В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945 - Вальтер Варлимонт

Может быть, многие задают себе вопрос, не штаб ли ОКВ виноват в возникновении такой ситуации больше, чем сам Гитлер; в конце концов, штаб считал, что заранее знает, что произойдет, и всего неделю назад указывал на это. Поэтому разве он не мог и не обязан был предпринять какие-то шаги по собственной инициативе, даже если начальство отказывалось действовать? В ответ на такого рода вопросы могу лишь заметить, что как высокопоставленный представитель этого штаба я с самого начала переговоров о сотрудничестве с французами ставил на первое место оборону французской Северной Африки. Но Гитлер неизменно сводил все мои усилия к нулю. Последний раз это было на совещании 15 ноября 1942 года. Тогда Йодль, исходя из каких-то там туманных донесений, вспомнил о нашем предложении разрешить французам «усилить их войска в Северной Африке подкреплением из метрополии». В защиту штаба необходимо также отметить, что в первые дни ноября Гитлер – и на этот раз заодно с ним Йодль – считал, что существует множество других целей для десантной операции противника в Средиземноморье помимо французской Северной Африки; со всех точек зрения она была самой очевидной из них, но Гитлер не туда смотрел, хотя в Гибралтаре сосредоточилось огромное количество судов, хотя недавно он получил от Муссолини предупреждение насчет французской Северной Африки и, наконец, хотя 7 ноября стало известно, что эта армада уже в пути. Так что выше сил штаба оперативного руководства ОКВ было предпринимать какие-то самостоятельные (то есть не санкционированные Гитлером) действия против высадки западных союзников на французской части Северной Африки; политический и военный расклад был таков, что ему суждено было потерпеть фиаско.

Итак, произошедшее выявило все те недостатки высшего германского руководства, о которых столь часто говорится в этой книге, а именно: жесткая позиция Гитлера в политических вопросах, его заранее сложившиеся представления о стратегии, в результате чего он даже в этом случае оставался слеп ко всему, кроме угрозы Западу и Норвегии, недостаточное взаимодействие с нашими союзниками, бесполезность его собственного военного штаба; все это способствовало тому, что мы не вели никаких разумных приготовлений для предотвращения наиболее очевидного хода противника.

В действительности то, что произошло, было во многом типично для джунглей из проволочной сетки внутри верховной ставки. Вечером 6 ноября Геринг, не связавшись ни с кем в ОКВ, сам взялся изложить Кессельрингу в Риме планы Гитлера. Несмотря на протесты Кессельринга, он списал со счетов французскую Северную Африку как вероятную цель для десантной операции без дальнейшего ее рассмотрения. Невзирая на то что немецкие воздушные части давно уже истощены, что итальянский флот едва ли способен выйти в море и что конвои противника насчитывают больше ста девяноста кораблей, Геринг потребовал «атаковывать и уничтожать эти конвои непрерывно днем и ночью». 7 ноября Гитлер, сообразуясь со своими собственными планами, дважды приказывал генералу фон Ринтелену заявить в Риме, что «в Триполи и Бенгази должны быть осуществлены все приготовления для обороны, включая установку заграждений на дорогах». Даже в этот критический момент он снова приказал послать подкрепление на Крит, расположенный на другом конце Средиземного моря. Когда напряженность достигла апогея, Гитлер покинул дневное совещание и со всей номенклатурой зоны 1 отправился поездом в Мюнхен на встречу «старых товарищей по партии», чтобы представить там абсолютно ложную картину военной обстановки в целом. Новости о начале высадки во французской Северной Африке дошли до его поезда уже на следующее утро на глухой станции в Тюрингии. Все, что Гитлер смог, – это напомнить французам, которым он давал один отпор за другим, о данном ими когда-то обязательстве защищать свои заморские владения. Десантные операции растянулись от Касабланки до алжирско-тунисской границы, но у немецкой стороны для встречи с ними не было ничего, кроме нескольких подводных лодок и воздушных эскадрилий. Из штаба, оставшегося в Восточной Пруссии, голосом генерала Фрейера фон Буттлара донесся вопль, что Северную Африку, которой сейчас с двух сторон угрожают превосходящие силы противника, нам долго не удержать. Но этот вопль остался незамеченным в общей куче туманных политических и стратегических идей, зиждившихся главным образом на соображениях престижа.

Я услышал эти новости дома по радио утром 8 ноября. Затем последовал телефонный звонок из Восточной Пруссии, и мне сообщили, что меня избрали в качестве представителя ОКВ для поездки в Виши с целью организации обороны северо-запада Африки совместно с французским высшим командованием. Вечером я получил приказ отправиться на следующее утро с вещами в Мюнхен, где стоял спецсостав фюрера. Я разыскал поезд, стоявший на путях главного вокзала среди обычных составов и выглядевший абсолютно пустым. В конце концов случайно натолкнулся на Йодля, чтобы услышать всего лишь о том, что обстоятельства изменились и Гитлер уже не рассчитывает на французов. Все это настоятельно требует, чтобы я срочно вернулся на прежнее место службы, продолжил Йодль; никого, кроме помощников, нет, и мои знания и опыт незаменимы; тем временем из Восточной Пруссии вызвали персонал, но он не мог прибыть раньше чем через двое суток. В такой критической ситуации мне ничего не оставалось, как подчиниться, хотя я предпочел бы как можно скорее получить другое назначение.

В тот момент атмосфера в верховной ставке являлась отражением метаний, происходивших за ее пределами. Гитлер обитал в квартире фюрера на Арцисштрассе, ведя переговоры с Чиано и Лавалем, и не появлялся в спецпоезде. Кейтель с Йодлем носились взад-вперед между Арцисштрассе и главным вокзалом. Я, разместившись в небольшом спальном отсеке, собирал информацию, которая валилась на нас, и готовил первые приказы по созданию «плацдарма» в Тунисе и оккупации еще не оккупированной части Франции. Сначала было намерение вернуться в Восточную Пруссию, но так как личный состав штаба вызвали оттуда, стало ясно, что Гитлер хочет обдумать сложившуюся обстановку в уединении Бергхофа.

В речи в мюнхенской пивной Гитлер только что поздравил себя с тем, что Сталинград у него в руках. Теперь, когда от ОКХ его отделяло около тысячи километров, а от места главных событий примерно две тысячи, между 19 и 21 ноября его настиг третий за эти недели удар – город, за который так долго велись бои, был окружен русскими. Это можно было предвидеть, когда противник совершил прорыв в низовьях Дона, но тогда внимание было приковано к Ростову; это можно было предотвратить, если бы мы не цеплялись за изначально поставленные цели, невзирая на постоянную растущую нехватку средств. Теперь там, как и в Северной Африке, надо было исправлять положение, когда подходящий момент уже миновал, а средств для этого осталось еще меньше. Все, что было у нас в распоряжении для того, чтобы остановить лавину русских, – это единственная немецкая танковая дивизия в резерве сухопутных войск, к тому времени хорошо поистрепавшая себя в водовороте событий, и несколько «пожарных команд», придуманных Цейцлером и состоявших из людей, которых наскребли в тыловых службах, – писарей, поваров и водителей.