Камера - Джон Гришем

В приемной Мона Старк сухо объяснила: его честь в данную минуту занят и принять мистера Гудмэна не может. Не устроит ли его беседа с мистером Ларримуром? Выглядела мисс Старк несколько подавленной, и это несказанно обрадовало юриста. Вслед за дамой он с готовностью зашагал по коридору.

Хозяин кабинета разговаривал по телефону. “Уж не на звонок ли моих аналитиков он отвечает?” – подумал Гарнер и, повинуясь жесту Ларримура, покорно опустился на стул. Мона Старк оставила мужчин одних.

– Доброе утро, – проговорил Ларримур, кладя трубку. Гудмэн с достоинством кивнул:

– Благодарю за то, что согласились провести слушание. В свете сказанного губернатором в среду мы уже не ждали положительного ответа.

– Губернатор испытывает сейчас на себе чудовищное давление, как, впрочем, и мы все. Готов ли ваш клиент рассказать о своем сообщнике?

– Нет. Пока его позиция не изменилась. Ларримур сокрушенно покачал головой:

– Какой тогда смысл в слушании? Идти на уступки мы не намерены, мистер Гудмэн.

– Мой коллега работает с Сэмом. Мы пытаемся убедить его. Слушание все-таки должно состояться. Надеюсь, Кэйхолл передумает.

В тиши кабинета резко зазвенел телефон, и Ларримур раздраженно поднял трубку.

– Нет, это не приемная губернатора. С кем имею честь? – Он записал на листке бумаги имя и номер говорившего. – Я его советник по юридическим вопросам. Да, не сомневаюсь, конечно же, вы голосовали за губернатора. Спасибо за звонок, мистер Харт. Непременно извещу. Всего доброго.

Он аккуратно положил трубку.

– Вот, пожалуйста. Некий Гилберт Харт из Дамэса, Миссисипи. Просит губернатора помиловать осужденного. Телефоны сошли с ума!

– Что, много звонков? – сочувственно спросил Гудмэн.

– Вы не поверите.

– В поддержку Кэйхолла или против?

– Где-то пятьдесят на пятьдесят, я бы сказал.

Вновь сняв трубку, Ларримур набрал номер мистера Харта из Дамэса, Миссисипи. На противоположном конце провода к телефону никто не подходил.

– Странно. Человек только что говорил со мной, оставил номер, а теперь там никто не отвечает.

– Наверное, вышел. Попробуйте позвонить позднее. Гарнер исходил из того, что позднее у его собеседника просто не будет времени заниматься подобной чепухой. Вчера, после первого часа работы, Гудмэн внес в процесс небольшое уточнение: прежде чем назвать оператору свой номер, аналитик должен был убедиться, что на звонки абонент не ответит. Такая предусмотрительность надежно защищала его помощников от опасного любопытства какого-нибудь прыткого чиновника.

– Сейчас я готовлю повестку дня слушания, – сообщил Ларримур. – Скорее всего оно состоится в комнате для заседаний комиссии по бюджету.

– Слушание будет закрытым?

– Нет. А что, у вас с этим какие-то проблемы?

– Осталось всего четыре дня, мистер Ларримур. Проблемы у нас буквально со всем. Но последнее слово за губернатором. Мы весьма признательны за то, что он дал согласие.

– Номер вашего телефона мне известен, как и вам – моего. Держите меня в курсе.

– Я никуда не уеду из Джексона до самого конца.

Они пожали друг другу руки, и Гудмэн вышел из кабинета. Покинув здание, Гарнер опустился на теплые гранитные ступени, чтобы в течение минут двадцати с интересом понаблюдать за пикетировавшими капитолий членами Клана.

ГЛАВА 42

Несмотря на спрятанный в домашнем сундуке белоснежный балахон, Донни Кэйхолл старался держаться подальше от толпившихся на лужайке перед воротами Парчмана куклуксклановцев. За действиями протестующих бдительно следили члены специального отряда Национальной гвардии. Чуть в стороне от бело-голубой палатки расположилась группа скинхедов, рядом с ними топтались крепкие парни в коричневых рубашках. Вызывающего вида молодые люди размахивали транспарантами, на которых были грубо намалеваны лозунги в поддержку узника совести Сэма Кэйхолла.

Понаблюдав пару минут за красочным спектаклем, Донни направил машину на стоянку у домика охраны. Поскольку имя его значилось в списке, администрация тюрьмы прислала за посетителем мини-автобус. Девять с половиной лет Донни старался регулярно навещать брата, однако, как он со стыдом был вынужден признаться себе, их последняя встреча состоялась почти два года назад.

Из четверых братьев Кэйхолл шестидесятилетний Донни был самым молодым. Следуя примеру отца, все четверо еще подростками вступили в Клан. Решение это далось им просто: так требовали традиции семьи. Позже Донни пошел служить в армию, воевал в Корее и успел немало поездить по миру. Со временем интерес к пылающим крестам у него пропал, и, покинув в 1961 году родной штат, Донни перебрался в Северную Каролину, нашел там неплохую работу на мебельной фабрике. Жил он сейчас в окрестностях Дёрхама.

