Запретное знание - Стивен Дональдсон

А ты расплатишься сполна, пообещал он Морн.

Глаза Вектора влажно блестели, словно он едва сдерживал слезы. Первый рулевой покачала головой. По причинам, которых она, вероятно, не понимала, Альба истерически захихикала. Мальда продолжала смотреть на Ника, словно была заколдована.

– Микка? – рявкнул он в интерком. – Лиете? Вы еще не поймали ее? Вам нужна помощь?

Ни Микка, ни Лиете не нашли Морн.

Если бы он велел им посмотреть в его каюте, они нашли бы ее мгновенно. Пока он вел торговлю с амнионцами, а ее сын летел к Малому Танатосу, она сидела здесь и тщательно искала запасы лекарства, которые позволили Нику противостоять мутагенам Амниона.

Но она не была поймана до тех пор, пока не попыталась спрятаться в одном из отсеков с ракетами.

Огорченная и молчаливая Микка схватила Морн за рукав, в то время как Лиете докладывала на мостик.

– Отправьте ее в лазарет, – буркнул Ник, словно глотнув кислоты. – И погрузите в сон. У меня нет времени возиться с ней, пока мы не пришвартуемся. И отберите у нее этот чертов пульт управления шизо-имплантатом.

Морн пожала плечами, словно услышала смертный приговор. Без всякого выражения, обреченная, она не сопротивлялась, пока Микка и Лиете вели ее в лазарет, клали на стол и наполняли вены катом.

АНГУС

Сейчас, когда он знал, куда направится, Ангус Фермопил обнаружил, что все труднее выдерживать ожидание. Он хотел поскорее выбраться из этого места; подальше от стерильных комнат и коридоров крыла СИ ПОДК; подальше от докторов и техников, терапевтов и программистов, которые делали вид, что у них есть серьезные причины играть с ним. Мысль о том, что он будет послан на Малый Танатос, возбуждала его, словно шанс для побега. И мысль, что он будет в космосе один, не считая Милоша Тавернье, будила новые надежды.

Вышвыривайте меня отсюда, буркнул он штабу Хаши Лебволя, хотя они не могли слышать, что он сказал про себя. Отпускайте меня.

Игнорируя его, они делали свою работу тщательно и неторопливо. Теоретически их контроль над ним был полным. Компьютер между его лопатками управлял им абсолютно. Тем не менее, они продолжали трудиться, чтобы получить полную уверенность, что он так же бессилен на практике, как и в теории; что всякая надежда, какую он мог питать, была иллюзией.

Поэтому они проводили многие часы, устраивая простые проверки, – к примеру, измеряя промежуток между его реакцией и командами «Беги» и «Беги, Джошуа». Если они говорили «беги», он мог выбирать, подчиняться или нет; если говорили «беги, Джошуа», он бежал, управляемый компьютерами и шизо-имплантатами. Затем их нейросенсоры и компьютерные цепи измеряли его послушность или сопротивление для того, чтобы улучшить программу.

Остальные тесты были проведены не с помощью внешних инструкций, а с помощью компьютера. Связи использовались для достижения сложных физических и мысленных целей; и каждая деталь его реакции требовала улучшения программирования.

Впрочем, другие тесты, вводимые с помощью голоса, включали команды, которые не позволяли сами по себе выполнять их. «Джошуа, сломай мне руку». Так как он был в ярости до мозга костей, Ангус сражался за то, чтобы подчиниться; он с удовольствием причинил бы кому-нибудь из них боль. Но его компьютер говорил «Нет», и его самые яростные попытки кончались ничем. Он не мог причинить боль никому, кто был упомянут в программе как член ПОДК.

Надежда сама по себе в таких условиях не могла существовать. Он был орудием и ничем больше; сложным биологическим придатком к электронному устройству. До самой смерти он никогда не сможет самостоятельно сделать серьезный выбор.

Если бы он не чувствовал отчаяния, он наверняка бы почувствовал его – и его самобичевание ничего бы не достигло. Но ни его программы, ни программисты не заботились о его внутреннем состоянии. Так же как побег или непослушание, самоубийство было для него недостижимо. Неважно, насколько сильно он чувствовал желание лечь и умереть, компьютер не позволял ему этого.

Но Ангус не был защищен от отчаяния. Только страсть удерживала его от персональной пропасти. Именно потому, что в нем было столько страха, он смог выдержать это, в то время как менее поврежденный и злобный разум наверняка отказал бы.

