Запретное знание - Стивен Дональдсон

– Ты знаешь, что Щенок мой брат? Когда наши родители погибли, ему было некуда больше идти. В любом случае они были слишком бедными, чтобы предоставить ему какой-нибудь другой выбор. Я взяла его сюда на работу, чтобы иметь возможность приглядеть за ним.

– Он, может быть, всего на пару лет старше Дэвиса.

– Однажды, когда я нуждалась в правде, ты сказала мне ее. Ты рискнула тем, что я могу предать тебя. Очень жаль, что я не могу видеть тебя сейчас. Если бы я видела, я бы попыталась снова ударить тебя.

Четырнадцать минут.

У Морн не оставалось времени для благодарности. Ее сердце слишком сильно стучало в груди. Установки на черной коробочке были слишком завышены; ей едва хватало воздуха, чтобы поддерживать себя.

Она повернулась и помчалась к запасному мостику.

Это было недалеко; частично внутри корабля; частично – в ядре. Палуба начала изгибаться, когда она повернула; она не обратила на это внимания. Она замечала только те двери, мимо которых пробегала – те, которые не представляли опасности, и те, которые могли вызвать осложнения.

Дверь в комнату инженеров и двигательный отсек была открыта. Это было именно то, что нужно. Первичные цепи команды ракетами находились здесь. Новая предосторожность; если все остальные системы откажут, спасательные шлюпки могут быть запущены с поста инженера.

Она заглянула внутрь.

Вектор Шахид стоял к ней спиной, нагнувшись над одним из пультов.

Тринадцать минут.

Спешка и гипервентиляция росли в ней. Стой спокойно. Она должна проникнуть сюда, как-то проскочить мимо Вектора. И одновременно не хотела причинять ему боль. По каким-то одному ему известным причинам он хорошо обходился с ней. И кроме того, ему хватало собственной боли. Мысль о том, чтобы причинить ему вред ради того, чтобы помочь сыну, вернула привкус рвоты во рту.

Стой спокойно!

Но нужно было сделать еще кое-что. У нее еще было время. Если она займется этим сначала – он вероятно уйдет – в двигательный отсек или на мостик – когда она вернется.

Чтобы спасти его – или спасти то, что осталось от самой себя – она проскочила мимо него и вошла на запасной мостик.

Он не должен был пустовать. В такой близости от боевых кораблей Амниона вся команда должна находится на боевых постах. Но, естественно, Ник не собирался сражаться. Он уже обговорил со «Спокойствием гегемонии» мирное «удовлетворение требований». Эта была единственная надежда; он не мог сражаться одновременно со «Спокойствием гегемонии» и «Тихими горизонтами»; не на таких скоростях; не в пространстве Амниона. Тогда для чего мучить людей, когда они и так валятся с ног?

Морн подошла прямо к месту помощника по информации.

Прямо под носом Альбы, верящей в свои способности, и с ее рассеянным вниманием она вызвала пульт и использовала контроль мостика, чтобы снова активировать дверь каюты. Это было сделано ради Сиба Макерна. Сейчас ничто не указывало, что ей что-то помогало выбраться.

Отключив пульт, она покинула запасной мостик и вернулась в царство Вектора.

Неудача; он все еще был здесь; продолжал работать. Фактически он стоял перед пусковым пультом. Мониторы, которые она видела у него из-за плеча, казалось, свидетельствовали, что он включил статусную и диагностическую проверку, проверяя работоспособность пульта; проверяя жизнеобеспечение шлюпки; прогоняя последние корректировки по навигации и маневрированию.

Чтобы убедиться, что ракета, которая отправит ее сына к его судьбе, функционирует нормально.

Десять минут.

Если ее внутренний отсчет был правильным…

Она вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

При этом звуке он обернулся.

Она остановилась, позволяя ему взглянуть на нее – позволяя ему заметить, что она не стает нападать на него, если это не будет необходимо. Он не выказал удивления при виде ее. Его флегматический стоицизм был равносилен ее неожиданному появлению. Скорее довольно, чем испуганно, он вскинул бровь.

– О, Морн. – Если он чувствовал что-то неприятное, то об этом свидетельствовал лишь нездоровый цвет кожи его круглого лица. Он походил на человека, который встал с постели, несмотря на совет лазаретного компьютера. – Мне следовало догадаться, что это произойдет. Ник никогда не чувствовал разницы между тем, что ты можешь, и чего не можешь.

Он улыбнулся, словно насмехался над ней; но она не заметила насмешки, когда он спросил:

– Ты пришла понаблюдать, как Дэвис улетит?

– Вектор, – напряженно сказала она, – отойди от пульта.

