Избранное - Белькампо

— Боже мой, какая чушь!

— Мы не задаемся вопросом, умно это или глупо.

— Но ведь тогда любую снежную бабу можно…

— Нет не любую, уважаемая госпожа Боудевейнс. Эта отличалась от большинства подобных ей фигур как раз формой и размерами указанных пространств, что и позволило нам возбудить дело. А чтобы окончательно убедить вас, я вам кое-что покажу.

Чиновник встал и направился к выкрашенному в зеленый цвет стальному сейфу со множеством отделений. Он вынул оттуда досье и молча разложил перед тетушкой Клариссой несколько фотографий. Среди них были две фотографии головы снеговика крупным планом.

Чиновник тактично отвернулся к окну.

Когда, по его мнению, прошло достаточно времени, он снова взглянул на посетительницу.

— Так как?

— Вы полностью убедили меня, господин прокурор. В данном случае действительно имело место серьезное нарушение. Прошу вас довести дело до конца и строго наказать виновных. Здесь есть еще одна повестка в суд, по делу о разрушении постройки. Не могут ли обвиняемые подать на апелляцию по этому делу?

— Разумеется, могут. Но я полагаю, что серьезность первого обвинения отобьет у них охоту поднимать шум. Так что они все равно получат свое.

Тетушка Кларисса выпрямилась, обменялась крепким рукопожатием с чиновником и попрощалась:

— От всей души желаю вам успеха, господин прокурор.

Выйдя на улицу, она не спеша двинулась домой своей подпрыгивающей лошадиной поступью.

Дело кончилось тем, что Боудевейнсы заплатили громадный штраф и еще более громадные судебные издержки, ибо дело, двигаясь по инстанциям, дошло до Верховного суда. Вся семья была навсегда вычеркнута из завещания тетушки, и платить за обучение детей тетушка тотчас прекратила. Теперь юные Боудевейнсы подрабатывают сами, разнося газеты.

Прогуливаясь по осеннему парку, вы не сможете пройти мимо шумного семейства скворцов. Заинтересовавшись птичьей кутерьмой, вы непременно остановитесь понаблюдать. Возможно, вам придет на ум знаменитый танец под вуалью, которым полтора столетия тому назад леди Гамильтон развлекала именитых заморских гостей при неаполитанском дворе: закружившись в страстном порыве, она сбрасывала длинное покрывало и останавливалась как вкопанная. То, что вы видите перед собой, напоминает прозрачную вуаль леди Гамильтон. Взлетевшая в воздух потревоженная стая закрывает небо гигантской просвечивающей вуалью, которая колышется в безумном танце. Иногда часами.

У вас на глазах, словно подхваченное шквалами ветра, это скопище птиц то разлетается в разные стороны, покачиваясь в воздухе тонкой паутиной, то снова собирается, сцепляется в темный клубок, и теперь это абсолютно круглый шар, который несется по своей собственной траектории, пока невидимая спица не прорвет его в каком-нибудь месте, тогда все это множество птиц мчится врассыпную, но ненадолго. Вскоре вновь начинается бесконечный хоровод соединяющихся и разбегающихся фигур.

Один взгляд на этот изощренный танец пробуждает в человеке эстетическое чувство. Вы даже представить себе не могли, что танец множества птиц, словно подчиненных единой силе, заключает в себе столько утонченной грации, дышит такой необыкновенной мощью, и, не в силах отвести глаз от поминутно меняющегося калейдоскопа, продолжаете наблюдать.

К своему удивлению, через некоторое время вы замечаете, что теперь вас интересует, если можно так выразиться, техническая сторона этого представления. Хочется понять, каким образом десятки тысяч птиц умудряются на огромной скорости соединяться в сложнейшие, геометрически правильные фигуры, в которых каждая из тысяч крыло к крылу прижатых птиц знает свое место. Никакой суеты, никто не ломает строй, не налетает друг на друга, как будто каждое па этого танца кем-то рассчитано и выверено.

Любопытство естествоиспытателя заставляет вас продолжать наблюдение в ожидании хотя бы небольшого сбоя. Напрасно. Не забывайте, что перед вами не просто пернатый вихрь, подбрасываемый воздушным потоком, перед вами единый организм, со своими законами, которые управляют движением каждой птицы в отдельности и всех вместе.

Едва вы продвинетесь в своих рассуждениях до этой мысли, как обнаружите, что теперь наблюдаете за скворцами с позиций философа.

