Не гаси свет - Бернар Миньер

Гроза расходилась все сильнее. Косые струи дождя заливали стекла, бледные молнии зловещими прочерками освещали небо… Звонок в дверь напугал ее до трясучки. Кто это может быть? Неужели он явился, чтобы насладиться победой? Она побрела по коридору.

— Мадемуазель Болсански? Это полиция. Откройте! — донеслось из-за двери.

Полиция… Слово пронзило ее мозг, как удар стилета. Хозяйка дома медленно потянула на себя створку двери и окунулась в шум дождя. В лицо ей сунули полицейское удостоверение. Господи, как их много… Все в прорезиненных плащах и куртках «Кей-уэй», с оранжевыми нарукавными повязками. На верхней ступеньке стоял кудрявый, как пудель, коротышка — он все время шмыгал носом и смаргивал с ресниц капли дождя.

— У нас есть ордер, мадам, — сказал этот кудрявый мужчина, сунув руку в карман парки. — Если позволите, я предъявлю его в доме.

Болсански посмотрела на трех мужчин и женщину, и ее взгляд остановился на человеке, державшемся чуть в сторонке от остальных. Она узнала его. Именно этому полицейскому она послала ключ от номера 117 и фотографию МКС, а потом дала почитать свой фальшивый дневник. О нем не раз писали на первых полосах местные и центральные газеты… А теперь он стоял под дождем, неподвижно, с опущенными руками, без головного убора. Несколько бесконечно долгих секунд они с Милой не отрываясь смотрели друг на друга.

И она поняла, что проиграла.

Все, что происходило потом, женщина воспринимала как беспорядочные отрывки, вспышки, фрагменты… Слова, напечатанные на ордере: «Офицер криминальной полиции… действуем по поручению нижепоименованной судебной инстанции… будет произведен обыск в доме Милы Болсански (ее имя и фамилия были вписаны от руки)… обязаны предъявить ей документы, удостоверяющие личность…» Печать, подпись… У женщины-космонавта закружилась голова. Полицейские разошлись по комнатам, надели перчатки и начали переворачивать подушки, перетряхивать книги и футляры с дисками, шарить по полкам и шкафам. Они рылись в мусорном ведре, открывали все двери…

— Кто они, мамочка? — Тома кинулся к Миле и уткнулся ей в колени.

— Не бойся, родной, это полицейские… — Она прижала сына к себе.

— А что они ищут?

— Это я позвала их, зайчик, чтобы они нам помогли, — соврала Болсански, чтобы успокоить ребенка.

Она посмотрела на человека, который впервые пришел к ней в дом в январе и получил — и, видимо, прочел — ее дневник. Тот, кем она как будто бы манипулировала. Он не принимал участия в обыске — только наблюдал — и время от времени бросал огорченные взгляды на Тома.

— Почему вы молчите? — с вызовом спросила Мила. — Вы же знаете… я показала вам дневник.

— Потому что это фальшивка… — отозвался Мартен.

Хозяйку дома накрыла волна отчаяния. Мысли ее по-прежнему путались, разбегались в разные стороны… Она еще крепче обняла Тома, взяла его личико в ладони, поцеловала ребенка в бледный лобик и сказала, глядя прямо ему в глаза:

— Я тебя люблю, мой золотой мальчик, никогда об этом не забывай.

— Все хорошо, мамочка, — ответил малыш. Он как будто вдруг стал главой семьи, осознал себя защитником.

— Ну конечно, хорошо… — повторила Мила, почувствовав, что вот-вот расплачется, и слегка отстранилась: если ноги откажут ей и она упадет, Тома не должен пострадать. Мальчик посмотрел на мать. Он не понимал, что происходит, но чувствовал: дело плохо.

Дверь в крытую галерею, обращенную к лесу, с треском распахнулась, и в комнату влетела молодая и на редкость уродливая сотрудница полиции.

— Вы должны на это взглянуть! Кажется, я что-то нашла!

Один из полицейских сделал хозяйке знак следовать за ними, а другой остался с Тома. На улице было холодно, капли дождя щелкали по капюшонам бредущих людей, а жирная земля и листья липли к подошвам. Они поднимались на холм, преодолевая сопротивление бесконечного и безразмерного мира. Миле казалось, что ее жизнь обратилась вспять и она вот-вот снова обретет мир и покой в утробе матери. Покой… Наконец-то… Она знала, куда они идут. Они ее нашли…

Молодая женщина стояла на коленях под старым узловатым деревом, напоминающим безумного пластического акробата, и руками в синих латексных перчатках отгребала в сторону листья. Она подняла глаза, посмотрела на мадемуазель Болсански, и та прочла на ее лице приговор: виновна-виновна-виновна. Взгляды остальных выражали то же самое.

