Письма и документы (1917-1922) - Ю Мартов

Надо указать Лонге, что следует использовать большое письмо Серрати394 к Ленину, в котором Серрати очень смело атакует большевизм не только за его расколы в Европе, но и за то, что он делает в России.

Из России невеселые вести. Аресты и ссылки. Умер Б. С. Батурский (Цейтлин), заболевший сыпным тифом в Витебской тюрьме, куда его засадили без всякого повода. Бэр, Борис Малкин и др. харьковцы прибыли в Грузию, куда высланы. Думают ли Ираклий Георгиевич [Церетели] и Войтинский, что дела Грузии так плохи, как пишут в белой прессе, т. е. что большевики готовы уже ее слопать! Получил письма от Тевзая, в которых сильно сквозит эта боязнь. [...]

Наши пресловутые лондонские меньшевики воспользовались случаем, чтобы высунуть свой нос: по поводу съезда учредиловцев обратились к ним с письмом за подписью "группа русских с.-д. в Лондоне", приветствуют и надеются, что все демократические силы сплотятся вокруг К-та Учредительного Собрания. Мы их теперь можем больно хлопнуть по носу и раз навсегда с ними разделаться. Письмо помещено в "Голосе России".

Не могу понять, почему П. Б. [Аксельрод] был недоволен моим предисловием к моей речи.

Приехал Ольберг, но сразу заболел, и я его еще не видел. Но, по рассказам, он недоволен Грузией и, но моему впечатлению, выражает это недовольство брюзжанием и мелкими сплетнями. [...]

ИЗ ПИСЬМА С. Д. ЩУПАКУ

Берлин, 20 января 1921 г.

Дорогой Самуил Давыдович!

Спасибо за новогоднюю открытку, а также за присылаемые газеты; с их получением у меня заполнился существенный пробел. Сейчас заняты вплотную выпуском первого номера "Социалисти-ческого вестника"395, который как будто, наконец, выходит через 8--10 дней. Возня была из-за типографии (с русским шрифтом), которую здесь нелегко найти. Впрочем, значительная вина за запоздание падает на фирму Ладыжникова396, через которую мы вынуждены вести всю техническую сторону дела, чтобы не заводиться собственным техническим аппаратом для распространения и т. д. Как водится, когда происходит запоздание с первым номером на целый месяц, то накапливается чересчур много материала. Мы выпустим поэтому двойной номер, но и то часть материала останется "в портфеле". [...]

Даже непонятно со стороны, как это эсеры ухитрились разыграть таких дураков. Они, конечно, будут уверять, что это -- не коалиция и что они поймали медведя, только он их уйти не пускает: что они добились от кадетов отказа от интервенции и блокады и т. п. Мы решили не церемониться и, помимо статьи в газете, разошлем по Европе декларацию с весьма решительным протестом, где заявляем, что, возобновляя коалицию, эсеры лишили себя права на доверие русских рабочих. Пусть они теперь не воображают, что мы их пустим в Вену397. Самым решительным образом будем протестовать, если они сунутся туда, как говорил В. М. [Чернов]. Воображаю, какой вой поднимется, когда мы опубликуем свое заявление. [...]

Из русских газет видно, что на съезде Советов, кроме Фед. Ильича, еще говорил Далин об экономической политике, причем, как можно понять из более чем скудного отчета, одобрил, с оговорками, концессии и вышучивал план "регулирования" крестьянского земледелия, который теперь представляет квинтэссенцию большевистской мудрости. За границу теперь прибыли еще трос наших: Скоморовский, перебравшийся через Грузию, теперь в Кишиневе; затем два бундовца: О. Рабинович398 (был фельетонистом в "Впереде" за подписью О.Р.; писал очень недурно) и витеблянин Браун (уже немолодой); первый в Либаве, второй -- в Риге. Оба очень правые, но, надеюсь, что О. Р. все же удастся использовать для газеты.

У меня теперь является мысль, что если разрешение ехать в Париж я получу без строгого ограничения маленьким сроком, то, пожалуй, мне не стоит ехать до Вены, ибо пришлось бы пробыть в Париже немного более недели, а стоит поехать туда на месяц сейчас после Вены. По здешнему опыту я вижу, что надо, чтобы чего-нибудь достигнуть, жить некоторое время бок о бок с публикой, а в короткое время их, при их занятости повседневной работой, даже и выслушать себя не заставишь.

Не помню, упоминал ли я, что вернулся Ольберг, и в очень кис-лом настроении. Должен на днях поехать к Павлу Борисовичу, чтобы излить свою душу и посоветоваться, печатать ли ему свои наблюдения -- для чего, собственно, он и ехал -- или же припрятать их, чтобы не вредить грузинам. А он говорит, что, как ни прикрашивай, получается пренеприятная картина. Действительно, воспринимая даже его рассказы с некоторым недоверием, я настроился весьма минорно. После слышанного раньше меня уже не удивишь ни национализмом, ни своеобразным "демократизмом". Но когда слышишь рассказы, из которых явствует, что демократическая власть проявляется там с таким же патриархальным самодурством и хамством, как и диктаторская в Москве, то приходишь к печальному выводу, что социальная и культурная азиатчина даст одни и те же политические явления независимо от внешних государственных форм. Но если так, то трудно ждать, чтобы народ, который не может расценивать политические формы с точки зрения заложенных в них возможностей, подлежащих реализации лишь в будущем, мог бы защищать данные формы до конца, если его поманят хлебом и демагогией "близкой к народу" "власти Советов".

