Киоко. Милосердие солнца - Юлия Июльская

Каннон встала. — Прошу, займите ваши места, чтобы я могла преподнести подарок как полагается.

Они переглянулись. Иоши — вопросительно, Киоко — озадаченно. Но оба поклонились и послушались, каждый занял свой трон. Хотэку тенью прошёл туда, где сидела Норико.

Тогда Каннон подарила правителям свой поклон, чем вызвала немалое удивление всех присутствующих. А следом, поведя лапой в воздухе, преподнесла сотканное из нитей самой жизненной силы кимоно.

— Кимоно это —

с гор Яманэко дар птиц.

Перья отдали

свои для наряда и

для восхода богини.

Она расправила кимоно, и все увидели белоснежное одеяние. Если надеть — словно крыльями укутано тело. Только крыльями оно не являлось — Киоко они без надобности.

Киоко поднялась, подошла и тихо-тихо спросила:

— Это какая-то игра?

Каннон улыбнулась:

— А что есть жизнь, как не театр?

Растерянная, Киоко обернулась к Иоши, затем посмотрела на Норико, совершенно не понимая, что происходит.

— Рождённая от ками двух богов, ты не могла быть человеком, — Каннон говорила ей, но так, чтобы слышали все. — Ты не умерла, Киоко. Ты просто освободилась от своей ки, которая была тебе нужна так же, как нужны взрослой женщине детские одежды. Ты выросла из неё, она лишь мешала.

— Я не понимаю…

И она одна не понимала. Всем уже стало всё ясно. Норико подошла ближе, Иоши сидел, но слушал внимательно и точно не сомневался в правдивости слов Каннон.

— Когда ты наденешь это кимоно, ты поймёшь. Кимоно тысячи птиц… Оно откроет твою правду. Но ты ведь уже знаешь, что жизнь Киоко — не единственная твоя жизнь?

Нерешительный кивок.

— Оно всё уравняет. Последняя жизнь станет для тебя таким же далёким воспоминанием, как и все предыдущие. Ты будешь равно Киоко, как и Ичиро, как и все прочие герои с Сердцем дракона. Только это будешь уже не ты. Лишь малая часть тебя. Киоко-но-ками больше этих жизней. Больше того, что ты осознаёшь сейчас. И больше того, что можешь осознать. Ты больше никогда не взглянешь на своих друзей, а потому поговори с ними сейчас. И попрощайся.

Она обернулась. Напуганная. Опять у неё забирали всю жизнь. Всё, что дорого. Но Каннон знала, что это — миг, лишённый смысла в её вечности. Маленький шаг.

* * *

— Я не могу…

— Нельзя бегать от самой себя, — сказала Каннон, и Киоко захотелось сбежать от неё. Она обернулась, ища помощи у Иоши, — тот уже стоял прямо за спиной, протянул к ней руки. А дальше всё было вспышками. Короткие видения между отчаянием и попыткой принять неизбежность.

— Я не хочу. — Она рыдала в его плечо, сжимая в руках воротник. — Пожалуйста, не хочу.

И он не хотел. Она знала, чувствовала — тоже не хотел.

— Я не пущу. — Норико сидела у неё на коленях, а Киоко гладила её по голове. Уже не плакала — ничего не осталось.

— Нужно пустить, — тихо говорила Киоко. — Я ведь не исчезаю…

— Ты больше не будешь Киоко.

— Я обещаю, что постараюсь ею остаться. Я очень постараюсь. Не могу представить, чтобы эта жизнь встала в череду прочих. Вы здесь, живы. И дороги мне. Это никуда не исчезнет.

Она хотела верить в это. И верила. Всей своей ками. Нельзя просто перестать любить. Нельзя забыть.

— Оберегай их, — говорила она Хотэку. — Она тебя любит. Как умеет, но любит и нуждается в тебе. Ты ведь и сам это знаешь.

— Знаю, — отвечал он.

— И ты в ней нуждаешься. Не оставляйте друг друга. И Шинджу. Шинджу тоже не оставляйте. Мы так долго боролись за неё…

— И до последнего вздоха продолжу бороться, — заверил ханъё.

— Куда бы ты ни пошла, я найду тебя, — пообещал Иоши. — Я твой на всю вечность.

И кимоно упало на плечи. И мир стал другим.

Эпилог

Она не знала, как это остановить. Просто не было подходящих слов. Что она ему скажет? Извини? Так это он её бросил. Давай забудем? Так она не забудет… Норико бегала по саду и пыталась унять свои мысли. Все ушли. Все ушли! Ей что теперь делать?

Дворец гудел. Всюду пахло горячими сладостями, всюду шумели люди. Снаружи громко, внутри громко, нигде не найти тишины. Она уже хотела забиться по привычке в Ёмоцухира, но всё-таки в последний момент передумала. Сколько можно? Нельзя продолжать так жить. Либо… Либо нужно просто вернуться в Яманэко.

Может, так будет и лучше. Пока Ёширо налаживает связи с Шику, она под предлогом налаживания связей с бакэнэко уплывёт на материк и останется там. Вернётся домой…

Только вот думать о горах как о доме уже не получалось, как-то многовато времени прошло. Даже для неё.

— Ты пропустишь фейерверк, — раздался сзади голос.

Она обернулась. Зря. Один взгляд на то, что она выпустила из лап, — и досада на саму себя начинала подъедать изнутри.

— Животные не любят фейерверки.

— Так ты ёкай.

— А ты ханъё.

— Ты любишь фейерверки.

— Ёширо бы тебя отчитал. Ты знаешь, сколько птиц из-за них погибает? Ты же птиц, ты должен знать.

— Я знаю. И я не люблю фейерверки. Но ты любишь. Почему пропускаешь?

— Их отовсюду видно, — не сдавалась Норико.

— Ты сидишь под деревьями. Оттуда только ветки видно.

Какой же приставучий…

— В этот раз не хочу смотреть, — призналась Норико.

— Почему? — Он сел рядом. На холодную землю!

— Разонравились. Вставай, — скомандовала она и встала сама, чтобы не казаться излишне заботливой.

Хотэку спорить не стал, поднялся. А дальше что? Она не успела придумать, для чего подняла его, но через мгновение раздался взрыв — и небо осветилось разноцветными огнями. Птиц оказался прав: через ветки почти ничего не было видно.

Послышались встревоженные шорохи, шелест множества крыльев. Перепуганные птицы покидали свои гнёзда.

— Им можно как-то помочь? — спросила Норико раньше, чем успела подумать.

— Тем, кто упал и выжил, возможно.

— Пернатых на земле я точно найду. Давай обойдём сад. Ну… Если хочешь.

Он посмотрел на неё с удивлением, но ничего не сказал. Только кивнул — и они пошли.

Ночь подарила им трёх птиц: огромную ворону, которая от волнения чуть не выклевала Норико глаз, маленькую завирушку, к которой она даже не рискнула подходить — чего доброго у бедняги сердце от страха остановится, — и воробья, которого Норико сразу же назвала Кайто за рыжую голову.

— Я умею только убивать их, — предупредила она. — От меня помощи в лечении не жди.

Через два дня Норико в своей человеческой ки заставляла воробья пить, потому что он наотрез отказывался от воды. И ведь заставила!

— Ты