Камера - Джон Гришем

– Отлично. Ты говорил про одежду…

– Да. О ней позаботится Донни.

– Пойдем дальше. Вплоть до последнего часа тебе разрешено находиться в обществе двух человек. Существует специальная форма, где необходимо указать их имена.

– Имеются в виду юрист и священник, если не ошибаюсь?

– Ты прав.

– Впиши в форму себя и Ральфа Гриффина.

– Кто такой Ральф Гриффин?

– Наш новый капеллан. Говорит, он убежденный противник смертной казни, поверишь? Его предшественник считал, что все мы должны гореть в геенне огненной, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, естественно.

Адам протянул Сэму заполненный бланк:

– Распишись вот здесь. Кэйхолл вывел четкую подпись.

– Помимо всего прочего, тебе положено одно супружеское свидание.

В “гостиной” зазвучал хриплый смех:

– Не издевайся над стариком, малыш!

– И не думаю. Лукас Манн настоял, чтобы я обязательно напомнил тебе об этом.

– О'кей. Ты исполнил свой долг.

– Есть еще одна бумажка. Как ты распорядишься личным имуществом?

– То есть своими пожитками?

– Примерно так.

– Господи, как же это отвратительно, Адам. Зачем?

– Я юрист, Сэм. Нам платят за проработку мельчайших деталей.

– Скажи, тебе нужны мои вещи?

На мгновение Адам задумался. Обижать деда не хотелось, однако в то же время он и представить себе не мог, что будет делать с заношенным до дыр нижним бельем, десятком истрепавшихся книг, стареньким черно-белым телевизором и резиновыми тапочками.

– Я бы их забрал.

– Не стесняйся. Хоть сейчас. Забери и сожги.

– Распишись.

Выполнив требование, Сэм поднялся и стал вновь расхаживать по комнате.

– Было бы неплохо, если бы ты все же познакомился с Донни.

– Когда скажешь. – Адам сложил документы в кейс, ставший заметно тяжелее от добросовестным образом проработанных мельчайших деталей. – Жди меня завтра утром.

– Не забудь прихватить хорошую новость, малыш.

Полковник Наджент двигался вдоль обочины автострады во главе десятка вооруженных легкими карабинами тюремных охранников. Он насчитал в общей сложности двадцать шесть куклуксклановцев, десяток коричневорубашечников и полтора десятка скинхедов. У сидевших под широким зонтом двух католических монашек полковник вежливо поинтересовался, что их сюда привело. Брызгая на черные одеяния минеральной водой из пластиковой бутылки, обе пояснили, что пришли молить у Бога прощения для еще одной заблудшей души. Затем они спросили:

– А вы кто такой?

– Инспектор блока особого режима. Хочу убедиться, что на прилегающей территории отсутствует угроза безопасности объекта.

– Мы ничем вам не угрожаем, инспектор. Будьте добры, уходите, пожалуйста.

ГЛАВА 43

Из-за того ли, что стоял воскресный день, а может быть, из-за накрапывающего дождя, но свой утренний кофе Адам пил в состоянии полной безмятежности. Небо только начинало светлеть, и тихий шелест дождевых капель, падавших на каменные плиты внутреннего дворика, действовал на него умиротворяюще. По лежавшей чуть ниже особняка Риверсайд-драйв проносились редкие машины. Не слышно было над рекой низких гудков буксиров. Все вокруг дышало тишиной и спокойствием.

В этот первый из трех остававшихся до 8 августа дней никаких особых дел у Адама не было. Сначала он хотел ненадолго заглянуть в офис, чтобы закончить текст последней петиции, которая, конечно же, тоже ничего не даст, а затем собирался заехать в Парчман, к Сэму.

Вряд ли какой-либо из судов объявит решение в воскресенье. Пятница и суббота прошли впустую. Скорее всего ситуация не изменится и сегодня. Новостей можно ждать только завтра, в понедельник.

В понедельник начнется безумие. А вторник, последний день, который Сэм проведет в этом мире, превратится в настоящий кошмар.

Но воскресное утро выдалось на редкость тихим. Адам проспал почти семь часов, что за прошедшие три недели могло считаться рекордом. Голова его была ясной, пульс – ровным, не беспокоил даже желудок.

Адам раскрыл газету, просмотрел заголовки. Где-то на третьей полосе помещались две заметки о готовящейся экзекуции, но читать их он не захотел. Когда взошло солнце, дождь прекратился, и около часа Адам просидел в мокром кресле-качалке, листая журналы по архитектуре. Вскоре это занятие ему наскучило. Душа требовала действий.

