Напряжение - Андрей Островский

— Медведь косолапый. Ну и медведь! Надо же, силища!.. Крючок сорвал.

— Что, испугалась?

— Это ты сам испугался.

Олегу вдруг захотелось чем-нибудь смутить ее. Почему она не застыдилась? Но он сказал:

— Разве ты не работаешь сегодня?

— Я сегодня в вечер. Да, Олег, пока не забыла. Тебе уже несколько дней звонит Людмила Филаретовна, То ты ушел, то ты еще не пришел. И Максимовна ничего сказать не может, когда ты явишься.

— Вот как? Чего же это Петька мне не сказал?

— Петька? — Тося засмеялась, громко и заразительно, она и в детстве так смеялась. — Ох умора! Ты что же, думаешь, что он сидит без тебя дома и вяжет носочки?!

Олег представил Петьку, сидящего со спицами в кресле, и ему стало смешно.

— Он такой же занятой, как и ты…

Пройдя в прихожую, к столику с телефоном, Олег набрал номер.

— Вас слушают…

Тот, кто никогда не разговаривал с тетушкой, наверняка принял бы ее за вполне полноценного мужчину: она много курила, и низкий от природы голос превратился с годами в бас.

— Это я, твой блудный племянник. Ты не спишь?

— Ты же знаешь, дорогой, я рано встаю и поздно ложусь. Таков уж печальный удел стариков. Когда-нибудь ты меня поймешь… Очень хорошо, что позвонил. Я стала сомневаться, существуете ли вы. Разве можно так истязать себя? Неужели нельзя ничего предпринять, чтобы уйти с этой противной работы? Ну ладно, ладно. Я знаю: ты не любишь подобных разговоров. Но все-таки подумай, я тебя умоляю.

Мембрана дрожала и сотрясалась от зычного голоса. Олег отнес трубку от уха и слушал на расстоянии.

— У тебя, надеюсь, все в порядке? — спросил он.

— Да, конечно, но я хотела бы тебя видеть. И по возможности скорей. Ты не мог бы выбраться ко мне, скажем, сегодня или завтра?

— Постараюсь. Но ты мне можешь сказать, в чем дело?

— Нет-нет. Это не телефонный разговор. Как там Петруня? Уж он-то мог бы позвонить своей старой больной тетке.

— Конечно. Я ему объявлю выговор. А выписку из приказа привезу к тебе. Хорошо?

— Ладно, ладно… Можно и без бюрократизма. Берегите себя, дети мои.

4

Вернувшись в комнату, Олег собрал со стола грязную посуду и, не найдя, куда бы поставить, опустил тарелки на пол возле черного старомодного буфета с зеркальными стеклами. Потом вытер носовым платком полинявшую синюю клеенку.

От удара ноги дверь отскочила и стукнулась о стену. Петька прижимал к себе свертки, которые сползли на живот, и тяжело дышал.

— Чего запыхался?

— Лифт не работает. Запыхаешься. — Петька выложил на стол покупки. — Отдельной, как водится, нет. Взял ветчинной, не возражаешь? Сыр латвийский, масло…

— Черт те что творится. — Олег вынимал и ставил обратно в буфет чашки. — Все грязное. Хоть бы ты, что ли, иногда прибирал в комнате. Посмотри, что делается на письменном столе. А пол? На улице чище. Видела бы мама, какой мы тут с тобой свинарник развели, она бы нам всыпала по первое число.

— Это все потому, что ты свою очередь не соблюдаешь.

— Ах так? Значит, будем считаться? Получу отпуск — я тебе все дни отдам.

— Отпуск? Ха-ха! Сказки бабушки Арины. В смысле Родионовны… Дай твою пушку почищу, а? Думаешь, не сумею?

Петька наклонился над стулом и поводил тыльной стороной указательного пальца по холодной загаристой коже пистолетной кобуры.

— Не смей близко подходить к оружию. Ведь сказано — раз и навсегда! — Олег поспешно выхватил пояс с револьвером, закрепил на животе толстую медную пряжку.

Брат уныло поморщился, — настроение было испорчено. Оно у него колебалось часто и резко, как у всякого холерика. Пока Олег приготавливал завтрак, Петька разгуливал по комнате и что-то ворчал себе под нос.

— Бур-бур-бур, бур-бур-бур, — поддразнил его Олег. — Я думал, что ты пионер — всем пример. А ты всего-навсего… Знаешь кто? Баба-яга. Выше голову!

— Да-а, тебе хорошо… У всех скоро Первое мая, а у тебя что? Дежурство. Потом экзамены будешь сдавать? Будешь. Потом начнутся отпуска. Меня в лагерь. Так или не так? Думаешь, я не знаю?

Олегу было неприятно сознаваться в Петькиной правоте, и он сделал вид, что не слышал его болтовни. Он сходил в кухню, принес чайник и, разливая кипяток по стаканам, вдруг вспомнил.

