Гобелены Фьонавара (сборник) - Гай Гэвриел Кей

Этот кошмар продолжался так долго, что время словно заблудилось меж приступами боли, чужими и знакомыми голосами и все новыми и новыми насильственными проникновениями Ракота в самые сокровенные уголки ее души – он проникал туда совершенно беспрепятственно, точно штык садовой лопаты в мягкую грядку. Один раз он превратился в какого-то неизвестного ей мужчину, очень высокого, темноволосого, с квадратной нижней челюстью, с искаженным ненавистью лицом и яростно расширившимися карими глазами – она так и не поняла, кто это, и знала, что не поймет. И тогда, внушая ей невероятный ужас, он стал самим собой. Он был огромен, он придавил ее своей тушей к постели и отбросил капюшон, и там – ужас, ужас! – ничего не было, только глаза в непроницаемой черноте, только их видела она все время, пока он терзал ее, рвал ее тело в клочья, упиваясь этим первым сладостным плодом своей давно лелеемой мести.

Все закончилось значительно раньше, чем она это осознала. Но глаз она не раскрыла, хотя дышала и была жива. «Нет!» – сказала она себе; огонек ее души едва теплился в крошечном кристаллике света, еще сохраненном ею в самом потаенном местечке, и этот единственный источник света все еще принадлежал ей, но был уже так слаб… «НЕТ!» – снова сказала она и, открыв глаза, посмотрела на него в упор и во второй раз с ним заговорила:

– Ты можешь попытаться отнять их у меня силой, – сказала Дженнифер, задыхаясь от боли, – но сама я никого из них тебе не отдам! Ни за что! И все равно у каждого из них две руки!

И он засмеялся, ибо ее сопротивление было ему в радость, оно лишь усиливало невообразимое наслаждение, которое он испытывал.

– В таком случае, – сказал он ей, – тебе придется отдать всю себя до капли. А твою сломленную волю я в итоге получу просто в подарок.

Она не поняла, но через несколько мгновений почувствовала присутствие в комнате кого-то еще и в ужасе решила, что это просто галлюцинация, ибо перед ней был Мэтт Сорен.

– Когда я уйду отсюда, – сказал Ракот, – ты будешь принадлежать Блёду, ибо это он принес мне ту вещь, которая была мне столь необходима.

Гном – это все-таки оказался не Мэтт – усмехнулся и посмотрел на нее голодными глазами. Она понимала, что лежит перед ним голая и совершенно беззащитная.

– И ты будешь отдавать ему все, о чем бы он ни попросил, – сказал Ракот. – Ему ничего не придется брать силой – ты сама будешь отдавать, отдавать, отдавать, пока не умрешь. – Он повернулся к гному и спросил: – Нравится она тебе?

Блёд лишь молча кивнул, как завороженный глядя на Дженнифер своими ужасными глазами.

Ракот снова рассмеялся; по замку разнеслось гулкое эхо.

– Она выполнит все твои желания. Но к полудню тебе все же придется ее убить. Любым способом, каким захочешь. Но она непременно должна умереть. Тому есть причина. – Ракот шагнул к ней и коснулся своей здоровой рукой ее переносицы.

О господи! Оказалось, что и это далеко еще не конец! Ибо вдруг погас тот кристаллик, тот заветный огонек, та последняя искорка ее души, последнее ее убежище, где она по-прежнему была самой собой, Дженнифер Лоуэлл.

Ракот вышел из комнаты, оставив ее наедине с этим гномом. Точнее, не ее, а то, что от нее осталось.

Блёд облизнулся и велел:

– Вставай! – И она послушно встала. Она больше не могла сопротивляться, ведь у нее больше не было в душе ни искорки света.

– Умоляй меня! – И она – господи, ну какой грех она совершила? – стала беспомощно умолять его, а он грязно оскорблял ее, а потом стал мучить по-настоящему, и ее страдания действовали на него особенно возбуждающе. Однако она все же успела кое-что найти. Нет, не тот светящийся кристаллик, ибо света в ее душе больше не было, его затопила тьма, но в самой глубине ее души вдруг обнаружилось то последнее, что у нее еще оставалось: ее гордость. Она ни за что не станет кричать от боли и не утратит разум, если только он не ПРИКАЖЕТ ей сделать это. Но и тогда ему придется отнять у нее разум силой, потому что сама она его не отдаст никогда.

Но в конце концов и он устал. И, помня о наставлениях Ракота, решил убить ее. Он был чрезвычайно изобретателен, и через какое-то время она поняла, что боль может заставить ее сделать и невозможное, недопустимое. Гордость способна поддерживать жизнь лишь до определенного момента, а потом оказывается, что и прекрасные девушки с золотыми волосами тоже смертны. И когда боль стала невыносимой, она все-таки закричала. И у нее не осталось ничего – ни того ясного кристаллика, ни проблеска света, ни собственного имени – ничего, кроме Тьмы.

