Темный янтарь 2 (СИ) - Валин Юрий Павлович

А впереди уже заходились автоматы – уже на вершине наши, за траншею бьются, на обратный склон уходят. Хорош ждать.

— Вперед, братва!

Угол срезали поверху, а дальше по ходу сообщения – он уже проверен – группа Нурина должна на мины проход проверить.

Развеивается наверху дым, но еще дерет горло. Пробегая по ходу сообщения – хорошему, обшитому досками, с частыми зигзагами – Серега мельком глядит на часы. Встали, что ли? Не может быть, чтобы так быстро. А, хрен с ним, потом время пересчитаем.

Дохлый фриц, пулеметная площадка, блиндажи, ефрейтор Харин разглядывает трофейный фонарь.

— Никола, да ты нашел время! – рычит капитан Васюк.

— Так оставили меня. Тут, говорят, стой, страхуй…

— Так чего именно на последний слог напираешь? Не это самое, а наблюдай…

…Немецкое «эн-пэ», стереотруба, хорошо, ценность… дальше… Ой-ой, сколько понакопано…

Обратный склон густо изрыт: блиндажи, пулеметные гнезда, минометные позиции, и ходы, ходы, ходы… словно головоломка какая-то. Но то на первый взгляд, а так ясненько… На аэрофотоснимках все совершенно иначе выглядело, фигня, а не снимок, нужно будет доложить. Но потом…

Серега бежит по ходу сообщения, придерживая на груди автомат. Связные следом, автоматными стволами в разные стороны – всяко может быть, и сюрпризы тоже. Ага, фрицев здесь погуще, перескакивать приходится, попали под огонь, когда тикали...

— Севрюк, где второй взвод?

— Тама, тама…

— Федя, ты штурмовой сапер или свинопас? Тебе же за такой рапорт медаль вообще не дадут. Что за смутное «тама-тама»?

— Ох, подзадохся, малость, тваркапитан.

— Так вздохни поглубже, и соберись с мыслями. Вон ленту подними, положи наверх – пригодится нам.

Лента точно пригодится – взяты исправные немецкие пулеметы. Захвачены легкие минометы и двое пленных. Второй взвод не слишком увлекся, не зарвался, вовремя остановились, притормозили. Хорошо, пока хорошо.

Рота, только что плотно атаковавшая, единая даже в группах, даже многочисленная, словно растворилась на немецкой позиции. Сколько же фрицев здесь сидело? Ладно, эти подсчеты тоже потом. Уже постреливают пулеметы издали – пытается опомниться противник, и артобстрел нарастает. Саперы-штурмовики осваивают траншеи и пулеметные гнезда, капитан Васюк не столько командует, сколько пытается собрать воедино, осмыслить новое, и внезапное, и ожидаемое.

Стрелкового батальона до сих пор нет. Не подошел. Немецкие снаряды ложатся на левом скате, это по нашей пехоте, но не то чтобы густо. Что там пройти-то? Плохо.

Взводные определились – потери: один убитый, трое раненых, двое пропавших без вести. Тоже плохо. Потери небольшие, все же это высота – пусть не Эверест, но приличная, фрицы на нее надеялись. Но есть у нас пропавшие без вести.

— Как же так, Тема?

Взводный-один, крепкий, но нескладный лейтенант, разводит руками:

— Шли, вроде, и вот… Они же даже не на фланге были. Не найдем.

— Это так себе, товарищи. Недосматриваем мы. Ладно, закрепляемся. КП – там будет.

Радиосвязь есть, но почему-то только со штабом родной бригады. Те имеют связь с полком, а напрямую – фигушки. Но пехота все-таки подтянулась. Стрелковый комбат-два ранен, его заменил юный лейтенант.

— Что, не вставали ваши? – спрашивает капитан Васюк.

— Бил немец прямо перед нами, пришлось перегруппировываться, – уклончиво поясняет лейтенант.

Молодец, далеко пойдет, если жив будет.

— Честь мундира и родного батальона, да, товарищ лейтенант? Понимаю. Занимайте позиции, фрицы долгой передышки не дают.

Появляется прямая связь – телефонная. Протянули провод, связисты у них ничего так, шустрые. Комполка на проводе:

— Молодцы твои, Васюк! Прямо на загляденье шли. Быстрые, черти! Не ожидал. Доложу в дивизию, непременно доложу.

