Вопросы жизни Дневник старого врача - Николай Пирогов

На этом основании — и весь расчет. Иначе пришлось бы все бросить и капитал перенести туда, где ему лучше везет. Но где же что — нибудь подобное этой гарантии в крестьянском хозяйстве? Современное полевое хозяйство ничем не отличается, в сущности, от фабричного и кустарного промыслов. Пахотные поля — это фабрики без крыш под открытым небом; обработанная и подготовленная почва этих полей огромный резервуар, с разными химическими составами, в котором совершается брожение посева. Наше крестьянское хозяйство, если оно подворное, представляет род кустарного промысла, а общинное ничем другим не может быть, как плохою фабрикою, без оборотного капитала, без предприимчивости, без дальновидного расчета.

Я, конечно, сам первый бы подал голос за освобождение с землею; это было conditio sine qua non (Необходимое условие (лат.)) в России для благополучного выхода из старого строя; но не надо было нам увлекаться нашим общим незнанием свободного полевого хозяйства; до 1860–х годов никто не имел о нем ясного, на опыте основанного, представления. Все мечтали: одни — злорадно, другие — ненавистно, третьи — радушно и наивно. А теперь, когда суть дела выступила мало — помалу наружу, все стали сетовать, обвинять и заподазривать друг друга, сентиментальничать и заигрывать с меньшею братией, ругать на чем свет стоит кулаков, кабатчиков, как будто все это не должно было быть силою вещей и как будто тут, в самом деле, кто — нибудь лично виноват! Неужели же можно обвинять кого — нибудь за то, что он, недобродетелен, не настоящий христианин, эксплуатирует слишком искусно сподручную для его ума почву? Мне кажется, всех более виноваты увлечения высших и передовых деятелей.

Мне кажется, первым делом, при эманципации с землею, должна была быть правильная организация только что вышедшего из крепостной зависимости сословия. На беду, одни на него смотрели с трепетом и нередко с ненавистью, другие — с какими — то розовыми надеждами принялись его кажолировать1; и я сам, признаюсь, был из числа последних, хотя и знал про себя, что увлекаюсь. Такое было время — 1861–й год. Нам, современникам Александра II, надо быть снисходительными и беспристрастными и к другим и к себе. Эманципированным дали тотчас же право на выборы (выборное право). Они могли тотчас же выбирать себе непосредственных своих начальников: администраторов, старост, старшин, и даже имели право на выборы своих судей.

Эман1гипированным дали, до известной степени, самоуправление, тогда как и культурные классы общества не имели еще ни своих выборных судей, ни самоуправления. Для эманципированных же тотчас придумали особенный, также выборный, институт мировых посредников, и на негото возлагались все надежды организаторов крестьянства. И он — то, именно, и сделал полнейшее фиаско. Выборное начало также не пошло впрок.

Старосты, старшины, писаря, добросовестные и судьи — оказываются вообще порядочною дрянью, обворовывают общество, берут взятки, пьянствуют зачастую. Это я вижу на опыте, слышу весьма часто и нередко читаю о том же в газетах. Неграмотность и незнание своих прав и обязанностей общая черта со стороны старшин и старост.

Давнее наше крючкотворство, мошенничество, взяточничество характерная черта большей части волостных писарей. Тунеядство, безразличное отношение к крестьянскому делу, с оттенком вымогательства, отличают многих коронных (невыборных) посредников, существующих еще у нас в Западном крае.

Странная была, мне кажется, мысль поставить эманципированное крестьянство каким — то особняком, прикрепленным на несколько лет к земле, с своим самоуправлением, с своим вечем (сходками) и даже с своими законами относительно собственности, наследия и т. п. Этот — то 20–миллионный особняк, с его, к тому же еще, и бытовыми особенностями и обычаями, есть что — то в роде status in statu. (Ласкать (cajoler франц.).)

Он привык действовать огульно, корпоративно, привык иметь свое отдельное мировоззрение, во многом противоположное общим государственным и культурным воззрениям. Словом, это мир, живущий отдельною и во многом еще нам неизвестною и непонятною для нас жизнью. Недаром он так заманчив, и, к сожалению, не для одних только этнографов, литераторов и экономистов. Все, желающее половить рыбу в мутной воде, свивает легко гнездо в этой удобной для разного рода эксплуатации почве. Не знаю, в каких руках обретается эманципирован — ная громада там, где развилось и пустило корни земское самоуправление; но у нас в Юго — Западном крае, что бы там ни говорили администраторы и разные ревизоры, крестьянство, на мой взгляд, в плохих руках. Коронные его властители, по крайней мере, те, которых я знаю, ненадежны ни в каком отношении. Уже одно то, что они меняются начальством как пешки, не говорит в их пользу.

Впрочем, не они одни, и главным начальникам Юго — Западного края не счастливится. В течение 20 лет переменилось, на моей памяти, 6 генерал — губернаторов (по 3 года и 3 месяца управления на каждого) и 8 губернаторов Подольской губернии (по 21/2 года на каждого). На такой важной по своему исключительному положению окраине по 2 или по 3 года управления средним числом на каждого начальника едва ли может дать благие результаты.

Мысль об оставлении нашего крестьянства в его изолированном виде, кажется, еще не оставлена. Правда, в губерниях с земскими учреждениями крестьяне привлекаются и в гласные, и в присяжные; но, во — первых, целых 9 больших губерний исключены из этого, а во — вторых, если земство учреждено всесословным, то почему же волость, как единица земства, не всесословная, а исключительно крестьянская, в — третьих, наконец, всесильная администрация, налагающая свою тяжелую руку и на земство, не может способствовать никакой правильной и стойкой организации ни земства, ни крестьянства. О просвещении темных масс и говорить нечего.

С 1866 года я не решался и прикоснуться к школе в моих имениях и жену отговаривал, чтобы не заподозрили в какой контрабанде; с агентами министра Толстого мне не очень весело было иметь дело. И то немногое, что мы сделали в 1861–1862 годах, прошло бесследно.

Но не одно крестьянство осталось, после эманципации, почти неорганизованным, и среднему сословию не повезло; между тем оно, очевидно, формируется. Средние училища, несмотря на разные скачки с препятствиями, полнеют. Но эта главная основа культурного общества у нас находится также в ненормальном состоянии. Часть этого сословия у нас чистый пролетариат; часть (как, например, еврейство) не пользуется всеми правами, а часть, хотя, по — своему положению и средствам, и должна бы принадлежать к среднему сословию, вовсе некультурна: это многие довольно зажиточные мещане, купцы, кулаки. Правительство, как кажется, немного заботится и о развитии этого класса. Взбаламученная, с одной стороны — пропагандою, с другой — произволом и насилием администрации, наша молодежь, вместо стремления кверху, ищет сближения с крестьянством для распространения современных, социальных доктрин.