12 Жизнеописаний - Вазари Джорджо

Бывал он гневен, это правда, когда кто-нибудь его оскорблял, но никогда не прибегал к мщению, скорее он был очень терпелив, образа скромного, в речи разумен и мудр, в ответах величав, а порою изобретателен, приятен и остроумен. Мы записали много его изречений, приведем из них некоторые, так как сообщить все было бы делом долгим. Однажды зашел разговор о смерти, и один из друзей сказал, что, вероятно, не хочется ему умирать, так как он постоянно трудился ради искусства и покоя себе не знал, на что Микеланджело возразил: «Пустяки, раз жизнь нам приятна, то и смерть, изделие того же мастера, должна нам понравиться». Один гражданин увидал, что, остановившись возле Ор Сан-Микеле во Флоренции, Микеланджело рассматривает статую св. Марка работы Донателло, и спросил, как ему нравится эта статуя; тот отвечал: «Никогда еще не видал статуи, столь похожей на порядочного человека; если таким был св. Марк, можно поверить и его писаниям». Раз показали ему рисунок и обратили его внимание на мальчика, учившегося рисовать, и в извинение приводили то, что недавно принялся он за искусство. «Это и видно», – заметил Микеланджело. Также и насчет художника, написавшего не очень удачно «Скорбь о Христе», сказал: «Поистине скорбь смотреть на нее». Узнав, что Себастьяно из Венеции собирался в капелле Сан Пьетро-ин-Монторио изобразить монаха, сказал, что этим можно все дело испортить, и на вопрос, почему так, ответил: «Весь мир, который так велик, они испакостили87, немудрено ему испакостить капеллу, которая так мала». Один живописец великим усилием и долгими трудами создал картину, которая дала ему немалый заработок, и Микеланджело на вопрос, что он думает об авторе, ответил: «Хотя он будет богат, но всегда останется бедняком». Один из его приятелей, принявший монашеский сан, шел по Риму в грубой одежде с остриями, коловшими ему тело; на его поклон Микеланджело не ответил, делая вид, что его не узнает; тогда тот принужден был назвать себя, и Микеланджело, изобразив на лице удивление, что видит его в таком платье, радостно воскликнул: «Вы прекрасно одеты; если и внутри вы таковы, каким вижу я вас снаружи, благо душе вашей». Он же рекомендовал Микеланджело своего приятеля, прося сделать для него статую, да получше, что Микеланджело и исполнил, а тот на самом деле думал, что делать ее не следовало, и, видя, что просьба его исполнена, от зависти к своему приятелю огорчился. Узнав об этом, Микеланджело сказал: «Не нравятся мне люди с двойным дном», этой метафорой выражая, что трудно иметь дело с теми, кто одно думает, а другое говорит. На вопрос еще одного приятеля, каково его мнение о неком художнике, который делал мраморные копии самых знаменитых античных статуй и хвастался, что своими имитациями он намного превзошел античных мастеров, Микеланджело ответил: «Кто идет за другими, никогда их не обгонит, и кто сам не умеет работать как следует, никогда не сумеет как следует воспользоваться чужими произведениями»88. Какой-то живописец написал картину, на которой лучше всего удался бык, и на вопрос, почему он живее всего остального, Микеланджело сказал: «Всякий художник хорошо пишет самого себя». Однажды он проходил мимо Сан Джованни во Флоренции, и спросили его мнение о дверях этой церкви, он сказал: «Они так прекрасны, что годились бы и для райских врат». Работал он для одного правителя, который каждый день менял планы и ни на одном не мог остановиться, и так сказал про него Микеланджело своему другу: «Ум этого правителя точно флюгер на колокольне, от всякого ветерка вертится». Пошел он взглянуть на скульптурное произведение, которое собирались уже выставлять, так как было оно готово, и художник всячески старался поставить его так, чтобы оно выигрывало от освещения; тогда Микеланджело сказал ему: «Не трудись, важно то, как осветят его на площади», имея в виду, что когда произведения выставляют публично, народ решает, хороши они или дурны. В Риме одному вельможе пришла в голову фантазия прослыть архитектором, и построил он для статуй ниши с кольцами вверху и пробовал ставить в эти ниши разные статуи, но ничего из этого не выходило; тогда он спросил Микеланджело, что в них поместить, а тот ответил: «Подвесьте к каждому кольцу по связке угрей». К управлению по постройке собора св. Петра был приставлен некий господин, считавший себя знатоком Витрувия и ценителем искусства; Микеланджело сказали: «У вас на постройке великий гений», тот ответил: «Это правда, да вкуса он лишен». Один живописец написал картину, воспользовавшись для нее чужими рисунками и картонами, так что все в этом произведении оказалось заимствованным. Когда ее показали Микеланджело, то на вопрос одного из ближайших своих друзей, каково его мнение о ней, он ответил: «Прекрасная картина, только не знаю, что с ней будет в день Страшного суда, когда всякий станет собирать части своего тела, ведь от нее ничего не останется», – урок тем, кто, занимаясь искусством, не привык работать самостоятельно. Проездом в Модене он видел очень понравившиеся ему прекрасные терракотовые статуи мастера Антонио Бигарино, моденского скульптора, раскрашенные под мрамор, и так как этот скульптор не умел работать по мрамору, то заметил: «Если бы глина эта стала мрамором, горе античным статуям». Однажды сказали Микеланджело, что пора бы дать волю его гневу на Нанни ди Баччо Биджо, который каждый день чем-нибудь ему досаждал, а он ответил: «Если бороться с ничтожеством, победа ничего не стоит». Один священник, его приятель, сказал: «Жаль, что вы не женились, у вас было бы много детей, вы оставили бы им плоды ваших почтенных трудов». Микеланджело возразил: «И без женщин достаточно терзаний доставило мне искусство, детьми моими будут произведения, которые я оставлю после себя; если они немногого стоят, все же поживут; горе было бы Лоренцо ди Бартолуччо Гиберти89, если бы он не сделал дверей Сан Джованни; его дети и внуки распродали и пустили по ветру все, что он им завещал, а двери еще стоят».