— Совсем из головы вон. Я тебе тут штуковину одну принес. Не знаю, пригодится или нет.

Петька вытянул шею и насторожился. А Олег открыл узкую дверцу шкафа, вытащил картонную коробку. Петьку не пришлось звать: он уже был тут, рядом. Он побултыхал коробку над красным, чуть оттопыренным ухом, прислушался и нетерпеливо разорвал бумажную бечевку.

— А-а!.. Катушка! Для спиннинга. Олежка! Да это же мечта моей жизни! — Не выпуская из правой руки катушки, Петька подпрыгнул, повис на шее брата и прижался к его щеке. — Я же всегда говорил, что ты самый мировой парень на свете.

— Ладно, ладно, без преувеличений, — сказал Олег, ставя Петьку на пол.

— Смотри, с тормозом, все как надо. Ну теперь держись щуки и сомы! Всех переловим… Я возьму ее в школу?

— А что, у вас там рыба плавает?

— Не ехидничай с утра. Разве не понимаешь, человеку похвастаться нужно. Но я у тебя послушный. Правда? На, спрячь и не показывай больше пока. А то я за себя не ручаюсь.

Олег вспорол кривым ножом банку со шпротами, намазал толстые куски хлеба маслом:

— Ешь да поторапливайся.

— А на море можно ловить спиннингом? Как забросишь, ж-ж-ж! Начнешь накручивать, а там какой-нибудь иглобрюх сидит или морской черт. Потеха! Я читал про морского черта. Ох и страшило! От одной морды в обморок можно свалиться… Ну-ка, сколько времени? У-у! Опаздываю. У меня сегодня нехорошее предчувствие: наверняка по алгебре спросят.

— Вчера, конечно, его не было? Бедняга… Ты про письмо говорил. Где оно?

— Да на столе же. — Петька ловко проник рукой в чрево горы. — Вот. Ну, пока! Не забудь побрить щетину. Да приходи поскорее. Слышишь?

Олег ощипал бок серо-голубого конверта и вытянул белую упругую открытку. Это была повестка в милицию. Такие Олег рассылал, приглашая к себе на допрос. На этой же типографский шрифт был довольно тщательно подделан тушью, а вместо точек фиолетовыми чернилами были вписаны слова. Он прочитал:

«Просим явиться к 20 часам 26 апреля с. г. в Дом кратковременного отдыха по адресу: Крюков канал, 19, третья подворотня налево, IV этаж, комната 38 к сотруднику Финтикультяпову или позвонить по тел. нет. При себе необходимо иметь паспорт или другой документ, удостоверяющий личность, хорошее настроение и пустой желудок».

Подобными штучками мог заниматься только Геннадий, мастер на розыгрыши и мистификации. Олег повертел открытку, разглядывая и перечитывая Генкин труд, потом сложил ее вдвое и сунул в карман.

5

У стен домов, в тени, асфальт был черным, пупырчатым и скользким. Камень источал холод и сырость. Олег перешел на людную солнечную сторону, где худели, брызгаясь, сосульки и с устрашающим грохотом вываливались из водосточных труб под ноги прохожим ледяные болванки.

На тротуаре женщины плавно и бережно покачивали коляски с народившимися за зиму младенцами, а мальчишки, не обращая внимания на мокрядь, шумно бегали по лужам.

Олег жил в центральном, старом Ленинграде, а работал в новом. Для того чтобы добраться до него, нужно было два квартала пройти пешком, а потом сесть в душный, всегда переполненный автобус и ехать двадцать семь минут.

На Театральной площади, у газетного киоска, пестревшего, как рекламный столб, журналами, марками, значками, лотерейными билетами, Олег поднял воротник, погнул козырек светлой кепки и взлохматил, выпустив на лоб, чуть вьющиеся волосы. Дождавшись, когда у киоска никого не было, он круто вышел из-за угла и лег локтями на доску, заменявшую прилавок.

— «Футбол» есть? — спросил он свирепо, сведя к переносице брови.

Старуха киоскерша, носатая, худая, но бесформенная и неповоротливая в своих теплых одеждах, засмеялась мелким дрожащим смешком, откинув голову:

— Ах ты проказник! Придумаешь такое… Откуда же у меня «Футбол»? Он ведь по понедельникам…

— А «За рубежом»?

— И «За рубежом» нет.

— А жалобная книга?

Шутка совсем развеселила Максимовну. Олег расправил воротник и спросил:

— Что новенького?

— У меня все новенькое, старье не держим… А «Футбол» дома тебя дожидается, взяла я. — Голос у старухи был каркающий, простуженный.

Подходили торопливо люди, произносили, не глядя на киоскершу, газетные названия, рылись в карманах, доставая мелочь. Небыстрыми, захолодевшими пальцами, торчащими из заштопанных митенок, Максимовна растаскивала вложенные друг в друга листы, бренчала медяками в черном пластмассовом блюдечке.

Олег тоже взял «Смену» и «Известия».