— Спасибо. А где «коробочки»? Немцы контратаковать готовятся.

— Ров же. Не прошли к вам, в резерве будут.

— Ясно. А артиллерия? У меня же из ПТО только гранаты.

— Будет ПТО. По мере возможности сразу направим. И всецело поддержим артдивизионом. Ты это, Васюк… опытный. Там у меня батальон лейтенант принял, он толковый, но если что, помоги советом. Ты же воевать умеешь…

Вслух материться командир отдельной специальной саперно-штурмовой роты не имеет права. Даже когда очень хочется. В бою – иное дело. Да, придется подождать.

Гвардии капитан Васюк в сердцах плюет в угол блиндажа – в лучших замоскворецких традициях попадает прямо в середку немецкой каски. Взводные, стрелковый комбат-мальчишка, телефонисты смотрят с большим уважением.

— Значит, так. Всемерная поддержка нам будет оказана, но попозже. Сейчас на собственные силы опираемся. Комбат, у тебя бронебойщиков сколько?

Силы есть. Стрелки, обжившись в траншеях, чувствуют себя поувереннее, у них и ПТР, и штатные станковые пулеметы. Вот минометов мало. Но штурмовики-саперы уже повозились перед позицией – установлены мины. В минном деле товарищ Васюк разбирается поверхностно, но в роте по этому делу специалистов изрядно. Собственно, именно мины и саперные работы – основной профиль штурмовых саперов, отдельная рота насчет этого слегка «недоношенная». Впрочем, Серега над этим уже размышлял, курад с ней, со штатной организацией, на войне идеала не бывает.

Немцы вошкаются долго, и контратака начинается только во второй половине дня. Подготовлена так себе. Наш артдивизион довольно прилично ведет заградительный огонь, по правому флангу фрицы лезут упорнее, но пулеметный огонь с высоты плотен – отходит враг.

— Отводи из траншей лишних, – советует капитан Васюк. – Долбить артиллерией начнут. Только чтоб и вернуться твои скоро могли, не путались.

— А если немцы сходу атакуют? – сомневается комбат.

— Успеем вернуть бойцов. Ну, мои точно успеют. А ты думай, объясняй.

Начинается обстрел. Нудный, изматывающий, на башку действующий. Атаковать, видимо, уже в темноте начнут.

Блиндаж, вполне добротный, вздрагивает, сыпется пыль, скромную жратву приходится накрыть немецкой газеткой.

— Фюрер самоотверженно прикрывает пайку Красной Армии собственным арийским задом, – Серега указывает на фото. – Но это ему ничуть не поможет. Дождется нас, гадина. Кстати, что там нынче в училищах? План штурма Берлина еще не изучают?

— Нам по Берлину не давали, – признается стрелковый комбат.

— Вот напрасно. Что тут осталось-то до Берлина? Изучить улицы, проверить план метро, фонтаны-театры. А чего мы сейчас ждем-то? С чем консерва?

Салфетку-газетку снимают: консервы в основном «местные», трофейные, среди них гордо возвышается изрядная банка отечественной тушенки. Хлеба маловато. Зато есть бутылка чего-то спиртного, видимо, вина, но наклейку никто прочитать не может – не немецкий, а вообще непонятно что за язык-диалект. На офицерский нос напитка получается «по наперстку».

— Годно – комментирует капитан Васюк. – Наверное, венгерское, полусухое.

— И откуда ты, товарищ ротный, все знаешь? – удивляется взводный-один. – Я вот только горилку и медовуху четко определяю.

— Товарища капитана дурным привычкам невеста учит. Ой! – едва не падает от пинка с табурета взводный-два.

— Сёма, ты меня знаешь, я всегда дотянусь, – напоминает гвардии капитан. – Не трожь мою Анитку, у нее на глупости времени нет, она практически отличница.

Немцы все кладут снаряды, давят на психику. Но несмотря на обстрел, по наступлению темноты прибывает ротный ужин. Всё горячее, отличные новые термоса – гордость отдельной роты.

…— Рад тебя видеть, но какого курада? – ворчит капитан. – Ты что, старшина, чтоб каши таскать?

— Кто-то же должен идти с харчем.

— Кто-то должен за транспортом приглядывать. Как, между прочим, было приказано, – намекает товарищ капитан.

— Вернемся, куда они, автомобили, денутся, Мишка присмотрит, он подраненный. Есть что по моей части?