Однажды поздно вечером Юлий III послал Вазари за рисунком к Микеланджело, который работал тогда над разбитой им впоследствии мраморной группой «Скорбь о Христе». Догадавшись по стуку в двери, что пришел именно он, Микеланджело оторвался от работы, взял в руку светильник и, когда Вазари сообщил ему о цели своего посещения, послал Урбино наверх за рисунком. Стали они разговаривать о разных делах, и в это время Вазари бросил взгляд на ногу Христа, которую по-новому переделывал Микеланджело. Но, не желая, чтобы Вазари видел его работы, он выпустил светильник из рук, и все погрузилось в темноту. Тогда он велел Урбино принести свет и, выйдя из-за перегородки, сказал: «Я так стар, что смерть часто хватает меня за плащ и зовет с собой; настанет день, и я упаду, как этот светильник, и погаснет свет жизни».

При всем том ему нравились люди вроде Менигеллы, посредственного живописца и чудака из Вальдарно, весельчака, захаживавшего к Микеланджело, который нарисовал ему св. Рока или св. Антония, чтобы тот написал картину крестьянам. Микеланджело неохотно работал для царей, но для него оставлял другие дела и принимался за простенькие рисунки, приспособляясь к его манере и вкусу, как выражался Менигелла. Между прочим, для него он сделал прекраснейшую модель распятия, по которой тот смастерил распятия из бумаги и разных мастик, распродав их потом на деревне, от чего до слез хохотал Микеланджело. Часто с ним случались такие, например, замечательные истории: один крестьянин заказал Менигелле написать св. Франциска и не одобрил, что тот одел его в серое платье, так как крестьянину хотелось бы чего-нибудь поярче; тогда Менигелла написал ему сзади парчовую ризу, и крестьянин остался доволен. Также любил Микеланджело каменотеса Тополино, которому пришла в голову фантазия считать себя выдающимся скульптором, хотя талантом был он очень слаб. Много лет посылал он Микеланджело мрамор из каррарских гор и ни одной барки не нагрузил без того, чтобы не послать на ней трех-четырех фигурок собственного изделиям, над которыми Микеланджело помирал со смеху. Вернувшись в Рим, он заканчивал мраморный эскиз Меркурия и, когда работа приближалась к концу, пожелал ее показать Микеланджело, строго-настрого приказав сказать свое мнение. «Ты с ума сошел, Тополино, что хочешь стать скульптором, – сказал Микеланджело, – разве не видишь, что у твоего Меркурия целой трети локтя не хватает от колена до ступни; ведь он карлик, как это у тебя так вышло?» – «О, это пустяки, если только об этом идет речь, поправить нетрудно, предоставьте дело мне». Микеланджело снова рассмеялся над его простоватостью и ушел, а Тополино взял кусок мрамора, срезал Меркурия на четверть ниже колена, поставил его на мрамор, ловко укрепил, сделал Меркурию пару сапог, край которых проходил как раз по скрепе и, удлинив его таким образом, сколько полагалось, позвал потом Микеланджело и показал ему свое произведение; тот снова рассмеялся и подивился, что таким дурачкам от нужды приходят в голову решения, которые и умным людям не придут. Когда он заканчивал гробницу Юлия II для церкви Сан Пьетро-ин-Винколи, он приказал одному каменотесу сделать герму, сказав при этом: «Это срежь, здесь подровняй, там подчисти», так чтобы он закончил фигуру уже без участия Микеланджело. Окончив работу, каменотес посмотрел на нее удивленно. Спросил его Микеланджело: «Как по-твоему?» – «По-моему, хорошо, – отвечал тот, – очень вам обязан». – «Чем же?» – «При вашей помощи обрел в себе талант. Думал, что у меня его нет». Но сократим рассказ. Телосложения был он очень крепкого, суховатого и жилистого и, хотя вдетстве здоровьем не отличался и в зрелых годах перенес две тяжелые болезни, все же всякое недомогание смог побороть и недугов не имел, исключая того, что в старости страдал от песка в моче, впоследствии превратившегося в камни, из-за чего мастер Реальдо Коломбо, близкий его друг, в течение многих лет подвергал его спринцеванию и лечил его заботливейшим образом. Роста был он среднего, в плечах широк, во всем теле складен. Старея, стал постоянно носить сапоги из собачьей кожи на босу ногу, носил их по целым месяцам, так что когда пытался их снять, то вместе с ними часто стаскивал и собственную кожу. А поверх чулок обычно носил сафьяновые башмаки с застежкой, так как боялся простуды. Лицо было у него круглое, лоб четырехугольный с семью морщинами, виски выступали немного вперед ушей; уши скорее были великоваты и оттопыривались, всоотношении с лицом тело казалось несколько крупным; нос немного сплющен, как упоминалось в«Жизнеописании» Торриджано, разбившего ему нос кулаком; глаза скорее маленькие, рогового цвета, сжелтоватыми и синеватыми искорками, брови редкие, губы тонкие, причем нижняя потолще и немножко выступала вперед, подбородок хорошего сложения и пропорциональный всему прочему, борода черная с сильной проседью, не очень длинная, раздвоенная и не очень густая.