Так как у него не было выбора, он насколько мог сосредоточиться на понимании и применении новых способностей. На каком-то уровне его лазеры и увеличившаяся сила, компьютер и улучшенное зрение – все это принадлежало ему. Внутри небольшого круга, позволяемого программированием, этим можно было пользоваться. И он хотел проверить все их возможности, так же как в случае с «Смертельной красоткой» и Морн Хайланд.

Пока люди Лебволя проверяли его, он проверял самого себя.

Он наконец-то выяснил, что его программа – это единственное, что мешает ему вырваться. Во всяком ином смысле он мог бы быть придуман и построен для уничтожения штаб-квартиры ПОДК. Новые возможности его зрения позволяли ему идентифицировать и анализировать сигнализацию и замки. Со своими лазерами он мог бы изменить схему или открыть двери – а может быть, убить охранников. Он был силен, как огромная обезьяна; быстр, как микропроцессор. Компьютер все записывал для него. Фактически он был полезнее обычной памяти, так как в нем хранились множество независимых баз данных, к которым Ангус постепенно получал доступ, по мере того, как его программисты доверяли ему все больше и больше.

Если бы он был сам себе хозяин, он был разгромил свою тюрьму и бежал.

Но его шизо-имплантаты держали его. Он был обязан ждать.

Через какое-то время, без сомнения, ожидание стало невыносимым для него. У его хозяев были свои сложности. За стенами хирургического крыла Сбора Информации события двигались другим шагом; вырывались из-под контроля.

Однажды утром – компьютер сообщил ему, что время 9:11:43.1 – в его комнату вошла группа врачей и техников. Один из них сказал:

– Сядь на край кровати, Джошуа.

Он подчинился, потому что не мог не подчиниться.

Другой сказал:

– Замри, Джошуа.

Подсознательно он погрузился в одно из тех нулевых состояний, которыми они пользовались, когда хотели дезактивировать его компьютер; состояние, в котором его прикрепленный к компьютеру разум продолжал работать, а тело было инертным, неподвижным, способным выполнять лишь автономные функции. Пока он находился в этом состоянии, они могли отрывать ему пальцы, втыкать иголки в мозг, а он был не способен сделать что-либо со своим ужасом, только ощущать, что они проделывают – и запоминать.

Но если бы они решили причинить ему физическую боль, они был сделали это давным-давно. Как только они сняли с него лабораторную пижаму и принялись смазывать его спину антисептиком, он пришел в ужас – не от их неожиданных действий, а от полной своей беспомощности.

С привычной ловкостью они сделали надрез между его лопаток, чтобы добраться до компьютера.

Когда они отключили его диск-ядро, пропасть в его пространстве, которая была связью с компьютером, стала такой же черной и холодной, как пространство между звездами. Сейчас он был погружен в состояние неподвижности внутренними системами компьютера, которые были частью машины.

Через мгновение доктор вставил новый диск. Как только машина была подключена, он испытал неприятное ощущение – машина перегружалась. Часть его мозга превратилась в эквивалент киборга в тахе.

Затем они отключили все связи, датчики и нейросенсоры. Впервые за все время он был отключен от наружного оборудования – от любого отвращения и послушания, не записанного на его диске памяти.

Наконец они заклеили надрез сгущенной плазмой и покрыли ее сверху бинтом, чтобы предохранить в течение нескольких часов, пока рана будет заживать.

– Отомри, Джошуа, – сказал один из них.

Ангус Фермопил поднял голову и посмотрел вокруг.

Его наблюдатели были невероятно напряжены. Несколько техников заморгали. Доктор, находящийся к нему ближе всего, на глазах стал бледнеть. Он был полностью под контролем; они знали это. И тем не менее, боялись его. Они не могли забыть, кем он был.

Он ненавидел их всех. Если бы он мог сделать что-нибудь, чтобы подтвердить их беспокойство, он бы непременно сделал это. Подсознательно он поглубже вздохнул, выпрямил руки, хрустнул косточками, словно наконец-то мог свободно делать что хочет; словно для него идея свободы была не просто иллюзией.

И тихо пробормотал:

– Самое время.

Время, как сообщил ему компьютер, было 9:21:22.01.

Один из докторов приблизился к интеркому и сказал:

– Мы закончили. Сообщите директору.

– Вот. – Техник швырнул на кровать скафандр и пару ботинок. – Надень. – Скафандр был грязно-серого цвета без всяких нашивок, неотличимый от тех, которые Ангус носил обычно на борту «Смертельной красотки». – У тебя есть около пяти минут.