Лев Гумилев: Судьба и идеи - Сергей Лавров

Лучшие умы Запада отвергают и другую легенду, состоящую в том, что будто бы модернизация других цивилизаций есть их вестернизация. Но еще Ф. Бродель отмечал, что «Китай эпохи династии Минь... был несомненно ближе к Франции династии Валуа, чем Китай Мао Цзэдун к Франции времени Пятой республики»854. Сегодняшний Китай демонстрирует Западу, что конфуцианство, помноженное на современную технологию и менеджмент, представляет серьезное оружие модернизации без намека на вестернизацию.

В России все иначе; нас призывают войти в «круг цивилизованных стран», «общеевропейский дом» и т. д. Академик А. М. Панченко, друг Л.Н., ядовито замечал по этому поводу: «Они просятся в «общеевропейский дом», а их дальше прихожей не пускают, разве что вышлют стакан водки и краюху хлеба»855. Как будто до «пришествия» Горби не были мы цивилизованной страной, как будто не Россия-СССР дала миру Толстого и Достоевского, Королёва и Шостаковича...

В годы «перестроечных» мифологем с Запада пытались достучаться до нашего сознания, до лениво-нелюбопытной «элиты» такие выдающиеся и без кавычек элитные интеллектуалы, как Александр Зиновьев («идеалист-коммунист», как он сам себя называл) с его анализом западнизма и критикой мета-идеологии Запада856, Владимир Максимов, Мария Розанова и многие другие. Все они в чем-то повторяли судьбу евразийцев, а потом и их горький вывод. Как писал когда-то П. Савицкий, то, что было «неясно посетителю, стало ясно жильцу»857. Ясна стала иноприродность.

Предупреждения об «иноприродности» из далеких 20-х гг. не дошли до так называемой «демократической интеллигенции» России. Она в большинстве своем оказалась неспособной понять ситуацию и в силу этого несет большую нравственную ответственность. Больше того, спустя два дня после бойни в Останкине и у «Белого дома» большинство «творческой элиты» стали «подписантами» обращения к президенту, о котором А. Зиновьев отметил, что оно «не имело прецедентов по подлости, жестокости и цинизму»858. Кстати, «творческая интеллигенция» (один из шаблонов «демо-жаргона») — достаточно нелепое выделение. Неужели научная, научно-техническая интеллигенция не творческая? Видимо, творцы «демо-жаргона» выделили артистов, журналистов, писателей в силу неизмеримо большей продажности именно этой части «элиты».

Именно она дала второе дыхание «черной легенде» в 80-х гг. и особенно после развала СССР, всячески оплевывая свою страну, ее историю, ее людей (чего стоит придумка «совок»!), организовав беспримерную кампанию мазохизма и создания комплекса неполноценности у своего (своего ли?) собственного народа, став каким-то коллективным «спичрайтером» для малограмотного, но амбициозного «нобелевского тракториста». Можно утешать себя тем, что не они олицетворяют теперь культуру, но спрашивается, кого же мы видим на ТВ, в прессе, слышим ежедневно?

Время такое, «культура такая, что она любит подтанцовщиков, подпевальщиков, создателей мелких жанров, она любит людей, которые приукрашивают и смешат... Нет им числа, этим писателям, которые смешат», — констатировал писатель, который грустит по поводу развала страны859.

Л.Н. как будто предвидел эту жалкую и подлую роль интеллигенции в новое смутное время, много раз в последних интервью повторял мало понятные тогда слова: «Я — не интеллигент!» Л.Н., правда, был отнюдь не первым; еще К. П. Победоносцев писал министру внутренних дел В. К. Плеве: «Ради Бога, исключите слова «русская интеллигенция». Ведь такого слова «интеллигенция» по-русски нет: Бог знает, кто его выдумал, и Бог знает, что оно означает...»

Итак, модернистский вариант «черной легенды» — творение российской псевдоэлиты. Именно она довела народ до того, что французский геополитик Пьер Галуа, вовсе не обязанный любить Россию и даже сострадать ей, предупреждает, почти просит оттуда, с Запада: «Надо объяснить русским людям, что у них своя история, свои победы и поражения, свои традиции и обычаи, что они отличаются от других народов и от своих соседей. Навязать им чужие устои — абсурд. Запад воображает, будто его образ жизни, организация общества являются образцом, которому все должны следовать. Нет никакой причины соглашаться с этим». До чего дело дошло!

После развала СССР можно унижать Россию, как это делает 3. Бжезинский (формула «лишняя страна» — его находка), можно относить ее к странам «с переходной экономикой» (куда?), даже к «третьему миру». Издеваться могут все кому не лень — от Госдепартамента США, вводящего новые, унизительные для русского человека правила получения виз, до Польши, внезапно перекрывающей доступ в страну нашим «челнокам», и до властей «демократической Латвии», где полиция прилюдно и безнаказанно избивала «русскоязычных пенсионеров».

Можно жалеть и оплакивать Россию, как это делают некоторые из подлинных ее друзей на Западе; например, Дж. Кьезе в своей изумительно глубокой книге «Прощай, Россия»860. Но есть ли это победа Запада, западной цивилизации? Нет. «То, каким образом умирает эта империя, — пишет Кьезе, — является отражением победившей цивилизации..., в свою очередь не отдающей себе отчета в том, что она вступила в свой заключительный кризис»861.

Ситуация в России в послереволюционные годы была, может быть, еще сложнее, чем сейчас: война, разруха, оккупация части страны. Но в 1919 г. Владимир Иванович Вернадский — отец евразийца, писал: «Сейчас главнейшей силой, спаивающей новое русское государство, будет являться великая мировая ценность — русская культура во всех ее проявлениях»862.

10. А было ли иго?

Без «татарщины» не было бы России.

П. Савицкий

Заостренная формула Л.Н. — «Никакого татарского ига не было» — надолго стала мишенью, по которой упражнялись его многочисленные критики. Возьмем, к примеру, один из номеров журнала «Родина» (№№ 3–4) за 1997 г., специально посвященный лесу и степи в ІХ-ХVІ вв.

Вот основные идеи историков, признававших отрицательные последствия ига:

— Оно вызвало глобальное бедствие, катастрофические последствия которого были неисчислимы.

— Высокоразвитая цивилизация (древнерусская) была отброшена назад в экономическом, политическом и культурном развитии, по крайней мере, на полтора столетия.

— К 1241 г. на Руси наступил демографический спад, не сравнимый ни с какой эпидемией или опустошительным голодом.

— Никакого симбиоза между лесом и степью не было. Русские земли были страшно разорены863.