Папа, мама, я и Сталин - Марк Григорьевич Розовский

Лидука! В ближайшее же время жду от тебя, в первую очередь, телеграфной весточки, а потом и подробного письма. Твое молчание меня совсем добивает, пойми это. Как живут все родные? Живы ли, здоровы? Что слышно с Ник. Арутюновым, где Майка с детьми, что с Шурой Тиматковым, Володей и Николаем? Живы ли все они, наши доблестные защитники? Передай им мой горячий привет и пожелания. Передай братский привет нашему Нюмику. Я знаю о его ранении и контузии и очень взволнован его состоянием. Пришли в письме фотографии Мароника, свою и мамину, — я хочу посмотреть на вас, моих родных и иметь дорогие мне образы на своей груди, когда мне бывает плохо.

Обнимаю крепко и горячо, целую тебя, моя Лидука, моего сынку, маму.

Ваш Сема.

Мольба услышана. Мама собирает и шлет «посылочки» по второму и третьему разу… Иногда они доходят, иногда нет.

«Посылочка» — недаром «ласкательная» форма, которую так часто употребляет отец. Каждый ящичек, присланный, как сказали бы на Камчатке, «с материка», был и в самом деле спасительным от болезней и скорой кончины на оледенелой земле. Отец молит, но не унижается, не теряет достоинства. Ясно, что он нищенствует, ходит в тряпье, грязный и истерзанный непосильным трудом.

Да тут еще от жены ни слуху ни духу.

Депрессия снова подступает, но теперь она лезет уже не крадучись, не незаметно. Теперь от нее просто не отмахнешься…

Канск, 21/111 — 1943 г.

Дорогая моя Лика! Что и как писать тебе? Вот уже около года я ничего не имею от тебя. Почему? Что случилось? Ты имеешь мои письма, знаешь обо мне, о моем состоянии, но молчишь, не отвечаешь. Или я тебя оскорбил своими просьбами о помощи? Или ты решила привести в исполнение свою угрозу разрыва со мною из-за моей связи с родными моими? Оправдываться я не буду, мои отношения с моей матерью и с сестрами — не преступление, они — мои родные, а судить об их поведении и отношении к тебе я могу не заочно, а когда вернусь домой, — об этом я уже писал тебе давно и ты согласилась со мною. Во всяком случае, они беспокоятся обо мне, проявляют действительно родственное отношение, на протяжении всего последнего времени помогая мне. Могу ли я отказаться от их помощи или не обращаться за помощью? Это было бы бессмысленно с моей стороны, т. к. я еле держусь на ногах, жизнь моя висит на волоске, а я хочу жить. 10 дней назад я получил от мамы и Розы первую посылочку, в ней было грамм 300 сала, 250 гр. масла, 300 гр. меду и немножко выжарок, 2 пары теплых носков и старенькие валеночки. Эта маленькая помощь явилась для меня жизненной поддержкой, ты, Лидука, должна понять, что это значит для совершенно истощенного человека… Еще несколько таких посылочек, и я, может быть, смогу встать на ноги и почувствовать себя вновь человеком, способным вполне сносно жить и трудиться. Я и так работаю изо всех последних моих сил, отдавая свой труд на помощь фронту. Работаю на тарном заводе № 1 звеньевым по уборке и относке из цеха отходов и готовой продукции, сортировке ее и штабелевке на складе. В моем звене до 20-ти человек и я сам работаю 11 часов ежедневно. У нас уже начало теплеть, только вот ночные и утренние заморозки еще крепки, а днем подтаивает даже, в валенках мокро, а ботинок или сапог у меня нет. Целый день, и ночами просыпаясь думаю только о вас, о тебе и сыне, нервы напряжены до крайности, не знаю ничего и толкаюсь от одной беспокойной мысли к другой… Ты должна, моя любимая, сообщить мне немедленно все подробности о себе, о сыне, о маме, как вы живете, как здоровье ваше? Если ты не имеешь возможности помочь мне материально, помоги мне хотя бы морально, своим теплым дружеским словом, своей весточкой о моей любимой семье. Я знаю, что если ты ничего не высылаешь мне, то, значит, ты не можешь это сделать. Я к тебе ничего не имею и больше никогда просить у тебя не буду. Если я доживу до счастливого дня возвращения домой, поверь, мы вновь заживем хорошо, счастливо и, надеюсь, без нужды! На мои заявления об отправке на фронт ответа не имею, но говорят, что, когда понадобится, то возьмут. Я на это не надеюсь, знаю, что осталось еще 2 ½ года до срока, буду стараться жить и честно, изо всех сил трудиться. Прошу тебя, родная, не забудь обо мне, не оставь меня, я храню, как святыню, все твои письма (ты не забыла, что ты писала мне всегда?). Я надеюсь, что стану вновь получать от тебя частые весточки, что ты пришлешь мне фотокарточки свои и Мароника.

Крепко обнимаю, целую, горячо, твой Сема.

Привет всем родным, напиши мне о них.

Итак, он на новой работе — тарный завод, «звеньевой» по уборке и относке… сортировке и штабелевке…

Короче, таскает и носит, носит и таскает…

Правда не шпалы уже, а «отходы и готовую продукцию». Стахановский запал, видимо, слегка поугас, но «11 часов» физического труда ежедневно (всего 2 дня выходных в месяц, как мы помним) — как говорят евреи, это что-то!

На фронте было бы лучше — там хоть знаешь, за что ноги протянешь, а тут…

Ну, ни хрена. «Осталось 2 ½ года до срока»…

Знал бы, что ошибался, может, быстрей «доходягой» бы стал и — с копыт…

Канск, 4/IV — 1943 г.

Мои любимые женушка и сынка Марик!

Примите горячее сердечное поздравление от вашего мужа и отца по поводу дня вашего рождения. 3-е и 5-е апреля ежегодно для меня являются большими днями, когда в особенности веемой мысли и думы только о вас — моих родных и любимых. Сегодня у нас выходной день и я имею возможность целиком отдаться воспоминаниям и перенестись своими мыслями и мечтаниями к вам, в Москву, в нашу тихую комнатушку. Всю мою жизнь я отдал бы за 15 минут пребывания с вами вот сейчас, сию минуту. Как горячо я обнял бы вас, прижал бы к своему исстрадавшемуся сердцу и мне стало бы так легко и тепло!..

Я так измучился уже, истосковался, я так нуждаюсь теперь в тепле и отдыхе — физическом и моральном. Давно, очень давно я уже не получал твоих писем, Лидука. Этим ты вовсе добиваешь меня, лишаешь