Грехи и подвиги - Ирина Александровна Измайлова

– За три-четыре дня мы как раз и управимся! – прошептал мальчик, с необычайной ловкостью вдевая нитку в ушко поданной королевой иглы и вновь склоняясь над раной.

– Ты еще упрямее своего сеньора! Ты как моя матушка. Недаром она тебя так любит. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя туда с этим мальчишкой-сарацином?

– Рамиз предан сиру Эдгару. И потом, с нами хотел поехать граф Луи.

– Этого еще не хватало! Он-то куда со своими светлыми кудрями? Тоже мне сарацин!

Ксавье снова шмыгнул носом:

– Но ведь магометане носят чалмы. Волос-то и не видно. А глаза у него черные. Как у сира Эдгара. Ваше величество, вам ведь все равно нужно знать точно, где он, и… и жив ли он! Саладин уже не раз обманывал вас – ведь он убил христианских пленников куда раньше, чем вам пришлось перебить пленных сарацин, а мы только теперь об этом узнали от тех, кого сегодня захватили в бою! Об Эдгаре наверняка будут знать многие из воинов и из приближенных султана. Но выведать это у них сможет только тот, кто хорошо знает язык. Рамиз как раз такой человек. А мы с сиром Луи помогли бы ему, если что.

Ричард наклонился и неожиданно, взяв мальчика за подбородок, заглянул ему в лицо. Ксавье вспыхнул, но не опустил глаза. Некоторое время они пристально смотрели друг на друга.

– Слушай, – проговорил вдруг король. – А ты не боишься, что я позавидую сиру Эдгару? А?

– Нет! – голос оруженосца не дрогнул. – Вы в сто раз выше такой ерунды, как зависть. И потом, у вас тоже есть преданные друзья, преданная жена и самая лучшая на свете матушка! И вы не можете завидовать тому, что кого-то любят. Вас любят не меньше, а больше!

– И в самом деле… – Ричард усмехнулся, но тут же сморщился. – Слушай, малыш, ты что – решил вышить на мне герб или еще что-нибудь? Сколько раз можно тыкать иглой в живого человека? Заканчивай свое рукоделие. Жена, помоги наложить новую повязку и подай-ка мне чистую рубашку. Уже темно, и сегодня я хочу уснуть. А ты, Ксавье, помолись на ночь не только о сире Эдгаре, но если сможешь, и обо мне тоже.

Мальчик встал с колен и, уже дойдя до полога палатки, обернул к королю бледное лицо с наполовину высохшими полосками слез:

– Я каждый вечер молюсь о вас, мессир! И обо всех, кто бьется во славу Господа Нашего.

Глава 6. Разделяй и властвуй!

В то самое время, как Ричард Львиное Сердце мучился мыслями о рыцаре, который принес себя в жертву ради его спасения, и переживал гибель одного из своих друзей, отважного Иакова Авенского, в то время, как герцоги и бароны, покинув церковь Богородицы, вновь принялись обсуждать, так или не так организовал армию перед сражением их предводитель, и не лучше ли было бы организовать ее по-иному (но как именно, никто толком сказать не мог!), в то время, как воины перевязывали свои раны и считали оружие, брошенное противником на поле битвы, – в это самое время в одном из шатров, установленных среди развалин Арсура, меж крепостной башней и довольно уютным садиком, где уже по-осеннему буйно цвели розы, помощник великого магистра ордена и заодно предводитель отряда тамплиеров Ожер Рафлуа ужинал в компании человека, одетого в роскошное платье определенно византийского покроя. Этот человек походил на греческого купца, случайно занесенного в суровое военное время на некогда благословенную землю. Впрочем, вид у него был совсем не удрученный – ловкий купец умеет извлечь выгоду и из войны, а раз так, значит, товар у него как раз для войны и подходит.

И если б этого человека, удобно расположившегося на пушистом персидском ковре, в тени большой развесистой сливы, увидал сейчас Салех-ад-Дин, то наверняка рассмеялся бы, подивившись его новому превращению. Потому что едва ли мог не узнать своего шпиона. То был Муталиб. Еврей, принявший ислам, а в нужное время надевавший одежду христианина, потому что в иной одежде появиться в Арсуре, только что взятом христианами, было бы попросту неблагоразумно.

Помощник великого магистра встречался с ним не впервые. Он знавал его в прежние годы и, в отличие от Салех-ад-Дина, который до недавнего времени не догадывался, что его шпион шпионит еще и в пользу тамплиеров, отлично знал, что Муталиб служит не только ему, но и султану правоверных. Знал и был этим вполне доволен.

В обществе султана купец всегда подчеркивал, как строго он соблюдает все правила шариата. С Ожером Рафлуа ему не нужно было лицемерить, по крайней мере в отношении этих самых правил, поэтому он с удовольствием пил вместе с магистром крепкое кипрское вино, привезенное еще из-под Акры. Правда, к ломтикам свиного окорока он при этом не притронулся, предпочитая закусывать жареными голубями, спелыми фигами и виноградом. За хорошим вином и доброй закуской разговор шел неспешно, и со стороны казалось, что эти двое говорят о чем-то совсем не таком уж серьезном. На самом деле они обсуждали то, что было важно для них обоих.

– Так он не согласен? Так тебе кажется? – спросил Рафлуа, задумчиво играя свисавшей с его шеи длинной золотой цепью.

– Он не дал прямого ответа, – стремительные глаза Муталиба, как обычно, скользнули по лицу собеседника и уперлись в стол.

– Но ведь ты его хорошо знаешь, Муталиб. Его уклончивость означает возможное согласие или наоборот?

– Наоборот, – после небольшого раздумья произнес шпион. – Салех-ад-Дин слишком дорожит своей властью и слишком хорошо понимает, как она сейчас непрочна. Покуда он выигрывал сражения, покуда отнимал у христиан города и крепости, завоевывал Иерусалим, до тех пор он был для мусульман живым солнцем, они его обожали и легко прощали ему все его прежние грехи и все пороки. Сейчас Ричард гонит и гонит его по прежним владениям, раз за разом посрамляя былую славу великого завоевателя. Теперь Салеху припоминают все: и то, что он узурпатор, предавший своего благодетеля Нур-ед-Дина и, как все уверены, убивший законного наследника [56], и то, что он уничтожил многих эмиров и военачальников из одного подозрения в неверности ему, и то, что он курд. А уж тысячи магометан, павших по его вине, да еще те без малого три тысячи пленных, которых убили из-за его вранья, вызывают на его голову проклятия! Пока что тайные, пока тайные проклятия. Но скоро они зазвучат вслух. Думается мне, битва при Арсуре была последней каплей, мессир!

Ожер Рафлуа удовлетворенно кивнул:

– Так-так. Но отчего