Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

«Никогда я не видел Аэция столь уверенным в себе и оптимистичным [писал Тит в “Liber Rufinorum”, находясь во дворце Коммода в Риме], как в дни, предшествующие его выезду в Рим, где патриций должен был встретиться с Валентинианом. Ехал он туда для того, чтобы обсудить — впрочем, все и так уже было решено — предстоящую женитьбу его сына Гауденция на дочери императора, Евдокии; женитьбу, которая объединила бы фамилию Аэция с королевской линией Феодосия.

И все-таки чувствовалось, что он чем-то опечален. Подозреваю, ему было немного грустно оттого, что он никогда больше не увидит Аттилу, некогда — лучшего его друга, а в последние годы — заклятого врага, новости о преждевременной смерти которого дошли до нас несколько месяцев назад. Впрочем, на людях Аэций своих эмоций не выказывал. Не проявлял он особого беспокойства — по крайней мере, открыто — и по поводу той неопределенности политической ситуации, которая возникла в империи после ухода Аттилы с исторических подмостков. А такому беспокойству было откуда взяться: решив одну проблему, смерть короля гуннов породила проблему другую, и, возможно, даже более серьезную. Одно лишь имя Аттилы вызывало ужас у всех без исключения жителей Римской империи, и живший в их сердцах страх позволял Аэцию объединять федератов и римлян для борьбы с общим противником. Теперь же, когда одна угроза миновала, возник другой вопрос: сможет ли обескровленная римская армия (после сражения на Каталаунских полях ряды ее значительно поредели) что-либо противопоставить федератам, начни они вновь мутить воду в Галлии? Похоже, ответ на этот вопрос даст лишь время.

Я же тем временем уже проследовал из Лугдуна, где стоит войско Аэция, в Рим — для того, чтобы подобрать подходящее жилище и передать во дворец сообщение о приезде патриция».

— Благодаря этому ты сможешь воспользоваться услугами cursus velox, — с этими словами Аэций вручил Титу некий свиток. — Маршрут твой таков: следуешь вниз по реке Родан до Арелата, далее — по Юлия Аугуста до ее пересечения с Виа Аурелиа в Италии. Оттуда, уже по Виа Аурелиа, доскачешь до Рима. Со сменами лошадей на почтовых станциях доберешься за неделю. Договоришься о встрече с магистром оффиций и предупредишь его о моем приезде; раз уж император в Риме, двор и консистория тоже должны были перебраться туда из Равенны. Пусть устроит тебе встречу с префектом претория, у которого ты испросишь разрешения на использование мной и сопровождающими меня лицами дворца Коммода. К моему приезду дворец должен быть готов.

— Валентиниану это не понравится, господин, — нерешительно возразил Тит. — Разве императорские дворцы не находятся в его личной собственности?

Аэций пожал плечами.

— Плевать я хотел на то, что он об этом подумает. Магистру пехоты и конницы отказать он не сможет. Так или иначе, префект Боэций — мой друг. Если с Валентинианом возникнут какие-то проблемы, он все уладит. — Он бросил взгляд на стоявшую на тумбе клепсидру. — Нет еще и двух. — Ухмыльнувшись, Аэций похлопал Тита по плечу. — Поторопишься — окажешься в Арелате еще до заката солнца.

В одной из комнат Домус Августана — центрального строения огромного, мощеного кирпичом и бетонированного дворца Домициана, стоявшего на Палатинском холме в Риме, — Валентиниан держал совет со своим amicus principis, своим фаворитом, евнухом Гераклием.

— Требует предоставить ему наш дворец Коммода, — кипел от ярости император. — Самоуверенность этого человека не знает границ! Вдобавок ко всему — подумать только, — позволяет себе пренебречь формальной просьбой и посылает одного из своих прислужников, этого агента Тита, для того, чтобы сообщить нам, что намеревается занять один из наших дворцов. Похоже, он уже забыл, кто здесь император…

— Осмелюсь с вами не согласиться, ваша светлость. Уж об этом-то он точно помнит, — ответил Гераклий. — И все же, я бы вам посоветовал принять дополнительные меры для обеспечения личной безопасности. Сегодня — дворец Коммода, завтра — дворец Домициана? — Евнух улыбнулся. — Надеюсь, вы не находите меня слишком капризным? Не хотелось бы причинять вашей светлости чрезмерное беспокойство, но, полагаю, об этом стоит подумать. Вспомните, что случилось с Грацианом и вторым императором, носившим ваше имя — оба они были свергнуты тщеславными полководцами. Ни для кого не секрет, что Аэций на все готов пойти ради того, чтобы получить ваше согласие на брак его сына, Гауденция, с вашей дочерью Евдокией. Возникает вопрос: почему это так для него важно? А что, если в результате этого союза родится мальчик?..