Когда утром послы Катала, прибывшие в Парас Деврал, вошли в Большой зал дворца, то, к своему невероятному удивлению, обнаружили там принцессу Шарру, которая с достоинством их приветствовала.

Ким Форд с трудом сдерживала смех. Вот был бы позор, если б она сейчас рассмеялась им в лицо, как глупая девчонка! Но Шарра накануне так точно описала ей реакцию глубокоуважаемых послов, что Ким просто не могла смотреть ни на них, ни на принцессу Катала. И, чтобы все-таки не засмеяться, старалась вообще не поднимать глаз.

Пока в зал не влетел Диармайд. Ночное приключение с поливанием принца ледяной водой способствовало не только общему веселью, но и зарождавшейся между двумя молодыми женщинами дружбе. А хохотали они тогда довольно долго. И только потом Ким вспомнила, что Диармайд ранен и, возможно, не только в руку, но и в сердце. Да и днем он проявил чрезвычайное благородство, когда спас жизнь Шарры и пощадил ее гордость, а потом первым предложил короновать своего брата. Конечно же, Видящей Бреннина следовало бы помнить об этом! Но, увы, пока что ей никак – ну просто никак! – не удавалось все время быть серьезной и рассудительной.

Впрочем, принц пока что не проявил ни малейших признаков обиды. Воспользовавшись громогласной речью Горлиса – Айлерон, как ни странно, вновь назначил его королевским канцлером, – Диармайд подошел к девушкам; ясные голубые глаза его так и сияли, и ни за что нельзя было бы подумать, что всего несколько часов назад этот человек был абсолютно пьян. Разве что веки его чуть-чуть покраснели и припухли.

– Я надеюсь, – прошептал он Шарре, – что вчерашний день несколько пригасил твое желание непременно попасть мне в сердце кинжалом?

– Я бы не слишком на это рассчитывала, – презрительно ответила Шарра.

Но он отлично умел обращаться с ней, Ким сразу это поняла. Он не стал отвечать Шарре, а искоса глянул на Ким – насмешливо-ласково, как на расшалившегося ребенка, – а потом снова повернулся к принцессе и спокойно заметил:

– Что ж, очень жаль. Мы взрослые люди и, по-моему, могли бы заняться чем-нибудь более приятным. – И, не дожидаясь ответа, отошел, элегантный, уверенный в себе, и встал рядом с братом, как то и подобало наследнику престола.

Ким вдруг стало очень неловко; действительно, поливаться водой – это как-то совсем уж по-детски. Но, с другой стороны, сердито вспомнила она, он же так нахально лез к ним, да еще и по очереди! Нет, он, безусловно, получил по заслугам! И мало ему!

Впрочем, это наказание, хотя и было, безусловно, справедливым, на него, похоже, особого впечатления не произвело. И Ким в его присутствии по-прежнему чувствовала себя напроказившим ребенком. «Нет, все-таки он отлично владеет собой! – думала она. – Мне бы так!» Ей даже стало жаль свою новую подругу. И еще – если уж быть совсем честной – она ей немного завидовала.

Между тем Горлис все говорил, и Ким постепенно начала понимать, почему его снова назначили канцлером. Никто другой не сумел бы так расцветить словами этот неизбежный и довольно скучный ритуал. Да никто, видимо, и не помнил всех его тонкостей. Даже Айлерон с удивительным терпением ждал, когда Горлис закончит свою речь. И тут к Ким тихонько приблизился один из молодых дальри – весьма привлекательный, надо сказать. Впрочем, они оба были что надо.

– Что это у тебя за кольцо, госпожа моя, – спросил Левон без каких бы то ни было преамбул и приличествующих случаю приветствий, прямой, как ветер.

Это был явно не принц Диармайд! Ким, сразу вспомнив, что она Видящая Бреннина, смерила юношу оценивающим взглядом и тихо ответила:

– Это Бальрат. Его еще называют Камнем Войны. Он принадлежит дикой магии.

Реакция Левона была неожиданной:

– Прости, но ты-то почему его носишь?

– Потому что мне его дала покойная Исанна. Она видела его на моей руке. Во сне, разумеется.

Он кивнул, глядя на нее во все глаза.

– Герейнт мне о таком рассказывал… А ты знаешь, как этот камень действует?

– Не до конца. А ты?

Левон покачал головой.

– Нет, откуда мне знать? Я ведь совсем из другого мира, госпожа моя. Я знаю элторов и Равнину. Но я бы хотел обсудить с тобой одну идею… Мы не могли бы поговорить после церемонии?

Он действительно был необычайно привлекателен – вольный жеребец, беспокойно бьющий копытом в тесном для него зале.

– Конечно! – сказала она.