Не давала покоя мысль о тетиной спальне. Вот уже десятый день он не мог выбросить из головы книгу, что лежала в комоде. Рассказывала о ней Ли, будучи совершенно пьяной, однако ее слова никак не походили на несвязный бред алкоголика. Книга наверняка существовала, с той самой фотографией висевшего на веревке молодого негра в окружении позирующих перед камерой, гордых сознанием собственного величия представителей белой расы. Отвратительное зрелище рисовалось Адаму во всех деталях, но какие-то важные мелочи все же отсутствовали. Различимо ли на снимке лицо повешенного? Есть ли на его ногах обувь, или же из-под брюк торчат босые ступни? Сколько белых вокруг дерева? Их возраст? Можно ли узнать среди них Сэма? Есть ли там женщины? А оружие? Кровь? По словам Ли, молодого человека сначала высекли. Не лежит ли на земле хлыст?

На протяжении нескольких дней Адам размышлял о жуткой картине, и сейчас настала пора выяснить все окончательно. Чего ждать? Тетка может в любой момент вернуться, передумать, спрятать книгу. Он рассчитывал провести в особняке еще два или три дня, но кто знает: достаточно одного телефонного звонка – и… И придется спать в машине либо вообще перебираться в Джексон. Когда твоему клиенту остается жить менее трех суток, мысли о комфорте отходят на второй план.

Лучшего момента уже не будет. Адам бросил взгляд на стоянку, убедился, что “ягуара” на ней нет, и, ступив в спальню, решительно выдвинул верхний ящик комода. Увидев стопки дамского белья, Адам смутился.

Книга обнаружилась в третьем ящике, на стареньком, тонкой шерсти свитере: довольно толстый том в темно-зеленом переплете. “Негритянское население Юга и Великая депрессия”. Напечатана в 1947-м издательством “Тоффлер-пресс” в Питсбурге. Опустившись на край теткиной постели, Адам раскрыл книгу. Чуть пожелтевшие от времени страницы, казалось, никто до него не трогал. Да и кому из южан пришло бы в голову интересоваться подобной литературой? Он был уверен, что книга на протяжении почти пяти десятилетий оставалась в семействе Кэйхолл невостребованной. Какими вообще путями она попала к Сэму?

В томе имелись три вклейки фотографий. Первая представляла собой подборку снимков с жалкими хижинами, в которых чернокожие жили прямо на плантациях. Кое-где у покосившегося крыльца стояли обитатели: трое или четверо взрослых, окруженные дюжиной ребятишек. Пустые глаза на безрадостных лицах.

Вторая, находившаяся в центре книги, насчитывала страниц двадцать. Фотографий суда Линча было две. На переднем плане одной стояли две фигуры в высоких белых капюшонах с карабинами в руках. За их спинами на переброшенной через сук дерева веревке покачивалось тело чернокожего юноши: вывалившийся язык, искаженное предсмертной мукой лицо. Подпись под снимком гласила: “Ку-клукс-клан торжествует победу. Центральные районы Миссисипи, 1939 г.”.

Поборов отвращение, Адам перевернул страницу – чтобы увидеть сцену, которая почти в точности повторяла предыдущую. Безжизненное тело на веревке, головы не видно, рубаха разорвана в клочья – похоже, несчастного действительно хлестали кнутом. Мужчина был худым, как скелет; узкий ремешок перехватывал его огромные, не по размеру штаны на уровне груди. Худым и босоногим. Но крови на его коже, равно как и на земле, Адам не заметил.

Другой конец веревки крепился к нижней ветви раскидистого дуба. Не более чем в полуметре от черных ступней стояли люди: мужчины, женщины, дети. Сурово сведенные брови, поджатые губы, стиснутые кулаки – мы сумеем защитить себя от этих животных! Некоторые женщины улыбались, две или три выглядели чуть ли не хорошенькими; мальчик лет двенадцати целился в фотографа игрушечным пистолетом, крепко сложенный юноша держал в руке бутылку виски, повернув ее этикеткой к объективу. При взгляде на снимок возникало ощущение, что люди празднуют с трудом обретенную свободу. Адам насчитал в группе семнадцать человек: все они смотрели в камеру уверенно, с достоинством, на их лицах не было и следа замешательства, раскаяния или стыда. Чувствовалось: на их стороне закон. Только что они лишили жизни себе подобного, не испытывая ни малейшего страха перед последствиями.

Пикник. Дружеская вечеринка на лоне природы: летние сумерки, бутылки с выпивкой, женщины. Где-нибудь в кустах оставлены корзинки с провизией, еще минут десять – и компания рассядется вокруг брошенной на траву скатерти.

“Суд Линча в сельской местности. Миссисипи, июль 1936 г.”.

Сэм находился в первом ряду. Упираясь правым коленом в землю, он стоял между двумя парнями и улыбался в объектив. Пятнадцати – или шестнадцатилетний подросток, круглолицый и пухлогубый, безуспешно пытающийся выглядеть хотя бы чуточку старше своих лет.