Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - Саймон Моррисон

Лина попросила включить ее в состав организованного в Инте оркестра. Это был причудливый ансамбль, состоявший из певцов, музыкантов симфонического оркестра и оркестра русских народных инструментов. Часть инструментов заключенным привезли, остальные были сделаны своими руками. Лина должна была петь в новогоднем концерте, но из-за болезни вынуждена была пропустить его. Лина подробно писала о выступлениях, что свидетельствует о том, как рада она была найти хоть какую-то отдушину. Однако бодрые описания показывали, что Лина играла роль – не столько ради сыновей, сколько для цензора, читавшего письма. Лина старалась не жаловаться и больше писать о хорошем. Помимо «смешанных инструментов, – сообщает она, – есть хор, скрипки, флейты, аккордеоны, концертино, гитара, очень хороший дирижер и мужской хор, и, по всей вероятности, я буду выступать с ними»[501].

Позже она упомянула гобой, валторну и барабаны. Лагерь был женский, и «мужской хор» состоял или из охранников, или из заключенных из соседнего мужского лагеря. Один из скрипачей был особенно востребован, поскольку умел мастерить музыкальные инструменты. «Он сделал скрипку, на ней играют в оркестре, и она неплохо звучит. Теперь он делает бас-гитару, но здесь, конечно, нет струн, поэтому вы должны прислать струны. Я понимаю, что это трудновыполнимая просьба, но это очень нужно»[502].

Она просила сыновей прислать ноты оперных арий и песен, с которыми собиралась выступать, в том числе арии из советских оперетт, песни из новых советских фильмов, вальсы Штрауса для сопрано, арии из оперы Дворжака «Русалка», «Богемы» Пуччини и «Мадам Баттерфляй» и «Сорочинской ярмарки» Мусоргского. В свой репертуар Лина включила трогательную песню о любви – «Желание» Шопена. Героиня песни, юная девушка, мечтает стать то солнышком, то птичкой, чтобы радовать своего возлюбленного. Последняя строка имела для исполнительницы особый смысл. «Почему я не могу превратиться в птицу?» – с тоской спрашивала Лина[503].

Хотя за прошедшие годы Лина почти потеряла голос, в Абези она пела в ансамбле, который даже отправлялся в нечто вроде «гастролей» по соседним лагерям. Когда голос пропал окончательно, Лина стала дирижировать хором «широкими жестами и широко разведенными руками»[504]. К тому времени в лагере уже не было не то что оркестра, но даже и аккордеониста.

В ноябре 1955 года она дирижировала хором на нескольких концертах в солдатском клубе. Женщины-заключенные исполняли революционные песни, солдаты аккомпанировали на медных духовых инструментах. Сидевший в лагере музыковед Давид Рабинович потихоньку передал Лине записку, в которой давал профессиональный совет. Лина дирижировала так, словно перед ней был «большой оркестр, а хором следует дирижировать скупыми жестами, держа руки перед собой»[505].

Лина постоянно просила сыновей прислать ноты, добавив к списку песню-плач, «Я пойду по полю» из фильма «Александр Невский».

Судя по последней просьбе, вначале она не верила, что Прокофьева арестовали. Но его молчание в конечном счете заставило ее прийти к такому заключению. На самом деле его не только не арестовали, но даже ни разу не вызывали к следователю. Композитор провел последние годы жизни довольно уединенно на даче на Николиной Горе; после нескольких инсультов он мог посвящать работе не более двух часов в день. Незадолго до преждевременной кончины, в последнюю неделю жизни он признался Мире Мендельсон, что «душа болит»[506].

Лина, конечно, просила сыновей прислать не только ноты. Продукты, естественно, были важнее всего; кроме того, в число предметов первой необходимости входила одежда. Лине сказали, что на продукты нет никаких ограничений – вероятно, по той причине, что львиную долю содержимого посылок забирали охранники. Некоторую часть «конфискованного» они готовы были обменять на вещи или услуги. Местные жители продавали еду обитателям ГУЛАГа, но Лина не хотела, чтобы ей отправляли деньги, – по крайней мере, поначалу, поскольку знала, что их все равно отберут. Лина писала, чтобы ей прислали масло, сахар и витамины – «А, С, В1, В2 и, даже лучше, мультивитамины»[507]. Еще она просила рыбий жир, таблетки глюкозы, синестрол в ампулах, а также иглы и шприцы для подкожных инъекций. Синестрол, среди прочего, использовался как средство от выпадения волос.

Для борьбы с холодом организму необходима жирная пища. Лине нужны были масло, сало, грудинка и колбаса, а также лук и чеснок – для профилактики простудных заболеваний и цинги. Лина объяснила сыновьям, что они должны тщательно запаковать посылку, чтобы защитить лук, чеснок, а также другие овощи и сухофрукты от промерзания. Тюремная баланда, для приготовления которой в горячую воду бросали овсяную крупу, корешки или рыбные кости, была совершенно безвкусной, поэтому Лина включила в список соль и перец. Лине нужны были миска, кружка и ложка, поскольку посуды катастрофически не хватало – иногда заключенным приходилось делиться друг с другом.

Кроме того, Лина просила собрать для нее свежее постельное белье, а также платья и блузки. Кроме того, хотела, чтобы сыновья положили в посылку несколько своих рубашек, толстые свитера и пуловер, который Дженни Марлинг подарила Святославу перед отъездом в Калифорнию, – Лина скучала по сыновьям и хотела получить что-то, напоминающее о них, но эти вещи могли пригодиться и по чисто практическим причинам. Хотя охранники запрещали проносить в барак продукты, они смотрели сквозь пальцы на чаепития, время от времени устраиваемые заключенными. Не возражали они и против кофе с конфетами, поэтому Лина попросила прислать ей маленький кофейник. Для обмена с охранниками и другими заключенными ей нужны были папиросы, табак и папиросная бумага; в лагере все это было на вес золота, как и косметические средства, которые Лина тоже просила прислать. Чтобы не опуститься, необходимо хорошо выглядеть, но в лагере следить за собой было трудно, не в последнюю очередь потому, что зеркала там отсутствовали – заключенные могли использовать осколки как оружие. Лина просила Святослава и Олега прислать что-нибудь для защиты кожи от холода. Среди других заключенных Лина отличалась находчивостью и изобретательностью и научилась делать крем для лица из картошки. Она тайком проносила продукты в барак и готовила на печке, которая топилась углем. По примеру украинских крестьянок, коротавших время за шитьем и вышиванием, Лина тоже стала делать иголки из рыбьих костей и вскоре научилась всему, что умели соседки. В лагере она сшила мешок и украсила его вышивкой – украинским ромбовидным узором[508]. Ткань прислали сыновья.