Орленев - Александр Мацкин

эгоизм не знает границ». С каждым днем все более настойчиво

Зверева предупреждала меня о дурных намерениях Орленева:

в труппе у него уже есть подруга, которую он, видимо, решил

оставить и заменить «в понятных целях» молоденькой девуш¬

кой. Но хитрые и порой справедливые речи госпожи Зверевой

не пугали и не трогали меня. У меня было одно желание — стать

актрисой, во что бы то ни стало. И любая возможная жертва ка¬

залась мне легкой и допустимой, так велика была моя любовь

к театру».

В воспоминаниях Павловой об этом времени остались беско¬

нечные поезда, вокзалы, чемоданы, которые только что успели

распаковать и уже опять надо укладывать, и книги, которые

Орленев посылал ей для чтения и в которых она видела драго¬

ценное свидетельство его внимания к ней. Однажды во время

этих скитаний, проснувшись среди ночи в какой-то очередной го¬

стинице, она увидела рядом с собой свою мать. Не снится ли это

ей? Мать вела себя решительно, заставила ее одеться и, бросив

все вещи, спуститься в вестибюль, где их ждал отец. Быстрым

шагом они направились на вокзал. Она не услышала от родных

пи слова упрека, только ее свобода теперь была стеснена. Но уже

никакие затворы и запреты не могли ничего изменить. Через не¬

сколько дней, непостижимым образом минуя все препятствия,

к ней явился все тот же «небольшой человечек», вручил листок

с маршрутом труппы Орленева и затем «исчез, как призрак».

И дерзко, уже не соблюдая осторожности, она ушла из дому, на

этот раз ушла навсегда.

В Воронеже на вокзале по выработанному ритуалу ее встре¬

тил администратор труппы, но теперь, доставив ее в гостиницу,

прошел с ней прямо к Орленеву. «Удобно расположившись

в кресле, он пел, аккомпанируя себе на гитаре. Увидев меня, он

закричал: «Тильда, Тильда! Выше голову! Выше!»* Взволнован¬

ная встречей с моим божеством, я, как и он, одетая в матроску,

чтобы скрыть слезы, порывисто закрыла лицо руками, не заме¬

тив, что к ним пристала липкая бумага для мух. От стыда я го¬

това была провалиться сквозь землю, но Орленев держал себя

великодушно и стал отдирать злополучную липучку; чем больше

он ее тянул, тем крепче она прилипала. Наконец, справившись

со своей задачей, он сказал: «Это моя пеневестная невеста. Про¬

водите ее в ее комнату!»

Прежде чем оставить Павлову в отведенном ей номере, адми¬

нистратор, как по волшебству, достал из кармана тетрадку с тек¬

стом роли Агнес в «Бранде», один из эпизодов которой она до

сих пор вспоминает с волнением: бедная женщина по настоянию

мужа, во имя испытания духа, должна расстаться с вещами

своего только что умершего сына, отдать их цыганке, не помня¬

щей даже, кто был отцом ее ребенка **. Дебютантка тотчас же

принялась за работу, читала роль вслух, учила ее наизусть с ры¬

даниями и истерическими нотками в голосе, пока Орленев не по¬

стучал в дверь и не сказал: «Довольно! Прекрати! Это ужасно!»

* Тильда — героиня пьесы Ибсена «Строитель Сольнес».

** Здесь воспоминания Павловой расходятся с рассказом Орленева.

В своей книге он пишет, что поначалу Павлова играла эпизодические роли

в «Бранде»: мальчика-подростка в толпе, потом несчастную жену дето¬

убийцы во втором акте, потом старуху — мать Бранда и, наконец, безумную

пятиадцатилетнюю девочку Герд — эту роль она провела с особым блеском.

И сразу ушел. Когда Павлова открыла дверь, она увидела его

уже в конце коридора. «Вы можете понять, что после этих слов

я забыла о слезах Агнес и говорила себе: «Теперь меня отправят

домой, и, если это случится, я кинусь в воду!» Но ничего траги¬

ческого не произошло, и вскоре Орлеыев повез труппу в Сибирь.