Я не хочу причинять тебе вреда. Не заставляй меня причинить тебе вред.

Девять минут.

Он продолжал улыбаться.

– О, я так не думаю. Ник специально предупредил меня, чтобы я проследил, чтобы все шло правильно. На этом корабле не платят за неподчинение приказам – даже самым невозможным. Так как он никогда не мог представить себе, что ты сможешь выскочить из-под действия шизо-имплантата, он не приказал мне остановить тебя. Но его намерение было высказано достаточно ясно. Я не могу позволить тебе прикоснуться к чему-нибудь.

В любом случае ты ничего не добьешься. Если ты остановишь пересылку и заберешь Дэвиса внутрь, Ник просто схватит вас обоих и снова начнет все сначала. Он извинится за задержку. Затем он, вероятно, отошлет вас обоих на боевой корабль, для того чтобы продемонстрировать свою «добрую волю». Все, что ты сделаешь, будет напрасно.

– Вектор, я говорю серьезно. – Сохранять спокойствие стоило немалых усилий. – Отойди от пульта. – Она нуждалась в движении, действии; ее черная коробочка была установлена на слишком большие обороты, и время отведенное ее сыну, заканчивалось. – Я зашла слишком далеко, чтобы сейчас остановиться. Я готова принести в жертву все, что угодно.

Она готовилась много дней. До того, как Дэвис был рожден – и продан Амниону.

– Узнаю. – Ничто не могло быть менее саркастичным, чем слабая улыбка Вектора. – К несчастью, у меня нет выбора. Если я не отойду с твоего пути, ты, вероятно, убьешь меня. В данный момент ты выглядишь так, словно можешь сделать это одной рукой. Но если я отойду, Ник убьет меня.

Неловкость, с которой он сложил руки на груди, напомнила Морн об артрите, который угрожал сделать его калекой; о его лояльности к приятелю Орну, который вызвал этот артрит, избивая его.

Восемь минут.

– Без сомнения, это было неизбежно. Я знаю, вся эта попытка была обречена с самого начала. Я не принадлежу к этому месту… Я не тот человек для подобной жизни. Я выбрал ее потому, что не мог жить с тем, что оставалось, но и это не подходит мне. Или я не никогда не подходил ко всему этому. Яростный идеализм кажется вполне достаточным поводом, чтобы превратиться в нелегала, но его надолго не хватает. Ты можешь сказать, что единственное, чего я добился то, что морально сравнялся с людьми, которых ненавижу.

Так что лучше покончить со всем этим прямо сейчас.

– Вектор, остановись! У меня нет для этого времени! – Ее руки казалось метали искры, когда она всплеснула ими. Она, должно быть, судорожно хватала ртом воздух, но необходимость заставляла ее оставаться на месте. – «Яростный идеализм» – это дерьмовое оправдание для продажи человеческого существа Амниону. Ты знаешь это. Но ты не хочешь следовать логике своих решений, поэтому ты стремишься избежать этого, пытаясь погибнуть. Ты пытаешься доказать, что ты заслужил то, что сотворила с тобой ПОДК. Кто собирается спрашивать с нелегала вроде тебя причину отсутствия имунного препарата? Кто будет уважать друзей Орна Ворбульда? Но все не так просто. Разве ты не видишь, куда это все ведет?

Это ведет к геноциду, Вектор. К уничтожению всей человеческой расы.

Посмотри на меня. Ты думаешь, я спасаю своего сына – и ты прав. Но я совершила бы точно то же самое, если бы ты был на его месте. Я сделала бы то же самое для Ника. – Это было правдой, несмотря на ее ненависть к нему. – У меня гораздо больше причин, чтобы ненавидеть ПОДК, чем у тебя. У меня гораздо больше причин бояться Ника. Но я скорее предпочту, чтобы все мы погибли, чем позволю совершить абсолютное предательство.

Семь минут.

Она сделала два шага вперед, пылая, словно пламя.

– Уйди с моей ДОРОГИ!

Он медленно развел руками. Его взгляд обратился внутрь; на лице не появилось никакого выражения, за исключением нездорового румянца.

– Ты до сих пор полицейский, – пробормотал он. – Неважно, чем ты занимаешься. Внутри ты до сих пор полицейский. Один из немногих. Ты сказала, что так же рисковала бы собой, если бы в ракете был я. Предположим, я поверю тебе. Это чего-то стоит.

Ты права, конечно. Я принимал решения, из-за которых угодил в этот переплет, и сейчас я не хочу видеть последствия. Те из нас, кто честно и от всей души ненавидит полицейских, могут сделать что-то большее.