Свирепый - Дж. Б. Солсбери

— Да? — горячо шепчет Хейс.

Беременность усилила нашу сексуальную жизнь до уровня, который я не считала возможным. Не проходит и дня, чтобы мы не изголодались друг по другу, и мы стараемся утолять этот голод как можно чаще.

— Нам стоит переехать в особняк.

Его губы замирают у моего горла, и Хейс поднимает голову, чтобы встретиться со мой взглядом.

— Ты серьезно?

Я ухмыляюсь, немного смущенная тем, как упорно настаивала на том, чтобы мы остались в этом доме. Хейс никогда не настаивал на этом и утверждал, что не имеет значения, где мы живем.

— В последние пару месяцев мне кажется, что мы уже переросли этот дом. И хотя люблю и лелею все воспоминания о том, как растила здесь Хейван, я готова двигаться дальше и создавать новые воспоминания. — Я ловлю его улыбку, прежде чем его губы оказываются на моих, и он целует меня, затаив дыхание.

Хейс поднимает меня, как будто я ничего не вешу, и несет так, будто я сделана из стекла. Мягко положив меня на диван, он накрывает меня своим телом, не давя своим весом на мой живот.

— Представь себе Рождество там. Мы могли бы пригласить моих братьев и их семьи погостить. У Хейван будет своя комната. — Его взгляд скользит по моему телу, затем возвращается к моим глазам. — И у Авианы.

Я хотела, чтобы Хейс назвал нашу дочь, так как я сама назвала Хейван. Ему понравилась идея соединить два имени, поэтому он объединил два имени людей, которых любит больше всего на свете, а также подарил ей что-то, что будет принадлежать только ей.

Хейван и Ванесса.

Авиана.

Он целует меня снова, глубже, крепче, пока я не впадаю в отчаяние и не хватаюсь за пуговицу его ширинки.

Мрачный, хриплый смешок, вырывающийся из его горла, усиливает мое желание.

— Мне будет не хватать тебя, такой жаждущей, после рождения Авианы. — Он позволяет мне освободить его от джинсов, и когда я крепко сжимаю его эрекцию в кулаке, с шипением опускает лоб на мое плечо.

— Тогда тебе лучше насытиться, пока есть возможность.

Хейс расстегивает застежки на моем комбинезоне, отбрасывает нагрудник и задирает вверх термофутболку, обнажая мою голую грудь. Изменения, которые претерпевает мое тело с каждой стадией беременности, похоже, возбуждают его. Руками, языком, зубами и губами он поклоняется моему растущему и меняющемуся телу, словно это алтарь.

Он раздевает меня, а я срываю с него одежду, пока мы оба не остаемся голыми. Хейс ложится на спину и притягивает меня к себе. Я устраиваюсь поудобнее, оседлав его бедра.

— Ты такая чертовски сексуальная. — Большими ладонями скользит по моему животу, перекатывая и пощипывая соски.

Я выгибаю спину, чувствительность пронзает меня стрелами удовольствия.

— Я люблю тебя.

— Я знаю.

Я смотрю на него сверху вниз.

Хейс прикусывает губу, чтобы я не увидела его ухмылку, и терпит неудачу. Затем толкается бедрами вверх.

— Ты знаешь?

Он пожимает плечами.

— Ага.

Я отталкиваю его руку от своей груди.

— Ты пытаешься со мной поссориться?

Его руки теперь на моих бедрах, и он двигается так, что мне приходится заставлять себя не застонать от удовольствия.

— Я не затеваю ссор, Несс. Это делаешь ты.

— Я не затеваю!

— Затеваешь прямо сейчас.

— Это ты начал... О, боже! — Хлопаю ладонями о его грудную клетку, и стону, когда он входит в меня одним сильным толчком.

— Так что ты говорила? — спрашивает Хейс, его голос тяжел от вожделения, но с оттенком юмора.

Откидываю голову и вдыхаю воздух, чувствуя, как Хейс полностью заполняет меня. Я чувствую его так глубоко, так полно, и мне хочется большего. Намного большего. И начинаю двигаться.

— Да, вот так, — шепчет он. — Боже, посмотри на себя. Такая чертовски красивая.

Всю жизнь считала, что меня недостаточно. Что я недостойна любви, если не вписываюсь в рамки, установленные передо мной. Хейс был прав, когда обвинил меня в бегстве. Я бежала, чтобы избежать боли. Боль была меньше, если я уходила первой. Именно поэтому избегала сближения с его семьей в Нью-Йорке, и именно поэтому избегала сближения с ним. Если бы я позволила себе снова влюбиться в него, это могло бы закончиться только разбитым сердцем.

Но таков риск в жизни. Чтобы в полной мере ощутить свою человечность, мы должны быть готовы к тому, что нам причинят боль.

И я прыгнула. Двумя ногами, всем сердцем, прыгнула в возможность.

И Хейс был рядом, чтобы подхватить меня.

Хейс

— Хочешь подержать ее? — Я держу крошечный сверток с завернутой в него малышкой.

Авиана родилась три недели назад. И столько же времени мне потребовалось, чтобы смириться с мыслью о том, что кто-то другой может прикоснуться к ней, но теперь вся моя семья прилетела, чтобы остаться с нами на выходные и познакомиться с нашей новой дочерью. Мы все собрались вокруг нее в просторной гостиной, заставленной столами из восстановленного дерева, диванами с мягкой обивкой и толстыми коврами.

Мой брат Алекс так крепко скрестил руки на груди, что к ним никак не может притекать кровь.

— Я боюсь ее трогать.

— Это вызовет некоторые проблемы, когда появится наш ребенок, — говорит Джордан, глядя на своего мужа. Она на втором месяце беременности, и Алексу трудно свыкнуться с мыслью о том, что под его опекой находится такой хрупкий человек.

— Она выглядит такой хрупкой, — ворчит Алекс.

— Дай мне эту маленькую диву. — Кингстон протягивает руки. — Думаю, ей пора узнать, чем отличается высокая мода от прет-а-порте.

Со взглядом, говорящим о том, что ему лучше быть чертовски осторожным, я кладу свою малышку ему на руки.

— Она похожа на Ванессу, — говорит Хадсон, глупо улыбаясь маленькому розовому личику Авианы, поскольку это единственная открытая часть ее тела под плотно завернутыми одеялами.

Кингстон наклоняет голову.

— А мне кажется, она похожа на меня.

Габби прижимается к его руке и смотрит на ребенка.

— Я хочу такую же.

Взгляд моего младшего брата устремляется на его невесту.

— Сейчас?

Она пожимает плечами.

— Да, почему бы и нет?

Кингстон передает Авиану обратно мне и хватает Габби за руку. Она со смехом отстраняется.

— Ну не прямо сейчас же.

— Ты сказала «почему бы и нет». Я не могу