Каждый месяц Донни отправлял в Парчман блок сигарет и небольшую сумму денег. Пару-тройку раз братья обменялись письмами, но поскольку эпистолярный жанр внушал обоим отвращение, переписка заглохла. О том, что ближайший родственник Донни оказался на Скамье, в Дёрхаме знали всего четыре человека.

У дверей Семнадцатого блока его обыскали и провели в “гостиную”. Минут через пять туда же вошел Сэм. Братья крепко обнялись, а когда разжали объятия, то в глазах друг у друга с недоумением заметили слезы. Сложением и ростом оба были почти одинаковы, только Сэм выглядел лет на двадцать старше. Он присел на край стола, Донни опустился на стоявший рядом стул. Оба закурили.

– Есть что-нибудь обнадеживающее? – после долгого молчания спросил Донни, уже зная ответ.

– Ничего. Не удовлетворена ни одна апелляция, ни одна жалоба. Они пойдут до конца, Донни. Со мной расправятся. Запрут в камеру и накачают газом, как подопытного кролика.

Младший уронил голову на грудь.

– Мне очень жаль, Сэм.

– Мне тоже, но будь я проклят, уж скорее бы!

– Не говори так.

– Я сказал тебе правду. Устал жить в клетке. Возраст не тот, да и время подпирает.

– Ты не заслуживаешь смерти, Сэм.

– Это самое тяжелое. Дело не в страхе – все мы когда-нибудь умрем. Мерзко сознавать, что какие-то шакалы просто тобой попользовались. Победа останется за ними. Будут стоять и смотреть, как я корчусь. Подонки!

– Что говорит твой адвокат?

– Он испробовал все средства. Без результата. Хочу вас познакомить.

– Видел в газете его фотоснимок. Не очень-то он походит на нашу кровь.

– Он молодчина. Весь в мать.

– Голова варит?

Против воли Сэм улыбнулся:

– Не то слово. На редкость смышленый паренек. Все это здорово его огорчает.

– Он подъедет к тебе сегодня?

– Наверное. Остановился у Ли, в Мемфисе, – произнес Сэм с ноткой гордости в голосе. Судьба свела-таки его дочь и его внука, и они прекрасно ладят.

– Утром говорил с Альбертом, – сообщил Донни. – Он слишком слаб, чтобы приехать.

– Вот и хорошо. Мне он здесь ни к чему. Так же, собственно, как и его отпрыски.

– Альберт просто хотел выразить тебе свое уважение.

– Успеет сделать это на похоронах, если не передумает.

– Прекрати, Сэм.

– Слушай, ты и сам знаешь: никто по мне плакать не собирается. А кому нужна фальшивая скорбь? Вот от тебя кое-какую помощь я бы принял. Обойдется она в сущие гроши.

– Ну?

Обеими руками Сэм оттянул полы красной спортивной куртки.

– Видишь, в чем приходится ходить? Костюм этот здесь называют морковкой. Я не вылезаю из него уже почти десять лет. Вот в каком виде штат Миссисипи намерен отправить меня в путешествие на тот свет. Но, видишь ли, по закону у меня есть право иметь более или менее приличный гардероб. А ведь очень важно уйти туда в мало-мальски достойной одежонке.

Внезапно Донни ощутил ком в горле. Он попытался что-то сказать, но не смог выдавить и звука. По морщинистой щеке скатилась одинокая слеза, губы задрожали.

– Конечно, Сэм, – через силу произнес он.

– Видел в магазинах рабочие штаны типа джинсов? Я носил такие годами. Из плотной ткани цвета хаки?

Донни кивнул.

– Купи пару. И белую рубашку, самую простую, на пуговицах. Да, штаны должны быть тридцать второго размера. Плюс белые носки и какая-нибудь недорогая обувка. В конце концов, надеть-то все придется лишь один раз, так? Пойдешь в супермаркет, где с тебя сдерут за комплект долларов тридцать. Не разоришься?

Вытерев слезы, Донни заставил себя улыбнуться:

– Нет.

– Я буду выглядеть хоть куда, а?

– Где ты хочешь, чтобы тебя похоронили?

– В Клэнтоне, рядом с Анной. Ей, к сожалению, придется чуточку потесниться. Адам обещал все устроить.

– Что еще я могу сделать?

– С тебя хватит и этого. Обеспечь мне последний смокинг.

– Сегодня же.

– Ты единственный, кому все эти годы было до меня хоть какое-то дело. Писала тетка Барбара – пока не умерла, но письма ее всегда были такими сухими. Думаю, она корпела над бумагой только для того, чтобы не прослыть бездушной деревяшкой в глазах соседок.