешный человек!) ожидал, что же предложит ему полицейский.

— Самое правильное — остановить транссибирский экспресс да пройтись двумя партиями по вагонам — с конца и с начала, — сказал Грач. — Аккуратно пройтись, с опытными людьми. Вот и сделали б дело. Мое начальство дозналось в столице (это, разумеется, строго между нами), что очередной курьер с опием прибывает на ближайшем экспрессе.

— Это откуда ж такие сведения у полковника Карвасарова? — Леонтий Павлович скептически изогнул бровь.

— Я же говорю — из столицы! — Грач поднял вверх указательный палец. — Так что распорядитесь, Леонтий Павлович, телеграфировать на посты. Пускай ближайший экспресс тормозят и обыщут как следует.

Леонтий Павлович на него аж руками замахал:

— И не мечтайте! Остановить экспресс — вещь неслыханная, даже и по нашему время. И на каком основании шерстить пассажиров прикажете? А ну как не найдем ничего? Да с меня голову снимут. Нет, ничего не выйдет.

— Н-да? — хмуро спросил Грач. — Жаль. Об этом я не подумал. Очень жаль.

— Вот если б имелись у нас специальные собачки… — мечтательно сказал Леонтий Павлович.

— Что за собачки?

— Особенные, на опий обученные. Идешь с такой по вагону и хлопот не знаешь. Потому как возле нужного купе песик непременно сделает стойку. Только и всего — входи и бери мазуриков тепленькими. Я читал в «Вестнике», что в Североамериканских штатах у полиции такие собачки имеются. Вот бы нам!

Но этот пассаж Грач оставил без внимания. Помолчал, а потом сказал:

— А все ж я верно нащупал. Нравится мне идейка-то насчет экспресса. Чувствую, где-то близко решение. Ах, знать бы, как выглядит сия опийная фемина.

— Фемина? — переспросил подполковник.

— По некоторым данным, опийные курьеры — дамы, — пояснил Грач.

— Хороша Маша, да не наша, — сказал на это жандармский подполковник. Довольно-таки неуважительно получилось.

Но дело в том, что Леонтий Павлович к этому моменту испытывал изрядную потребность вновь заглянуть на нижнюю полку своего несгораемого шкафа. При полицейском чиновнике это было, разумеется, невозможно. И потому он подумывал, как бы ловчее спровадить сыскного. Тем более что ничего конкретного в его визите все равно не просматривалось.

Он еще раз глянул на Грача — знаменитые уши у того обвисли, словно флаги в безветрие. Но задерживать взгляд не стоило: Леонтий Павлович прекрасно знал, как болезненно реагирует Грач на такое повышенное внимание.

Между тем чиновник для поручений непринужденнейшим образом потянулся, хрустнул пальцами и сказал вдруг:

— А что, любезный Леонтий Павлович, коньячком-то попотчуете?

— Э-э?.. — глуповато переспросил подполковник.

— Да полно, — отмахнулся Грач. — Я ведь шустовский дух с порога учуял.

Ну, что тут поделаешь?

Потаенная бутылка была извлечена на свет. И вскоре в кабинете начальника 1-го линейного отдела состоялся такой разговор:

— Вы думаете, что я на службе развратничаю? — с нажимом спрашивал Леонтий Павлович у Грача. Мундир у подполковника был расстегнут на три верхние пуговицы, круглое лицо раскраснелось, а пшеничного цвета усы воинственно топорщились.

— Ничего я не думаю, — благодушно отвечал Грач. — Подумаешь, рюмочка-другая. Да это, говорят, и для здоровья полезно.

— Нет!.. На службе себя блюду! — негромко прокричал Леонтий Павлович, то ли не замечая, а то ли и вправду не слыша коллегу. — Осьмнадцатый год погоны ношу, не шутка!

Он перевел дух и сказал спокойней:

— Раньше ведь ясно было — за царя и отечество. А теперь? Где государь? И где, спрашивается, отечество? А я скажу: наше отечество теперь — полоса отчуждения. Жалкая полоска в двадцать верст шириной — вот и все, что нам нынче осталось. Да и с той скоро погонят. У меня до войны под началом более полутыщи нижних чинов служило. А сейчас? Две сотни наберется с грехом пополам. И то ладно. И ничего не поделаешь. С таким подходом года не пройдет, как китайцы станут здесь заправлять. Вот помяните мое слово. Все к тому катится. А нас — пинком под зад!

Здесь Леонтий Павлович даже стукнул кулаком по столу, но не сильно.

— Потому и позволяю себе, — сообщил он Грачу. — С безысходности. Как представлю косоглазого в этом кабинете, да на моем месте — прямо, верите ли, с души воротит. Не переношу косоглазых. Хуже тараканов они, право слово…

При этих словах Грач, до сих пор слушавший излияния подполковника индифферентно, вдруг встрепенулся и поставил на стол рюмку, которую задумчиво крутил в пальцах.