В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945 - Вальтер Варлимонт

Все это свалилось на ставку в тот момент, когда она была разбросана по разным углам, как это всегда случалось во время пребывания Гитлера в Берхтесгадене. Сам он находился в Бергхофе, из военных с ним были только помощники. Кейтеля, Йодля и других военных лиц из зоны 1 Ламмерс разместил в маленькой рейхсканцелярии на окраине города. Штаб оперативного руководства находился в специальном поезде на вокзале Зальцбурга. ОКХ, на котором лежала основная ответственность за все рекомендации и действия, оставалось в Мазурских лесах у Ангербурга. ОКЛ находилось там же, хотя, видимо, без своего главнокомандующего, у которого больше дел оказалось где-то в другом месте. 21 ноября под давлением обстоятельств Йодль перенес штаб ближе к Берхтесгадену в пехотные казармы в Штрубе. По совести говоря, это было достаточно далеко от маленькой рейхсканцелярии, но отныне штаб всегда располагался там, когда Гитлер находился в Бергхофе. На следующий день вся штаб-квартира снова выехала в «Вольфшанце» в Восточную Пруссию.

По возвращении в Восточную Пруссию возобновились ежедневные совещания; стенограмма одного из них в военном журнале штаба оперативного руководства гласит: «Фюрер спокоен относительно положения 6-й армии под Сталинградом». Между тем была оккупирована «неоккупированная часть Франции» и слабые немецко-итальянские силы организовали плацдарм вокруг города Туниса, не встретив сопротивления. Так что к концу ноября в германской ставке опять царила обманчивая атмосфера уверенности. Не было понимания того, что на этот раз ход войны действительно изменился и мы вернулись к танцам из тактических уловок с Гитлером в качестве распорядителя.

Часть пятая

Начало заката

Ноябрь 1942 г. – лето 1944 г

Глава 1

Символы времени

Для общего руководства военными действиями Германии характерен тот факт, что с конца 1942 года планирование ограничивалось только второстепенными деталями. Наш военный потенциал был еще достаточно высок, а территория, которую мы оккупировали, достаточно большая, чтобы позволить нам проводить трезвую, продуманную стратегию, которая могла бы привести к удачному окончанию войны. Однако политику Гитлера лучше всего характеризуют слова из письма, которое он написал Муссолини 20 ноября. В нем говорится: «Я один из тех людей, которые в трудных обстоятельствах становятся только более решительными», добавляя, что в голове у него лишь «одна мысль – продолжать борьбу». Это была наивная установка – наносить удары по всем направлениям. Она резко контрастировала с предложением, которое и тогда, и множество раз позднее вносил Муссолини. Он говорил, что «война против России становится бессмысленной, и сейчас эту главу надо каким-то образом закрыть», чтобы бросить все силы против «Англии, которая по-прежнему является для нас врагом номер один», и против серьезной угрозы превосходства англосаксов в воздухе. Гитлер считал, что это будут просто поиски «квадратуры круга», и, хотя становилось все яснее, что мы не сможем выиграть войну, политическим властям или штабу оперативного руководства ОКВ не стоит тратить время на тщательный анализ этого предложения.

Политика Гитлера и в большом и в малом противоречила всем законам военного искусства. Все его мысли и действия все больше фокусировались на том, чтобы удержать захваченное, вернуть утерянное и никогда нигде ничего не сдавать. Таков был склад его ума, мысль о том, что его заставят перейти к стратегической обороне, никогда не приходила ему в голову. Но получилось именно так, хотя в серии директив ОКВ, которые мы столь срочно готовили, об этом не было ни слова. Чем больше нас принуждали к обороне, тем точнее мы оценивали противника и его потенциальные возможности; и все-таки, несмотря на ряд неприятных сюрпризов, с которыми нам пришлось столкнуться, этому не придавалось должного значения. Чем больше осложнялась обстановка, тем чаще Гитлер заявлял, что противник скоро «исчерпает свои силы». И в мыслях не было оставить какую-нибудь территорию или рискнуть на каком-нибудь участке, каким бы бесполезным или второстепенным он ни был, тем более вообще уйти с каких-то театров военных действий. Между тем только таким путем и можно было заполучить резервы, которые обеспечили бы нам определенную свободу инициативных действий и возможность использовать мобильность вместо того, чтобы сидеть привязанными повсюду к куску земли. Нет! Мы должны удерживать там наши позиции, иначе «потеряем тяжелую боевую технику»; мы должны стоять где стоим, потому что это единственная эффективная форма обороны; мы должны связать на этом участке силы противника, иначе он повернет куда-нибудь еще, хотя в результате сами сидели привязанными до тех пор, пока не оказалось, что уже слишком поздно что-то предпринимать. Именно на таких «принципах» и основывались наши решения; принимали их только день в день; они рождались слишком поздно и в результате бесконечных монологов; к несчастью, они выливались в приказы, которые не подлежали обсуждению; они приводили к потере одного района за другим, и мы все больше уступали инициативу противнику.

В этой книге уже показано, как катастрофически ослаблялось гитлеровское руководство; однако нельзя говорить, что он начал проявлять меньшую активность неожиданно, как часто некоторые думают, после ноябрьских событий. Да, месяц спустя военный журнал штаба оперативного руководства фиксирует с поразительной откровенностью: «По-прежнему не принято никаких решений; похоже, фюрер больше не в состоянии что-то решать»[210]. Но в действительности в этом не было ничего нового. Не его физическое состояние стало главной причиной дальнейшего упадка германского руководства с конца сорок второго – начала сорок третьего года. Боевые командиры оставались ему так же (едва ли стоит это добавлять) преданными. Мой вывод – и правильность его часто подтверждалась – заключается в том, что скорее все это объяснялось превратным представлением Гитлера об уже порядком измотанных войсках вермахта: он считал, что вермахт способен на любое напряжение сил, и видел в нем блестящее орудие войны, которым тот был когда-то; ко всему прочему его ближайшие советники не сделали ничего, чтобы поколебать его упрямство.

Йодль долго оставался под впечатлением ноябрьского скандала и, хотя иногда и вскипал, явно решил ни в коем случае не расшатывать больше веру диктатора в свои силы. У генерала Цейцлера с самого начала не было иного выбора, кроме как примириться с ролью ассистента, что и было его работой. Во всяком случае, перевидав за годы службы немало генералов, могу без всяких колебаний сказать, что не встречал ни одного, кто на своем месте мог бы действовать столь же достойно, не говоря уж лучше. Делались отдельные попытки заставить Гитлера оставить военное командование, как и прежде, это касалось в основном командования сухопутными войсками, но тот так долго отказывался пойти на это, что у любой более сильной личности, окажись она в положении Цейцлера, скорее бы лопнуло терпение.