«Теперь он ехал с нами в одном вагоне и в пути стал зани¬

маться со мной. Он был строг и требователен, не считался с моей

усталостью и пока что не поощрял никакой импровизации с моей

стороны». Более педели длилось это путешествие, и только в Ир¬

кутске начинающая актриса стала произносить реплики так, как

хотел ее учитель; он не скрывал своего удовлетворения и, чтобы

вознаградить дебютантку, разрешил ей выбрать костюм и при¬

ческу по своему вкусу. «Заметьте, что в то время мне не было и

семнадцати лет!» — восклицает Павлова.

После Агнес она сыграла Ирину в «Царе Федоре». Для нее

это было нелегким испытанием; Орленев требовал, чтобы она на¬

шла в себе ни больше ни меньше как царское достоинство осанки.

«Я была девочкой, а он хотел меня видеть доброй, мягкой, но

исполненной величия царицей. Готовила я с ним и роль Гру-

шеньки в «Карамазовых». Хорошо помню, что найти этот образ

он помог мне, указав на знаменитую реплику: «Поклонись своему

братцу Митеньке, да скажи ему... что любила его Грушенька

один часок времени, только один часок всего и любила,— так

чтоб он этот часок всю жизнь свою отселева помнил...» На при¬

мере этих слов он разъяснил мне смысл роли, ввел в мир ин¬

стинктивных, бессознательных порывов этой инфернальной ге¬

роини. Он постоянно искал надежный ключ к Достоевскому,

загадку его двойственности, то мистической, то реалистической

сущности, скрытой в сложных сплетениях его магической акроба¬

тики мысли. В то же время он старался устранить певучесть

моего украинского говора. Он делал это очень деликатно, исполь¬

зуя свои собственные фонетические и дидактические приемы, до¬

биваясь таким образом нужных ему интонаций».

С особенным успехом во время сибирского турне Павлова сы¬

грала Регину в «Привидениях», и по этому поводу Орленев по¬

слал телеграмму ее родителям, предсказывая их дочери большое

сценическое будущее.

«Путешествие по Сибири продолжалось, и часто станции, куда

мы приезжали, находились на большом расстоянии от города.

Как-то нас предупредили, что предстоит ехать лесом, где водятся

волки». Возможно, что корыстные люди так пугали доверчивых

и неопытных актеров в расчете на лишний рубль, но ведь места

там на самом деле были дикие, таежные, только-только сопри¬

коснувшиеся с цивилизацией. «Трудно описать страх, который

я испытала, но я справилась с собой, потому что уже тогда чув¬

ствовала себя солдатом театра».

Постепенно Павлова втянулась в бродячую жизнь гастроле¬

ров. Орленев любил эту беспокойную жизнь и, как пишет мемуа¬

ристка, «избегал в то время появляться в Петербурге и Москве,

говоря, что там нет народа». В дружеской, сплоченной атмосфере

его труппы он чувствовал себя всесильным хозяином, каждое его

слово было законом. Дела его импресарио шли хорошо, и по¬

всюду, куда они приезжали, им устраивали торжественные

встречи.

«Единственным темным пятном в жизни этого великого ак¬

тера, творца и новатора, была его страсть к вину... Несмотря на

эту пагубную страсть, постепенно надломившую его могучий ор¬

ганизм, в подготовке новых ролей он был упорен, чрезвычайно

внимателен, я сказала бы, педантичен, и долгими часами изучал

также эпоху, в которой происходило действие пьесы, неутомимо

конспектируя книги и другие источники, которые могли быть ему

полезны; это была работа изыскателя. Он не был тем, что назы¬

вается образованным человеком, но сколько, сколько он знал!»

По мнению Павловой, в актерском методе Орленева было не¬

что общее с системой творчества, открытой и обоснованной Ста¬

ниславским и Немировичем-Данченко. Так, например, работая

над ролью, он искал в ней логику непрерывного и целеустремлен¬

ного действия и решающую реплику, которая могла бы стать зер¬

ном образа. Как только это «зерно» прояснялось, он «облачался

в роль, как в знакомое и привычное платье: этим платьем были

слова, мысли, страдания его героя, потому что театральный ко¬