— Хватит ходить вокруг да около, Гераклий, — резко оборвал его Валентиниан. — На что ты намекаешь?

— Ни на что, ваша светлость, так, размышляю вслух, — вкрадчиво произнес евнух. — Хочу лишь заметить, что если то будет ребенок королевских кровей, Аэций может и не устоять перед соблазном.

— Не устоять перед соблазном? — переспросил Валентиниан, бледнея. — Соблазном узурпировать наш трон, прикрываясь именем внука? Это ли ты хотел сказать?

— Я лишь то хотел сказать, что вашей светлости следует быть крайне осторожным, — мягко, заискивающе произнес Гераклий. — На всякий случай. Аэций, как мы знаем, человек нелицеприятный: уничтожил Бонифация, унизил вашу матушку, плюет на ваши указы. Кто знает, на что он готов пойти ради собственной выгоды? Мой совет: будете с ним встречаться, не оставайтесь наедине, или, по крайней мере, не забудьте вооружиться.

— Благодарю тебя, Гераклий, — сказал император. — Ты верный друг. Хотелось бы нам, чтобы все наши советники так заботились о нашем благополучии! А теперь можешь нас оставить. Нам нужно обдумать твои слова.

Отвесив поклон, евнух исчез за дверью; на губах его играла злорадная улыбка. Как и его хозяин, ранее он часто становился объектом насмешек Аэция. Что ж, вскоре, возможно, ему удастся поквитаться!

Протянув меч сопровождавшему его centenarius, Аэций отпустил охрану, дюжину молодых, статных германцев, не раз доказывавших свою верность и отвагу. Безоружный, направился он к воротам дворца Домициана. Оказавшись по другую их сторону, он вспомнил предостережение Тита и прочих агентов, настоятельно советовавших ему не встречаться с Валентинианом, не приняв дополнительных мер безопасности. Император раздражен, подозрителен и психически неуравновешен, говорили они, и не скрывает своего возмущения тем, что патриций пожелал явиться в Рим без приглашения. Но Аэций от этих предупреждений лишь отмахнулся. Что может ему сделать Валентиниан? Наорать на него? Угрожать? Если император попытается его арестовать, его телохранители — едва слухи об этом выйдут за пределы дворца — тут же придут на выручку. С охраной Валентиниана они справятся в считаные минуты — та хоть и носит красивую форму, напоминает скорее кучку игрушечных солдатиков, нежели настоящих бойцов.

Аэций уверенно вошел в левый — для официальных приемов — блок состоявшего из трех строений дворца, где его уже ожидал silentiary, один из римских вельмож, выполнявший функции начальника дворцовых служб. Он проводил патриция через триклиний и перистиль в приемный покой, отделанную разноцветным мрамором огромную залу, вдоль стен которой рядами стояли гигантские статуи. На установленном в дальнем конце залы троне восседал Валентиниан. К удивлению Аэция, император был не один: со всех сторон его окружали придворные и евнухи, среди которых выделялся своими округлыми формами любимец Валентиниана, Гераклий.

Внезапно Аэций ощутил беспокойство — он-то рассчитывал переговорить с императором наедине, — но уже через пару секунд тревога его сменилась презрением. Понятное дело: Валентиниан испуган, не знает, как быть, и, для получения моральной поддержки, собрал вокруг себя подхалимов и лизоблюдов, готовых поддержать его в любом решении. И все же, сказал себе Аэций, проявлять истинные чувства ему не следует. Королевский брак — вопрос деликатный и важный; тут, прежде всего, нужно быть дипломатом. Размеренной поступью он подошел к трону и, остановившись в паре шагов от него, отвесил императору поклон.

— Полагаю, ты пришел заявить о притязаниях твоего сына на руку моей дочери, — произнес Валентиниан, подавшись вперед. В его прозвучавшем чересчур громко голосе звучал не вопрос, скорее — утверждение.

— Я бы не стал говорить о каких-то притязаниях, ваша светлость, — спокойно ответил Аэций. Впервые он, понимая, что лишь такт может помочь ему добиться своего, обратился к императору так, как того требовал этикет. — Насколько я понимаю, принцесса Евдокия хочет этого брака не меньше Гауденция.

— Сказал бы уж: «не меньше меня самого», — накинулся на него Валентиниан. — Уверен ли ты, что речь идет лишь о счастье наших детей, а никак не о твоих собственных амбициях?