Та магическая, совершенно самостоятельная сущность, танец которой вы лицезреете, не имеет ничего общего с каждым отдельным скворцом. Каждая птица, соединенная с другими в пределах этого гигантского организма, сама по себе не представляет никакой ценности и даже, более того, теряет право на самостоятельное существование. Один скворец для этой тучи все равно что самая маленькая клеточка для нашего тела. Вот какую грозную, беспощадную силу приобретает освященный первобытным инстинктом дух единения в дни, когда стая скворцов готовится к перелету в теплые края по своим запутанным маршрутам!

И если философская жилка вам не чужда, вы задумаетесь над жизнью своих собратьев. Разве человеческое общество не напоминает громадную стаю, подчиняющую каждое отдельное существо обязательным для всех законам? Изо дня в день мы клюем своих червячков, искренне считая себя свободными. Но так продолжается до тех пор, пока стоящая над нами загадочная и неодолимая сила не втянет нас в свою орбиту, и вот мы уже послушные марионетки, наше внутреннее «я» подавлено. Нам остается лишь повторять в безумном танце все, что приказывает нам бесчеловечная машина, подчиняться ее законам, ибо человеческие законы ей неведомы. И точно так же, как один скворец не может оторваться от тучи скворцов, чтобы скрыться на облюбованной им веточке, так и человеку не дано сил преодолеть тяготение законов, которые диктует общество. В критическую минуту никто, даже самые умные и проницательные представители рода человеческого, не в состоянии побороть ту сторону своего «я», которой управляет массовый инстинкт.

И если вы хоть немного философ, вы, конечно, поймете, что стая скворцов подвела вас к самым корням человеческого существования, к источнику всех трагедий истории и к основам новой науки, которая именуется массовой психологией.

Впервые услышав о том, что олово подвержено чуме, вы будете поражены. Как же так, удивитесь вы, неужели предметы тоже могут болеть? И вы начинаете усматривать в металле что-то человеческое.

Вы задаетесь вопросом, свойственны ли болезни и другим вещам. Создана ли уже общая теория болезней в применении к вещам? Разработана ли сравнительная патология предметного мира?

Первое, что приходит на ум, — это переломы. Скажем, есть ли разница между переломом ноги человека и ножки стола? Различие заключается прежде всего в способах лечения, по крайней мере при переломе суставов. В течение столетий наилучшей терапией для столов было забивание гвоздей в пораженное место. Чего проще, несколько ударов молотком — и порядок. К человеку этот метод не применялся вплоть до начала нашего века.

Совершенно очевидно, что болезням вещей, так же как и болезням людей, свойственны внешние симптомы. Выпадение волос, alopecia, то есть облысение, зачастую является признаком старения ковров.

Вообще, если вдуматься, то правы жители Гронингена, которые считают артикль перед существительными излишним. Стоит произвести над существительным небольшую операцию изъятия артикля, как слово становится именем близкого существа, едва ли не члена семьи: наша Печка погасла.

Представьте, что вы предаетесь подобным размышлениям в уютном кабинете, под воркованье огня в старинной печи, которую топят торфом. У вас возникнет желание написать трактат не только о внутреннем строении вещей, их анатомии, но и о законах их жизни, физиологии вещей, которая проявляется в круговороте веществ.

Труба, подобная нашему пищеводу, пронизывает все тело печи сверху донизу, заканчиваясь, и это характерно только для печи, отверстием поддувала. Зато дыхательный процесс печи имеет противоположное нашему направление: свежий воздух поступает снизу, отработанный движется наверх.

К наиболее распространенным печным заболеваниям принадлежат расстройства дыхания. Особенно часто встречается затруднение выдоха, экспираторная одышка, печная форма нашей астмы. На втором месте среди печных болезней стоят заболевания пищеварительного тракта. Среди них особенно часто несварение, запор, который отличается большой стойкостью и даже требует оперативного вмешательства. Проходимость восстанавливается с помощью прочного, изогнутого на конце зонда, именуемого кочергой.

Я высказал лишь наиболее общие мысли, касающиеся, если можно так выразиться, отряда пресмыкающихся в предметном мире. Если же вы захотите изучить его более полно, хотя бы углубитесь в сложные формы печных конструкций, перед вами встанет необходимость написать объемистый медицинский труд. Одна только проблема рентгеновского обследования, которое, насколько мне известно, еще не применялось к данной категории заболеваний, займет целую главу.