Заклинатели - Анастасия Александровна Андрианова

любить. И этому-то могучему и хотелось открыться, показаться, скинуть лишнее и ненужное, предстать перед ним, наконец, вместе со всеми своими сомнениями. Рич подозревал, что отчасти в этом порыве виновен странный напиток, но от осознания такой возможности только прибавилось решимости.

Вольфзунд щёлкнул пальцами, и половина свечей в комнате погасла. Полумрак сгустился, налился кровавым багрянцем, бросил резкие тени на фигуру и лицо Владыки. В таком свете его скулы и подбородок казались острее, а крупный нос очерчивался особенно чётко и походил на вороний клюв. Ричмольду стало не по себе, и он снова принялся теребить рубашку.

– Темнота раскрепощает, – пояснил Вольфзунд. – В темноте мы можем говорить о том, о чём никогда не стали бы говорить при свете. Чтобы тебе было легче, я спрошу первый. Итак… ты до сих пор общаешься с Эллекеном?

– Н-нет. То есть не совсем… Я не хочу этого, честно! Он сам… иногда…

В горле встал ком, мешая говорить, но проглотить его не получалось. Глаза Вольфзунда сверкнули искрами.

– Он говорит с тобой? И что он предлагает?

– Силу… Он предлагает мне всё.

– Какой огромный соблазн для смертного мальчика. Но ты не простой мальчик, Ричмольд Лаграсс. Ты – колдун-астроном. Или ты забываешь об этом, привычно сбегая в воспоминания о прошлой жизни? Думаешь, что скоро – совсем скоро – всё вернётся на круги своя и ты заживёшь как прежде?

Рич молчал, не зная, что ответить. Тогда Вольфзунд щёлкнул пальцами второй раз, и темнота стала полной.

Ричмольда сковало крайне неприятное ощущение: словно чьи-то ледяные пальцы перебирали самую его душу, гладили сердце и копались в мозгу. Рич сглотнул. Он понял, что это какое-то тёмное колдовство альюда, но решил, что будет терпеть, что бы ни случилось.

Незримые пальцы добрались до чего-то неведомого, стали будто перебирать тонкие струны, тянущиеся из солнечного сплетения. Рич и не подозревал, что у него в груди, где-то под сердцем, трепещут и звенят невидимые нити.

Пальцы обожгло, но не жалящим пламенем, а спокойным теплом. Струны зазвенели, и Рич почти услышал ту самую неуловимую мелодию, какую напевали ему звёзды.

Вольфзунд ухмыльнулся.

– Не пугайся, Лаграсс. Это твоя сила, дар, которым я наделил тебя, и она не имеет ничего общего с тьмой, которая напитала тебя во время прошлого путешествия. Не бойся того, что дремлет внутри тебя.

– У Алиды тоже есть такая сила?

– Может, даже более мощная. Раз уж ты заговорил о ней… Послушай меня, Лаграсс, и не перебивай. Люби её. Так, как она любит тебя. Это единственное, что люди могут подарить друг другу. Я не зря отправил вас сюда вдвоём. Не зря просил тебя держать её за руку, когда ей плохо. Не зря просил её спасти тебя от тьмы. И – ты удивишься – не зря пригласил именно вас в свою карету в тот вечер. Первый Волшебник лишь немного помог мне, когда вывел тропку Алиды к разрушенной башне.

Рич заморгал, пытаясь уложить в голове слова Владыки. Это он свёл их с Алидой? Заранее всё предвидя? Но разве такое возможно?

– Пошли, – вдруг приказал Вольфзунд.

В его голосе было столько власти, что Рич даже не подумал ослушаться, и только едва не наткнувшись на стену в полной темноте, спросил:

– Куда?

– В чащу. В самое её сердце. Теперь я вижу, что ты готов.

– Готов к чему?

Ричмольду стало страшно и холодно, но из Вольфзунда больше не удалось вытянуть ни слова. Они быстро миновали двор и скрылись среди еловых ветвей, опущенных так низко, что некоторые хвоинки царапали землю.

Лес тяжело дышал, со всех сторон доносились шорохи и стоны, хаотичные порывы ветра будоражили деревья, заставляя их дрожать и скрипеть. Светила сияли в небе, огромные и тяжёлые, будто налитые соком ягоды, невыразимо прекрасные и такие близкие, что не верилось в расстояние, отделяющее их от земли.

Вольфзунд вскинул руку вверх, и на его ладони заплясал сиреневый огонь. Воздух вокруг Владыки будто замер на миг, чтобы снова всколыхнуться с ещё большей силой. Где-то вдалеке раздался утробный вой, и скоро со всех сторон ему ответили низкие волчьи голоса. Рич сглотнул. Горло пересохло от страха, но он не позволил себе впадать в панику, напротив, выпрямил спину и требовательно посмотрел на Вольфзунда, освещённого холодными лиловыми отблесками.

– Что вы задумали? Объясните!

– Мы с тобой немного поохотимся, астроном, – усмехнулся Вольфзунд с пугающим азартным блеском в глазах. – Если повезёт, оба останемся живы. Но чтобы повезло, ты тоже должен постараться. Слушай звёзды, пока я заманиваю нашу дичь.

Вольфзунд бросился вглубь леса так стремительно, что Рич не сразу понял, куда тот исчез, и помчался следом лишь когда заметил лиловый огонёк, маячащий между древесными стволами.

Пронизывающий ветер щипал кожу, в уши заползал навязчивый неприятный голос, только уже не говорил ничего, а просто смеялся – с холодной издёвкой и неприязнью. Рич представил, что останется один в кромешной холодной темноте, наедине со смехом Эллекена в голове, и содрогнулся.

– Не бросайте меня! Подождите!

Он метнулся к сиреневому огоньку, стремительно тонущему в черни синего леса, задыхающемуся в налетевших ледяных вихрях.

– Испугался, астроном? – послышался насмешливый голос Вольфзунда. – Тем лучше. Но не забывай слушать звёзды. Не забывай!

Рич понятия не имел, зачем ему слушать звёзды в этой кромешной страшной ночи, но верил, что Вольфзунд не станет раздавать бессмысленных советов. Ричмольд прижал ладони к ушам, надеясь, что это заглушит мерзкий хохот, и, сосредоточив мысли на светилах, кинулся через чащу.

Сиреневый огонёк появлялся то впереди, то сбоку, двигался прыжками, исчезая в одном месте и тут же проявляясь чуть поодаль, путая, зазывая – и в чёрной осенней ночи больше не было ни единого источника света. Над головой так густо переплелись ветви, что даже без листьев создавали непроницаемый шатёр.

Земля тревожно подрагивала под ногами, воздух звенел от холода, магии и тонких голосов звёзд, но Рич не был уверен, звучат они на самом деле или только мерещатся ему, вплетаясь в ночные шумы. Вспученные из земли корни бросались под ноги, ушибали стопы, кусты царапали лицо и путали волосы, но Ричмольд продолжал гнаться за неуловимым огоньком, лишь бы не оставаться одному.

Со всех сторон хрипело и выло, топот множества лап всё приближался, стекаясь к сиреневому отблеску, загущавшему воздух в чаще. Наверху раскричались сирины: то ближе, то дальше, будто кружили над деревьями, не в силах решить, сразиться им