Посылаю Вам два подписных листа для сбора в фонд наших изданий. Думаю, что и среди наших "меньшевистских буржуев", как и среди французов можно в Париже собрать немного денег, которые в переводе на немецкую валюту усилят существенно наш фонд.

Берлин начинает мне немного приедаться. В политике довольно уныло, погода отвратительна.

Жму руку. Привет Н. Е.

Ю.Ц.

Пишите мне по новому моему адресу: Bayreutherstr. 10, Berlin W. bei Schnabel. Имею меблированную комнату без пансиона.

ИЗ ПИСЬМА П. Б. АКСЕЛЬРОДУ

20 января 1921 г

Дорогой Павел Борисович!

А я все-таки получил Ваше письмо с венско-берлинским адресом! Берлинская почта, оказывается, выяснила, что эта улица находится в Вене, и переслала письмо туда.

Кстати, об адресе: на днях я переехал в меблированные комнаты (у Бройдо стало тесно). Мой теперешний адрес: Bayreutherstrasse. 10, Pension Schnabel, Berlin W.

С нашими эсерами просто беда: воображая, что они "поймали медведя" Милюкова, убедив его расписаться под требованием Учредительного Собрания и высказаться против интервенции и военной диктатуры (что он охотно сделал, так как в данный момент "виноград зелен"), они попали к нему в плен, заключив форменный политический блок и приняв резолюции, заостряющие всю борьбу с большевизмом на требовании непризнания большевистского правительства Антантой и непризнания законными мирных и торговых договоров, соглашений о концессиях и т. п. Все это, как подтверждает и Щупак, проделано под диктовку французов, желающих удержать Англию от соглашения с Красиным и готовящих себе на случай возможной новой интервенции "демократическую" ширму. Большего подарка большевикам, чем это сближение с кадетами и воскрешение ненавистной коалиции как раз в момент, когда создаются несколько благоприятные условия в самой России для борьбы с большевизмом, эсеры сделать не могли. Мы решили самым резким образом реагировать (в европейской печати) на это новое издание коалиционной политики, которое грозит рикошетом ухудшить и наше положение, поскольку самокомпрометация эсеров будет многими восприниматься как Absage399 всего русского антибольшевистского социализма.

Чернов во всем этом деле сыграл самую жалкую и шутовскую роль. И здесь мне, и в Париже Самуилу Давыдовичу он клялся, что ему затея Авксентьева и Ко. не по душе, а мне даже говорил, что он ею воспользуется, чтобы выкинуть из партии всех этих, в течение двух лет игнорирующих решения партийных инстанций, господ, которых он сам же характеризовал как просто либералов, давно переставших быть социалистами. Это не помешало ему пассивно присутствовать при всей этой комедии.

На днях, вероятно, у Вас будет Ольберг. То, что он рассказывает о Грузии, весьма неутешительно даже после того, что я уже знал. Самый неприятный вывод, который напрашивается из его разговоров, -- это что в основе грузинской демократии лежит та же некультурность и социальная азиатчина, которая в Великороссии лежит в основе большевистской диктатуры. Там и здесь -- патриархальная опека народа "спевшейся" кучкой, с той разницей, конечно, что грузинские опекуны, пропитанные чувством национальной солидарности со всеми Stammgenossen400 и стоящие ближе к народу, а главное, не ставящие себе "противоестественных" задач строить социализм на базе недозрелых отношений, лишены черт аракчеевского утопизма, а потому и аракчеевской жестокости401. И тем не менее они правят по-помпадурски и демократического воспитания, по-видимому, народу не дают. Это не говорит против демократии, потому что и в швейцарских кантонах, и в американских штатах народ приобрел демократическое воспитание постепенно -- в борьбе с разными кланами, используя демократические формы; то же, конечно, будет и там, поскольку народ в борьбе с помпадурством сумеет овладеть аппаратом демократического государства. Но, во-первых, это говорит много против социал-демократии, которая явно не поставила себе задачей взять в свои руки дело этого демократического воспитания масс, так чтобы оно развилось не против нее (а следовательно, и не в процессе оппозиции социализму), а в союзе с нею. А во-вторых, когда под боком сидит Ленин и в воздухе разлиты миазмы большевизма, рискованно делать эксперимент, предоставляя массам самим долгим путем выучиваться тому, как суживать патриархальную диктатуру. И нет никакой уверенности в том, что массы, недовольные этой диктатурой, идущей под флагом демократии, и там тоже не ударятся в "советизм".