Дикая война - Ерофей Трофимов

всё словно подпирали два огромных бивня мамонта. Между ними были повешены моржовые клыки.

Оставалось только поставить под стеной длинный резной сундук, но это дело времени. Сундук ещё предстояло сделать и украсить резьбой, чем Мишка и планировал заняться в свободное время. Увидев парня, офицер легко поднялся и, протягивая ему руку, улыбнулся:

— Ну, Миша, снова сумел удивить. Вот только не говори, что и мамонта сам добыл.

— Да я вроде в таком вранье замечен не был, — удивился парень.

— Шучу, — рассмеялся контрразведчик. — Я к тебе по делу приехал.

— Слушаю вас, Владимир Алексеевич. Может, чаю подать? За чаем и разговор легче пойдёт.

— Некогда, Миша, — устало вздохнул офицер. — У нас опять нападения на посёлки вдоль дороги участились. И мне нужно, чтобы ты с казаками по следам походил. Требуется банды эти окоротить. Приказ казакам скоро придёт. Но ты у нас вольный охотник, так что решил тебя лично о такой услуге попросить.

— Да господь с вами, Владимир Алексеевич. Этих тварей я всегда давить готов. И без просьб, — возмутился Мишка. — Считайте, что уже пошёл. Как только казаки команду получат.

— Вот и ладно. Тогда поеду. Дел ещё много, — устало улыбнулся офицер и, попрощавшись, вышел.

«И что это сейчас было? — думал Мишка, провожая его до калитки. — Проверка или он и вправду так зарапортовался, что не помнит, из-за кого я сиротой стал? Ладно. Будет день, и будет пицца. Надоело голову ломать».

С этой мыслью он вернулся в дом и только теперь понял, что никого из женщин нет. Пройдясь по комнатам, парень убедился, что женскую часть населения куда-то унесло, и, подумав, отправился ставить самовар. Он уже приготовился пить чай в одиночестве, когда весело гомонящая троица ввалилась в дом.

— Ну, и где вас носило? — улыбнулся Мишка, с интересом рассматривая всех троих.

— Тятя Миша, а мы на речку стрелять ходили, — с ходу заложила всех Танюшка, влезая ему на колени.

Только тут парень разглядел, что и тётка, и Настя несли с собой винтовки.

— И как успехи? Кого подстрелили? — усмехнулся парень.

— А мы по мешку твоему стреляли, — озорно улыбнулась Глафира. — Ты лучше покажи, как эту винтовку заряжать правильно да чистить. А то мы все пальцы поломали, патроны по одному засовывая.

— Уговорили. Сделаю вам обоймы, — рассмеялся Мишка. — А чего это вас стрелять потянуло?

— Так весна скоро. За ягодой идти надо будет. А времена такие, что без оружия и не пойдёшь. Страшно, — пояснила Глафира, взглядом указывая ему на Настю.

— Это вы верно решили, — сообразив, кивнул парень. — Времена и вправду странные. Добро. Научу вас, как правильно этими винтовками пользоваться. А как со стрельбой-то, получилось? Или кого отдачей отбрасывает?

— Нормально всё со стрельбой, — отмахнулась тётка. — Настя вон из пяти выстрелов четыре раза в ладонь попадает.

Припомнив, что сам, обучая девушку стрельбе из револьвера, нарисовал на мешке с песком круг диаметром с ладонь, Мишка одобрительно кивнул.

— Ну, раз так, садитесь чай пить. А потом и оружием займёмся.

Но Настя, вдруг чего-то засмущавшись, заторопилась домой. Не понимая, что происходит, Мишка поднялся и, взяв её за плечи, развернул лицом к себе. Приподняв пальцем подбородок девушки, он заглянул в её чёрные как ночь глаза и тихо спросил:

— Я тебя обидел чем, Настя?

— Нет, — растерянно тряхнула она косой.

— Тогда чего убегаешь?

— А того она убегает, что ты ей никак главного не скажешь, — сварливо отозвалась тётка.

— Мама Глаша, не голоси, — осадил её Мишка. — В таком деле торопиться — только людей смешить. Настя, в глаза мне глянь, — приказал он, и девушка, напряжённая словно струна, вскинула голову, дерзко глядя ему в лицо.

— А теперь скажи, если сватов зашлю, пойдёшь за меня?

— Ой! Да! — ахнула Настя и, залившись краской, прикрыла лицо ладошками.

Глафира, отпихнув Мишку, обняла девушку за плечи и, что-то ласково приговаривая, увела её на кухню. Провожая их взглядом, Мишка почесал в затылке и, подхватив дочку на руки, вздохнул:

— Вот и пойми вас, женщин.

— Нас любить надо, — вдруг выдала девчонка, крепко обнимая его за шею.

— Это само собой, — усмехнулся Мишка, прижимая девочку к себе, и вдруг осознал одну вещь. За всеми своими делами он не заметил, как наступил тысяча девятисотый год. «Твою ж мать. Здравствуй, двадцатый век», — мелькнула у него мысль, и Мишка, прикрыв глаза, мысленно пообещал себе, что ни за что не допустит гибели своих близких в будущих катаклизмах.

Конец