— Что здесь? — спросил, обращаясь к копающейся в земле коллеге, «пудель».

Та не стала отвечать.

— Вызывайте экспертов, — спокойным, без всякого выражения голосом произнес Сервас, глядя Миле в глаза. — И позвоните в прокуратуру.

Раскаты грома напоминали театральный эффект: казалось, что шумовик за кулисами трясет лист оцинкованного железа. Технари в белых комбинезонах взяли образцы почвы и листвы, выставили вокруг ямы градуированные рейки и начали фотографировать. День угасал, поэтому пришлось включить мощные прожекторы. Кабели валялись в грязи, как дохлые змеи. Все смотрели на могилу. Пустую могилу… Взбешенные эксперты рывком снимали перчатки: им здесь делать было нечего.

— Ну спасибо вам, парни. Спешу напомнить: до первого апреля еще полтора месяца, — проворчал один из них.

Сыщики обменялись взглядами и как по команде повернулись к Мартену.

— Чертовщина какая-то… — подвел итог лейтенант Больё.

Пустая яма…

Все, кроме Серваса и Больё, уехали, а они сидели в машине и пытались привести мысли в порядок.

— Но выкопали ее не ради забавы, — откликнулся майор, глядя на дом через ветровое стекло, по которому хлестал дождь.

— Да уж конечно, — согласился лейтенант, — и она чертовски похожа на могилу, эта яма, вырытая в сердце леса. Но почему она пуста?

Его коллега пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Тогда что мы здесь делаем?

— Ждем.

— Чего?

— Результатов экспертизы. Нам хватит капельки ДНК…

Она пытается заснуть — и не может. Полицейские давно уехали, но гроза совсем разнуздалась, и женщине кажется, что стены ее жилища сотрясаются от раскатов грома. Она должна поспать, но сон не идет… Как тут заснешь, когда в лесу по соседству смотрит в небо пустая могила?

…Что это значит? Мила пытается осознать случившееся, но ее мысли путаются. Она сама убила ту шлюху, она видела, как после выстрелов ее тело вздрогнуло и опало. Потекла кровь, и Маркус бросил на труп несколько лопат земли. А потом Болсански ушла, оставив его доделывать грязную работу.

Куда делось тело? Наемник его перепрятал? Но зачем? Испугался, что рано или поздно до Милы доберутся и она его сдаст? Задать вопросы Маркусу не удастся — они с Корделией словно испарились.

Женщина-космонавт вслушивается в тишину. Ей холодно, и она дрожит, пытаясь «закопаться» в одеяло. Усталость давит на мозг. Молния чиркает по оконному стеклу. В доме царит мертвая тишина, и вдруг…

Звук идет снизу: поднимался по лестнице, растекался по коридору и проникал в комнату через приоткрытую дверь. Хозяйке не чудится, слух ее не обманывает — это опера… Она с первых тактов узнает третий акт «Мадам Баттерфляй», в котором Чио-Чио-сан убивает себя. Господи, как же ей холодно… Дуэт Пинкертона и Шарплеса:

ШАРПЛЕСПоговори с этой милосердной женщинойИ приведи ее сюда.Пусть Баттерфляй увидит ее.Пусть все поймет.

ПИНКЕРТОНЗдесь веет смертью…

Мадемуазель Болсански узнает голоса шведского тенора Николая Гедды и Марии Каллас в постановке, которой дирижирует Герберт фон Караян. Это запись из ее коллекции дисков.

Мила садится на кровати. Голоса певцов рвутся вверх, заполняют собой все уголки погруженного в темноту дома. Тома… Он сейчас проснется… Женщина смотрит на красные стрелки будильника: пять или шесть минут четвертого. Стекла вздрогнули от очередного раската грома. Мила до боли в глазах вглядывается в темноту.

Да, я за мгновение понялВсю глубину моей вины,Я знаю, что эта мукаПребудет со мною вечно.

Эта музыка… Ей хочется плакать.

Прощай, цветущий уголок,Дорогое моему сердцу прибежище любви.

Хозяйка встает и накидывает халат. Сил у нее совсем не осталось, пустая голова гудит… Она, как лунатик, добирается до двери, выходит в коридор и щелкает выключателем, но свет не зажигается. Ну конечно…

Дверь в комнату Тома закрыта.

Его мать в три шага преодолевает расстояние до лестницы и замечает внизу слабый свет.

Где-то горит лампа. На лестничной площадке свет тоже не зажигается, но она все равно начинает спускаться, медленно и осторожно. Сердце ее подстраивается под ритм музыки, как у актрисы, ждущей за кулисами театра команды «ваш выход!».